Джилла кивнула, и С'данзо продолжила:
— Но если я разложу карты так, как мне надо, и наполню их силой…
— Ты сможешь направить процесс в обратную сторону? — прошептала Джилла. — Заставить карты стать причиной?
— Я… попробую!..
Иллира вдруг собрала все карты и отнесла их на стол в углу комнаты. Выбрав одну, она показала ее Джилле.
— Вот, это будет изображать просителя и его окружение…
Она положила карту на стол.
Прищурившись, Джилла увидела только солнце, сияющее над городом.
— Что это?
— Мы зовем ее Зенитом — полуденным солнцем, но твой муж, кроме солнца, нарисовал еще и город.
Иллира протянула над картой руки и, сосредоточившись, наморщила лоб и закрыла глаза.
— Ты был Зенитом, а теперь стань этим городом! — прошептала она.
Окунув палец в воду, она капнула на карту, а затем, склонившись, подула на нее.
— Именем ветра и воды нарекаю тебя Санктуарием, просителем этого гадания и предметом моего замысла!
«Ей не следует делать это», — подумала Джилла, наблюдая за тем, как Иллира просматривает отобранные карты. В ее движениях была сила, притягивающая взгляд. Вспомнив, как приковывала к себе глаза Роксана, Джилла поежилась. Тогда она никак не могла понять, какая нужда двигала нисийской колдуньей, которая, насколько ей было известно, не разделяла муки и радости обыкновенных женщин. Иллиру же Джилла понимала слишком хорошо. «Нам не следует делать это», — была ее следующая мысль.
Джилла чувствовала, как в висках стучит кровь, и ощущала во рту вкус ярости волчицы, потерявшей своих волчат. Всю свою жизнь она знала страх, страх голода во времена нужды, страх быть ограбленной в период достатка. Она росла, прислушиваясь, не раздаются ли за спиной крадущиеся шаги, и инстинктивно вглядываясь в тени — не таят ли они в себе угрозу. Затем у нее родились дети, и страх, который она стала испытывать за них, оказался настолько же сильнее ее личных переживаний, насколько река Белая Лошадь глубже и опаснее сточных канав Санктуария. И никогда она не была в силах что-либо сделать! Никогда до этой минуты.
Зловеще, словно движущаяся гора, сотрясая тяжелыми шагами пол, Джилла подошла к столику и уселась напротив С'данзо.
— Что на второй карте, гадалка? — спросила она.
— Копье Кораблей, — ответила Иллира. — Нарвал, карта, которая всегда означает перемену. Она может предвещать богатство, но в таком положении, наоборот, сулит разорение.
— На что мы надеемся? — спросила Джилла.
Иллира взяла еще карту и положила ее поверх первых двух. Джилла узнала ее: Двойка Мечей, перевернутая, со сталью, угрожающе направленной вниз.
— А вот еще одна, — продолжила С'данзо. — Первородная Санктуария. Легкие деньги, иногда ее называют картой Шальпы.
Карта заняла свое место над первыми тремя.
— Вниз же мы положим Лик Хаоса… — Иллира протянула карту, на которой были изображены мужчина и женщина, перекошенные и искалеченные, словно видение лихорадочного бреда. Она мрачно усмехнулась и подсунула карту под маленькую стопку.
— И что теперь, гадалка? Скажи мне, что произойдет! — настойчиво требовала Джилла.
Она чувствовала, как энергия от нее перетекала к женщине, сидящей напротив, понимая, что для претворения замысла в жизнь силы одной только С'данзо недостаточно…
Иллира взяла еще одну карту.
— Зиккурат, — зловеще улыбнулась она. — Мы сделаем так, что торжество разрушителей окажется поверженным.
Посмотрев на изображение рушащейся башни, Джилла подумала о хрупком мире, который установился в Санктуарии со времени прибытия императора. Вполне вероятно, достаточно будет одного прикосновения пальца, чтобы разрушить непрочное равновесие.
— Как? — прошептала Джилла. — Гадалка, покажи мне, как это произойдет!
Иллира держала остальные карты веером в руке.
— Сначала Копье Ветров…
На карте, которую она положила, были изображены молния и смерч.
— Она отображает нашу решимость осуществить задуманное. А это наш страх…
Она положила на предыдущую карту другую, на которой тройка фигур в рясах с капюшонами клеймила стоящего на коленях человека.
— Правосудие… — послышался шепот, и Джилла облизала внезапно пересохшие губы, и без объяснения понимая, что карта представляет собой отмщение за погибших детей.
