В конце концов я сдалась и вернулась на кухню, рухнув на стул, с которого начался весь этот кошмар, рядом с брошенной кучей гранул собачьего корма. Я сделала что-то ужасное и намеренно, и я не могла взять свои слова обратно только потому, что мне было жаль. Жаль, что я ее не нашла. Я понимала, что сожаление было, возможно, самым одиноким чувством из всех, потому что оно только возвращало тебя к самому себе.

— 34-

Когда собака подбегает к нам, Клэй ЛаФордж широко улыбается, как будто вселенная только что пошутила. Может быть, так оно и есть.

— Люди всегда говорят, что у слонов отличная память, но я бы в любой день поставил собаку против слона.

— Я не могу позаботиться о собаке.

Он продолжает улыбаться своей загадочной улыбкой.

— Ты же знаешь, что на самом деле мы их не храним, верно? Они выбирают остаться или нет. Так делает любое животное, имей в виду.

Я все еще думаю о Леноре Иден, поэтому слова вырываются из меня без фильтра.

— Я совершала ошибки.

Он просто стоит там и кивает, как бы говоря: «Конечно». Затем он щелкает пальцами, и внимание собаки мгновенно переключается на него.

— У меня такое чувство, что ты не можешь здесь облажаться. Видишь отметины на ее лице и ее красноватый цвет? В ней есть бельгийский малинуа. Не многие породы умнее или более интуитивны. Вот почему из них получаются хорошие полицейские собаки. Они сотрудничают с людьми, чтобы создать команду.

— Откуда ты все это знаешь?

— Когда-то, в другой жизни, я был тренером. Я бы дал ей четыре или пять лет. Она потеряла мышцы от жизни на улице, но в остальном выглядит здоровой. Ты захочешь дать ей немного сырого белка, а не просто крошку. Лососевый жир полезен для ее шерсти и зрения.

— Клэй… — Я отступаю, пытаясь найти другой аргумент, но его внимание снова приковано к собаке. Опустившись на колени рядом с ней, он проводит уверенной, знающей рукой от макушки к хвосту и обратно, в то время как собака подчиняется его прикосновениям.

— Да, — тихо говорит он, все еще согнувшись. — Некоторые породы запрограммированы на то, чтобы знать, что нам нужно, прежде чем мы это поймем. Она хорошая и здоровая. И к тому же сильная. Не могу представить себе лучшего партнера.

Мне не нужен партнер, что-то во мне хочет настаивать, но даже я знаю, насколько слаба отговорка. Как вопиюще неправда.

— Не могу поверить, что это происходит, — говорю я вместо этого.

— Да. — Клэй хихикает. — Жизнь такая забавная штука.

Он идет с нами до Ротари-парка, где его девушка Ленор ждет на скамейке для пикника в том же наряде, что и раньше: толстовка «Морские ястребы» длиной с юбку, ее волосы похожи на густые светлые каракули над морщинистым лбом.

— О, хорошо, — говорит она тихим голосом. — Ты в порядке.

— Спасибо, что послала Клэя искать меня.

— Я подумала, может быть, ты попала в беду.

— Нет. Я в порядке. — Я перевожу взгляд с одного на другого, чувствуя необъяснимую благодарность за их присутствие. Мы даже не знаем друг друга, и все же мы здесь.

— Как зовут твою собаку? — спрашивает меня Клэй.

— Хороший вопрос. Жаль, что она не может мне сказать.

— О, она может. Только не по-английски.

* * *

Я добираюсь до рынка Мендосы всего за несколько минут до его закрытия, оставляя собаку в укрытии прямо за дверью, пока я быстро и тщетно ищу лососевое масло. У них есть только консервированные сардины и анчоусы. Я покупаю и то, и другое, плюс филе лосося, почти ярко-розовое на фоне белой мясной бумаги, в которую его заворачивает продавец, и собачий корм — влажный и сухой.

Мои вещи катятся по конвейерной ленте, когда я замечаю Калеба с полными руками продуктов.

— Привет. — Его взгляд скользит по моим покупкам. — У тебя есть собака?

По какой-то причине я чувствую себя взволнованной, почти смущенной.

— Я спасла ее. Я, должно быть, сошла с ума, верно?

— Я всегда хотел такую, но у моего отца была аллергия, — говорит он небрежно, но не совсем. Прямо под этим замечанием скрывается тень эмоционального учета. Галочка в колонке, где его укоротила жизнь… или не жизнь как таковая, а Джек Форд.

