Майкл швырнул гранату. Она ударилась о землю рядом с грузовиком, отскочила и покатилась под него. Тут он бросился на тело Мышонка и руками прикрыл собственную голову.

Граната взорвалась, гулко бухнув, взрыв приподнял грузовик в воздух с его просевших покрышек. Взревело оранжево-красное пламя, грузовик перевернулся набок, охваченный огнем. Затем он развалился на части от второго взрыва, происшедшего от воспламенения бензина и масла. Столб черного дыма с красной прожилкой в середине взлетел в небо. Больше Зельцер не стрелял. Посыпался дождь горящих тряпок и кусков железа с обгоревшей краской, лошадь фургона сорвала вожжи, которыми Гюнтер привязал ее к дереву, и безумно понеслась по дороге.

Гюнтер и Дитц, подхвативший винтовку убитого солдата, припали на колено посреди сосновых пней, стреляя по четырем солдатам, избежавшим пуль. Один из них в страхе вскочил и побежал, и Дитц пристрелил его в голову, не успел тот сделать и трех шагов. Тут двое пленных ринулись вперед, к оставшимся солдатам, с топорами на изготовку. Оба были застрелены прежде, чем успели применить топоры, но трое следовавших за ними достигли цели. Топоры взлетели и опустились, их острия окрасились в красное. Прозвучал последний выстрел, сделанный в воздух ослабевшей рукой, раздался последний вскрик, и топоры успокоились.

Майкл встал, подобрал отброшенный в сторону автомат. Тот был еще теплым, как остывающая печь. Гюнтер и Дитц поднялись из своих укрытий, поспешно стали осматривать тела. Когда обнаруживались раненые, гремели выстрелы. Майкл нагнулся и тронул Мышонка за плечо.

- С тобой все в порядке?

Мышонок сел, глаза у него были все еще мокрые и ошеломленные. - Ты ударил меня, - раскрыл он рот. - За что ты ударил меня?

- Лучше удар прикладом, чем пуля в животе. Стоять можешь?

- Не знаю.

- Можешь, - сказал Майкл и рывком поставил его на ноги. Мышонок все еще держал топор, костяшки его пальцев на топорище побелели. - Нам лучше убраться отсюда, пока не появились другие немцы, - сказал ему Майкл, он огляделся, ожидая, что пленные сбегут в лес, но они в большинстве просто сидели на земле, как будто в ожидании другого грузовика с нацистами. Майкл перешел дорогу, за ним в нескольких шагах следовал Мышонок, и подошел к тощему темнобородому человеку, бывшему среди партии лесорубов. - Что случилось? - спросил Майкл. - Вы теперь свободны. Можете уходить, если хотите.

Мужчина, выступавшие кости лица которого были обтянуты коричневой сморщенной кожей, слабо улыбнулся. - Свободны, - прошептал он с сильным украинским акцентом. - Свободны. Нет. - Он потряс головой. - Я так не думаю.

- Здесь есть лес. Почему бы вам не уйти?

- Уйти? - Еще один, тоще первого, поднялся на ноги. Лицо у него было с длинной челюстью, и он был наголо обрит. У него был акцент жителя севера России. - Куда уйти?

- Не знаю. Просто... Куда-нибудь отсюда.

- Зачем? - спросил темнобородый. Он поднял густые брови. - Здесь нацисты повсюду. Это их страна. Куда нам пойти, где бы нацисты опять нас не выловили?

Майкл не мог этого понять, такие рассуждения не воспринимались им. Как такое могло быть - чтобы у кого-то были сняты оковы, а он бы не прилагал усилий, чтобы не позволить надеть их на себя вновь? Эти люди долго были пленными, понял он. Они забыли смысл свободы. - Разве вы не думаете, что имеете шанс, который могли бы...

- Нет, - прервал его лысый пленный, глаза у него были темные, взгляд рассеянный. - Никаких шансов.

Пока Майкл разговаривал с пленными, Мышонок стоял, опираясь на сосну. Его подташнивало, ему казалось, что от запаха крови он вот-вот упадет в обморок. Он не был бойцом. Боже, помоги мне добраться до дома, молил он. Только помоги мне добраться до...

Один из казавшихся мертвыми немцев внезапно поднялся, футах в восьми от того места, где стоял Мышонок. У этого человек был прострелен бок, лицо его было серым. Мышонок увидел, что это был Маннергейм. И также увидел, что Маннергейм дотянулся до пистолета, лежавшего рядом с ним, поднял его и нацелил в спину зеленоглазого.

Мышонок закричал было, но смог издать только хрип, не имея достаточно сил для крика. Палец Маннергейма лег на курок, рука с пистолетом дрожала, он стал придерживать ее с помощью другой руки, измазанной красным.

Маннергейм был немцем, зеленоглазый был... тем, кем он был. Германия была страной Мышонка. Я дезертировал из своего взвода. Недомерок. И ушел домой к Дьяволу.

Все это в одно мгновение вихрем пронеслось в его сознании. Палец Маннергейма начал нажимать на курок. Зеленоглазый все еще говорил с заключенными. Почему он не поворачивается? Почему он не...

Время шло.

Мышонок услыхал собственный крик, - звериный крик, - шагнул вперед и вонзил острие топора в темноволосый череп Маннергейма.

Рука с пистолетом дрогнула, пистолет выстрелил.

Майкл услышал осиное жужжание над своей головой. Перед ним треснула и упала ветка дерева. Он обернулся и увидел Мышонка, державшего топорище, острие топора зарылось в голове Маннергейма. Тело солдата стало валиться вперед, и Мышонок вытащил топор, как будто ошпаренный. А затем и сам Мышонок свалился коленями в грязь, и так остался, рот его был открыт, по подбородку стекала тонкая струйка слюны, пока Майкл не помог ему встать на ноги.

- Боже мой, - прошептал Мышонок. Он моргал, глаза у него были красные. - Я убил человека. - У него выступили слезы и побежали по щекам.

- Вы пока еще можете уйти, - сказал Майкл темнобородому пленному, поддерживая Мышонка, норовившего упасть.

- Я не чувствую себя сейчас способным бежать, - был получен ответ. Человек посмотрел на свинцовое небо. - Может быть, завтра. Вы езжайте. Мы им скажем... - Он запнулся, его осенило. - Мы скажем, что напал десант союзников, - сказал он, и мечтательно улыбнулся.

Майкл, Мышонок и Гюнтер с Дитцем оставили пленных позади. Они прошли пешком вдоль дороги, держась края леса, и через полмили нашли свой фургон с сеном. Лошадь спокойно щипала траву на росистой лужайке.

Они как можно скорее поехали прочь, и черный дым, как знамена разрушения, теперь застилал горизонт как с запада, так и с востока. Мышонок сидел, уставившись куда-то в пространство. Губы его шевелились, но беззвучно, он упорно пытался избавиться от назойливо не исчезающего в голове образа юного солдатика, который, целясь, стоял перед ним до того, как он убил его. Все хлебнули шнапса из бутылок, не разбившихся при стрельбе, потом спрятали их обратно под сено. В такое время спиртное было бесценной вещью.