— Будем надеяться на торжество справедливости, именно этому послужит трибунал, который будет судить Санктуарий…
Голос Иллиры стал монотонным, а взгляд ее, казалось, проникал сквозь карты в какую-то иную действительность. Джилла поняла, что С'данзо Видит все так же отчетливо, как если бы гадала для просителя, и вдруг задумалась: а только ли чистая случайность заставила Ил-лиру выбрать эти карты для того, чтобы Лало нарисовал их в первую очередь, и не был ли этот выбор результатом желания отомстить или же скрытым проявлением Дара, который отрицала Иллира.
Джилла задрожала, ибо С'данзо уже полностью погрузилась в транс и в воздухе ощущалась тяжесть, словно невидимые силы вокруг Иллиры ожидали, какой будет последняя карта. Магия колдунов безмолвствовала, похоже, сегодня они с Иллирой активизируют более глубокие силы.
Не глядя в карты, оставшиеся в колоде, Иллира взяла одну и положила поверх предыдущих. Джилла всмотрелась в нее, и ее взгляд опалила круговерть алых и золотых образов и красота женского лица, взирающего сквозь пламя. Перевернутая лицом карта иссушала взгляд. Джилла с усилием отвела глаза и увидела на лице Иллиры испуганное недоумение.
— Кто она? — хрипло спросила Джилла.
— Восьмерка Огней — Госпожа Пламени, чье прикосновение может согреть или уничтожить!
— Что Она сделает с Санктуарием?
Иллира покачала головой.
— Не знаю. Я никогда во время гаданий не видела эту карту открытой. О, Джилла… — лицо скривилось в жуткой усмешке. — Не я выбрала эту карту!
Спустя несколько дней Госпожа Пламени и впрямь пришла в Санктуарий, не в языках небесного огня, как ожидали того Джилла и Иллира, а тихо, незаметно, в виде зародившегося в плоти людской огня, начавшего медленно пожирать горожан изнутри.
Несколько недель стояла безветренная душная погода — погода для чумы, хотя обыкновенно болезнь приходила в Санктуарий в более позднее время года. В городе, система очистных сооружений которого была создана больше для возможности скрытного передвижения людей, чем для действенной санитарии, эпидемии были неизбежными спутниками лета, как и насекомые, тучами слетавшиеся к реке из Болота Ночных Тайн. Но засушливая весна рано понизила уровень воды, и, не смытая, болезнь разрослась в зловонных трубах, быстро распространяясь по всему городу.
Она началась среди улиц, окружающих Распутный перекресток, и, подобно медленному пожару, захлестнула Лабиринт и Базар, где несколько лишних трупов поутру не вызывали особых толков до тех пор, пока поцелуи шлюх, промышляющих в подворотнях и переулках, стали гореть не только пламенем страсти и посетители в «Распутном Единороге» не начали валиться со скамеек на пол, не успев прикоснуться к пиву. Воины, гулявшие в тавернах, принесли чуму в свои бараки, а слуги, работавшие в домах богатых торговцев, занесли ее в зажиточные районы города. Только бейсибцы, казалось, оставались неуязвимыми для болезни.
Молин Факельщик осознал опасность, когда рабочие начали падать на строительстве недоконченной городской стены, и, вернувшись во дворец, застал принца в панике Город окунулся в полномасштабный кризис. В то же утро в разрушенном храме Дирилы был обнаружен обезглавленный собачий труп с надписью «Смерть бейсибцам!», выведенной кровью на камне алтаря.
Лало обернулся, забрызгав голубой краской оштукатуренную стену и колонну, когда мимо него пронесся Верховный жрец, следом за которым семенили принц и бейса.
— Говорят, это Дирила наказывает Санктуарий за нашу помолвку, — крепче стиснула руку Кадакитиса Шупансея. — Говорят, ваша богиня-демон разъярена тем, что город принял Матерь Бей!
— Моя богиня?!
И принц и бейса отшатнулись, когда Молин повернулся к ним, в развевающейся мантии и с летящей во все стороны от нерасчесанных волос и бороды пылью, напоминая Громовержца. Лало с трудом поверил, что это тот самый холеный жрец, который много лет назад поручил ему первую большую работу. Но, с другой стороны, перемены, происшедшие с ним самим за несколько прошедших лет, были еще примечательнее, хоть и не так заметны.. Да и сам Санктуарий переменился. — Дирила не принадлежит ни к божествам Рэнке, ни к божествам Ил-сига!