Когда мы выходим на улицу, начинается что-то вроде танца, когда Калеб и собака здороваются.

— Она действительно хорошенькая, — говорит он. — Выглядит умненькой.

— Так мне сказали.

Мы направляемся к моему «Бронко», где я загружаю продукты, а затем собака запрыгивает на заднее сиденье, как будто она уже знает свое место. Я все еще стою к нему спиной, когда Калеб говорит:

— Вчера я столкнулся с Уиллом. Он сказал мне, что ты помогаешь ему с той пропавшей девушкой.

Я поворачиваюсь к нему лицом, более чем немного удивленная. Мы с Уиллом договорились, что я буду инкогнито.

— Моя роль не официальная…

— Я понимаю. Я думал, ты просто проходила мимо, вот и все.

— Я тоже. — Я со стуком закрываю заднюю дверь. — У тебя правда все хорошо, Калеб? Ты можешь сказать мне.

Его глаза скользят к моим, не останавливаясь. Затем он говорит:

— На самом деле я не говорю о тех днях, Анна. Просто намного проще этого не делать.

— Нет, конечно. Я поняла. Слушай, ты не хочешь выпить или что-нибудь в этом роде? Я угощаю.

— Нет, мне нужно домой. — Он поднимает продукты в руках, как опору, оправдание. — В другой раз?

— Конечно, да. Скоро увидимся.

* * *

По дороге из города я опускаю окно и включаю радио, машину наполняет песня Боба Сигера «Против ветра», которая почему-то кажется более солидной, когда собака растянулась на заднем сиденье, как будто так и должно быть. Я предполагала, что у нас обоих будет большой период адаптации, но собака, по крайней мере, кажется совершенно расслабленной и беззаботной.

Вернувшись в хижину, она находит место у дровяной печи и терпеливо ждет своего обеда. Я готовлю половину лосося для себя, обжаривая его в течение нескольких минут с каждой стороны на горячей сковороде, пока не появится масло. Мы едим вместе, а потом она растягивается у моих ног, пока я сижу с экземпляром «Джейн Эйр» Кэмерон, ища подсказки в тех отрывках, которые она подчеркнула и загнула. Во мне самом мало что осталось… я должен обладать тобой; Душа, к счастью, обладает… глаза; Он заставил меня полюбить его, не глядя на меня; Ты хоть в чем-то похожа на меня, как ты думаешь, Джейн?

Книга кажется загадкой, как и все остальное о Кэмерон, но могу ли я ее разгадать? Является ли ключ к ее дилемме и ее боли здесь, на страницах ее разоренной книги Penguin Classics в мягкой обложке, или я ищу не в том месте, не в том месте, хватаясь за соломинку?

Я откладываю книгу, чувствуя, как горят мои глаза, и вместо этого смотрю на собаку. Кончик ее темного носа слегка касается стены, а живот ритмично поднимается и опускается, как будто та жизнь, которая была у нее раньше, теперь не занимает места и нисколько ее не беспокоит. Она спит так мирно, что во всей комнате становится светлее и теплее.

— 35-

— Нам дали добро, — говорит мне Уилл на следующее утро, прежде чем из Сакраменто прибудет специалист по детектору лжи, чтобы опросить Лидию и Дрю Хейг. — Ты сказала, что собираешься поговорить с Греем и Стивом Гонсалесом о том, чтобы заручиться поддержкой поискового центра, верно?

— Они будут в школе весь день. Я могу помочь тебе здесь.

— У нас достаточно рабочих рук на палубе. Отдохни немного, и мы свяжемся позже?

— Отдохнуть? — недоверчиво спрашиваю я. — Когда у нас есть две пропавшие девочки, а может быть, и три?

Его взгляд говорит мне бросить это.

— Всего на несколько часов. Я свяжусь с тобой позже. — Затем он разворачивается на пятках и оставляет меня гадать, наказывает ли он меня за Петалуму и Рода Фрейзера. Может быть, он все еще злится из-за нехватки ресурсов и рабочей силы, или, может быть, это что-то более глубокое, наши разногласия по поводу результатов проверки Эмили на детекторе лжи, или то, что он сказал у Паттерсона о том, что я слишком эмоционально вовлечена в это дело для моего же блага. Каковы бы ни были его причины, он, похоже, проводит четкую черту, а я на другой стороне.