Я кошусь на Роберта, жующего пирожок и запивающего его чаем. Мой сын ест и одновременно наблюдает за кошкой, лежащей на подоконнике. И, кажется, ничего не слышит. А меня пробирает дрожь. От этого зловещего шепота и руки, несильно сдавливающей мое плечо, становится не по себе. Хочется сжаться в комок и стать невидимой. А от запаха чистого тела и какого-то геля с цитрусовой отдушкой где-то внизу живота возникает тягучее желание, но я немедленно прогоняю его, заставляя себя прислушаться к каждому слову свекра.

– Не желаю сейчас останавливаться на тех причинах, по которым ты увезла ребенка от нас и не давала видеться. Бог тебе судья, Ольга, – болезненно поморщившись, изрекает Косогоров. – Мне не интересно, какого хрена тебя носило в Эдинбург. Одно знаю точно, захочешь рыпнуться, мало не покажется, дорогая. Я и так долго терпел. Поняла? – сурово рыкает свекор в надежде сломить меня. Но я прямо смотрю в недобрые глаза цвета стали и цежу сквозь зубы:

– С трудом.

– И на том спасибо, – светски кивает он и показывает на часы на запястье. Ролекс в платине. Кажется, коллекционный выпуск. – Ровно в половине десятого, – стучит по хрустальному циферблату.

– Хорошо, – киваю я и, как только хозяин дома выходит из столовой, отодвигаю тарелку с недоеденной кашей.

– Доешь, – вздыхает Галина. – Силы тебе понадобятся.

– Я ни с кем воевать не собираюсь, – говорю я, наливая себе чай.

– Ну и правильно, – снова вздыхает свекровь. – Ты Вадику все бабушкины заключения и снимки отдай. Он позвонит кому надо. Прооперируют в лучшем виде.

– Там очередь, – бурчу я и, изловчившись, достаю из ладошки Роберта надкусанный пирожок, которым мой сын пытается приманить кошку.

– Матильда не ест такое, родненький, – воркует Галина, умильно глядя на малыша.

– А что она кушает? – спрашивает Роберт, высматривая еду, лежащую на тарелках и блюдах.

– У людей своя пища, у котов своя, – поясняю я, вставая из-за стола. – Мы сейчас с дедушкой съездим по делам и вернемся, – говорю я, смутно представляя, как можно у здорового ребенка просто так взять кровь из вены.

– Слишком Робинька бледный, Оля, – бормочет Галина. – Вадик никогда не ошибается. Если погнал в клинику, значит, что-то выплывет обязательно. Лучше предусмотреть заранее и пропить витамины, чем потом в больнице лежать.

Вот тут я готова согласиться. Если наш добрый дедушка проведет хоть мало-мальски важную диагностику, я возражать не стану. Только можно все обсудить заранее, а не гнать, понукая, словно скотину в загон.

Уже у себя в комнате я смотрю на свое отражение в зеркале. Вытаращенные от страха глаза никого не красят. Открытый рот и выбившиеся из хвоста волосы тем более. Мне хватает и получаса, чтобы из лахудры превратиться в красавицу. Надеваю на Роберта чистый костюмчик и выхожу с сыном в холл. И жду еще полчаса, пока Вадим Петрович Косогоров соизволит явиться. В ужасно дорогом костюме и с айфоном в руке, он быстро спускается с лестницы и, прихватив из кресла черный портфель от Луи Виттона, направляется к выходу.

– Прости, я опоздал, – пробегая мимо, сообщает он без тени раскаяния в голосе. Мне ничего не остается, как схватить Роберта за ручонку и семенить следом.

Свекор деловито подходит к цвета воронова крыла Мерсу. Намытая и отполированная машина отливает на солнце перламутром. Вадим Петрович открывает заднюю дверцу, поджидая нас с Робертом. И как только я усаживаю ребенка в детское креслице, обходит машину с другой стороны и садится за руль.

Я плюхаюсь на заднее сиденье рядом с сыном и замечаю с укором:

– Вы же просили не опаздывать…

– Я просил. Ну, ты-то ничего не сказала, – усмехается Косогоров, наблюдая за моим замешательством в зеркало заднего вида. Я ловлю холодный и пренебрежительный взгляд и негодующе отворачиваюсь. Кажется, или действительно слышу сказанное тихим шепотом «лохарня». Но не собираюсь обижаться или качать права. Признаю, я – лохушка, или набитая дура.

