Они ехали, и с каждым оборотом колес становились все ближе к Берлину.

2

Париж Майкл видел при солнечном свете, на Берлин он смотрел в сером сумраке.

Это был огромный, расползшийся город. Он пах землей и чем-то острым, как погреб, надолго скрытый от солнечного света. Он тоже был древним, его массивные здания были такого же серого оттенка. Майкл подумал о каменных надгробиях сырого кладбища, где буйно расплодились смертоносные грибы.

В районе Шпандау они переехали реку Хафель, и на другой стороне их тут же вынудила уступить дорогу колонна автофургонов и грузовиков, направляющихся на запад. С реки Хафель дул холодный ветер, хлопавший нацистскими флагами на фонарных столбах. Мостовая растрескалась от гусениц танков. Над городом расползались струйки черного дыма из труб, ветер закручивал их вопросительными знаками. Каменные стены располагавшихся ярусами домов были украшены выцветшими плакатами и лозунгами, вроде: "Помните о героях Сталинграда!" "Вперед на Москву!" "Германия победоносна сегодня, Германия будет победоносна завтра". Эпитафии на надгробиях, подумал Майкл. Берлин был кладбищем, полным призраков. Конечно, были люди на улицах, и в автомобилях, и в цветочных лавках, и в кинотеатрах, и в парикмахерских, но там не было жизни. Берлин не был городом улыбок, и Майкл заметил, что люди здесь постоянно озирались, в страхе перед тем, что надвигалось с востока.

Гюнтер провез их по элегантным улицам района Шарлоттенбург, где здания были такого архитектурного стиля, навеять который могли только пивнушки, мимо замков, в которых жили не менее фантастические герцоги и бароны, по направлению к истощенному войной внутреннему городу. Дома ярусами были нагромождены как попало, кругом были мрачно выглядевшие строения с маскировочными занавесками в окнах; это были улицы, над которыми герцоги и бароны власти не имели. Майкл отметил нечто странное: кругом были только пожилые люди и дети, ни одного молодого лица, не считая солдат, проносившихся мимо в грузовиках и на мотоциклах, и тех людей, у которых были молодые лица, но старые глаза. Берлин был в трауре, потому что его молодость умерла.

- Нам нужно доставить моего друга домой, - сказал Майкл Гюнтеру. - Я ему обещал.

- Мне было приказано доставить вас в безопасное место. Именно туда я и направляюсь.

- Пожалуйста, - проговорил Мышонок, голос у него дрожал. Пожалуйста... мой дом отсюда недалеко. Это в районе Темпельхоф, около аэропорта. Я вам покажу дорогу.

- Сожалею, - сказал Гюнтер. - Мне было приказано...

Майкл положил руку Гюнтеру на шею. Гюнтер был хорошим попутчиком, и Майкл не хотел с ним спорить, но и не собирался менять свои планы. - Я меняю приказ. Мы поедем в безопасное место после того, как мой друг попадет домой. Или делайте так сами, или дайте вожжи мне.

- Вы не знаете, какому подвергаетесь риску! - огрызнулся Дитц. - И, к тому же, подвергаете нас! Из-за вас мы потеряли товарища!

- Тогда можете слезать и идти пешком, - сказал ему Майкл. - Давайте, слезьте.

Дитц заколебался. Он тоже не был коренным жителем Берлина. Гюнтер тихо сказал: - Дерьмо, - и хлопнул вожжами. - Ладно. Где в Темпельхофе?

Мышонок с радостью сказал ему адрес, и Майкл убрал руку с шеи Гюнтера.

Почти перед указанным местом им стали попадаться разбомбленные здания. Тяжелые американские бомбардировщики Б-17 и Б-42 сбросили здесь свой груз, развалины иногда почти перекрывали улицы. Некоторые здания теперь уже и вовсе нельзя было узнать - горы камня и дерева. Другие были расколоты или с огромными брешами от взрывов бомб. Дымный туман низко стелился по улицам. Здесь сумрак был еще гуще, в сумерках красное нутро догоравших куч мусора светилось как огни подземного царства мертвых.

Они проехали совсем недавние руины, где местное население с мрачными лицами и в мрачных одеждах копалось в развалинах. Языки пламени лизали упавшие балки, пожилая женщина рыдала, а старик пытался ее успокоить. Под покрывалами вдоль истрескавшейся мостовой были с немецкой аккуратностью ровно уложены тела. - Убийцы! - крикнула пожилая женщина, но смотрела ли она в небо или в сторону канцелярии Гитлера в сердце Берлина, Майкл не мог определить. - Да накажет вас Бог, убийцы! - прокричала она, а потом опять зарыдала, прикрыв лицо ладонями, не в силах вынести вида развалин.

Далее перед фургоном простиралась картина уничтожения. По обеим сторонам улицы дома были взорваны, сожжены или просто разрушены. Слоями висел дым, слишком густой, чтобы ветер мог его рассеять. В небо торчала фабричная труба, но сама фабрика была словно бы раздавлена, как гусеница под кованым башмаком. Развалины здесь совсем перекрыли улицу, так что Гюнтеру пришлось искать другой путь к южной части Темпельхофа. Чуть западнее яростно ревел огромный пожар, к небу вздымались красные языки. Бомбы, должно быть, падали этой ночью, - подумал Майкл. Мышонок сидел, осунувшийся, глаза у него были остекленелыми. Майкл хотел было коснуться плеча маленького человечка, но отвел руку. Сказать для утешения было нечего.

Гюнтер нашел названную Мышонком улицу и вскоре остановил фургон возле дома с указанным номером.

Стоявшие ярусами дома были из красного кирпича. Пожара здесь не было, зола остыла, ветер крутил ее у лица Мышонка, когда он слез с фургона и встал там, где были ступени к входной двери.

- Это не тот! - сказал Мышонок Гюнтеру. Лицо его было гладким от холодного пота. - Это не тот дом.

Гюнтер не отвечал.

Мышонок уставился на то, что прежде было его домом. Две стены и большая часть перекрытий рухнули. Лестница была страшно изуродована и шла по зданию наверх, как сломанный хребет. Возле обгоревшего по краям пролома, где прежде была парадная дверь, располагался предупреждающий знак: "Опасно! Проход запрещен!". На нем стояла печать инспектора по жилым строениям нацистской партии. Мышонку ужасно захотелось рассмеяться. Боже мой! - подумал он. Я прошел такой длинный путь, а мне запрещают войти в собственный дом! Он увидел среди обломков дома осколки разбитой синей вазы и вспомнил, что в ней когда-то стояли розы. Слезы стали жечь ему глаза.