«Зачем ты, спрашивается, приперлась на родину, Оля? Из-за бабушки? Из-за маминого нежелания ссориться с ней и нанимать сиделку? Ты прекрасно знаешь о коварстве Косогорова. О его способности всегда добиваться своего. Кирилл же сотню раз говорил. А ты? Не поверила или просто не слушала. Вот и влипла! А еще парни в аэропорту. Как думаешь, они кого встречали? Решила, что все забылось? Навряд ли!»

Я закрываю глаза, делаю глубокие вдох и выдох, стараясь унять клокочущую внутри ярость. Только я, наивная дура, умудрилась провести ночь в доме врага, решив, что смогу спокойно уехать наутро.

«Кто тебя выпустит и куда?» – пыхчу я от злости и неожиданно открываю глаза, когда раздается истошный сигнал клаксона. Косогоров ведет машину агрессивно, не уступая дорогу и прогоняя в сторону каждого, кто зазевается у него на пути.

– Вы не могли бы сбавить скорость? Вы нас пугаете, – немного нервозно замечаю я, подозревая, что меня сейчас просто пошлют подальше.

Косогоров хмуро зыркает в зеркало, но скорость сбавляет.

– Мамочка, – говорит Роберт, задумчиво глядя в окно, – а мы, когда вернемся домой, сможем поиграть железной дорогой, которую подарил дедушка?

Я не успеваю открыть рот, чтобы ответить, когда с места водителя раздается уверенный голос:

– Конечно, малыш! Я приеду пораньше из клиники, и мы с тобой соберем рельсы, поставим вагоны и поиграем.

«Твою мать, – мысленно ору я свекру и со всей ясностью понимаю. Не будет «жили они долго и счастливо!», никогда не будет! Не наш случай! Конечно, растить ребенка в богатстве гораздо легче, чем в съемной квартире в чужом городе. А мой свекор сделает все возможное, но обязательно настроит ребенка против меня. Всякие насмешливые фразочки, недомолвки, шушуканье, и не пройдет и года, как я фактически лишусь сына. Уезжать надо, – твержу я себе, безотчетно проводя ладонью по кожаной обивке сиденья. – Ну, куда ты поедешь? – твердит мне внутренний голос. – Никто ничего не забыл. Они ждали тебя, Оля! Там, в аэропорту, мелькнул один из прихлебателей Шевелева. Только подойти не решился. Это тебя и спасло. Поэтому самое лучшее сейчас – укрыться за высоким забором Косогоровского особняка. Засунуть свои обидки в задницу и потерпеть. Иначе тебя просто грохнут, дорогая!»

«Придется потерпеть Вадима Петровича как меньшее из зол», – решаю я, наблюдая из окна Мерседеса, как мой свекор лихо въезжает во двор трехэтажного дореволюционного особняка, всеми своими отреставрированными колоннами и лепниной напоминающего торт.

– Приехали, – бросает он строго. Обогнув машину, открывает дверцу со стороны Роберта и достает малыша из кресла. Берет за руку и важно ведет в клинику. А мне приходится плестись следом. Под заискивающие и любопытные взгляды мы проходим в просторную и светлую приемную.

– Светлана Ивановна, – тут же велит секретарю Косогоров. – Это мой внук Роберт и его мама. Позвоните в лабораторию, пусть завтра пришлют кого-нибудь из лаборатории ко мне домой. Нужно взять кровь на анализ. Запишите, чтобы не перепутать. Ребенку нужно взять общий, на глюкозу и на ферритин. А Ольге Николаевне – общий, ТТГ, онкомаркеры, ПЦР на сифилис, гонорею, гепатит С и СПИД.

Я во все глаза смотрю на Косогорова. И почему мне никто не сказал, что он сумасшедший?

– Чему ты удивляешься? – как в порядке вещей, бросает он, пока Светлана Ивановна договаривается с лабораторией. Вадим Петрович одаривает меня очередным пренебрежительным взглядом и добавляет снисходительно. – В моем доме такой порядок. Весь персонал и домочадцы ежегодно проходят обследования. Зато потом без сюрпризов. Пойдем, провожу на диагностику, – заявляет как ни в чем не бывало.

Во всех коридорах нам улыбаются люди в белых халатах, а иногда и пациенты. Довольный словно идиот Косогоров со многими здоровается за руку и представляет моего сына, как Роберта Кирилловича. Многие сначала умиляются внуку владельца клиники, а затем переводят взгляд на меня. Наверняка по всему заведению уже разнеслась молва о чудесном мальчике и его шалопутной мамаше.