– У нас в семье все военные.

– Понятно. – Я встал, поморщился, словно проглотил лимон, застегнул воротник рубашки и поплелся по проходу, как приговоренный к казни, уж никак не тот, кем описал меня Арт. И без того удивленные глаза Шона превратились в пятаки. – Приятно познакомиться, Рид. Я рад, что впредь мне будет с кем соревноваться.

***

К зиме всех уже мутило от необходимости бегать на холодном ветру, и к вящей радости каждого занятия перенесли в зал. Мои навыки с каждым месяцем значительно улучшались. У меня не было таланта. Зато была напористость, ненависть и неутомимый старший брат.

Пока остальные делали первые робкие шаги, как младенцы, гуляя под стол и постоянно спотыкаясь, я экстерном проходил военную программу, перепрыгивая через несколько классов разом. Джесс натаскивал меня технически, часами тренировал до полного исступления, обучая не просто оценивать цель, видеть ее на уровне инстинкта. С тех пор я больше ни разу не промахивался. Пистолет стал продолжением моей руки, таким же как станет и нож через пару лет.

– От подъёма руки до выстрела не более десяти секунд! – произнес Джесс, пока я с точностью исполнял его команды. – Грубо наводишь на цель, пока поднимаешь руку, потом задерживаешь дыхание на полувдохе. Замри!

Он пересек комнату и поправил мою руку.

– Смотри, Ник, – сказал он, – эту ошибку совершают многие новички. Если мишень не находится ровно в прорези целика, то выравнивать ее нужно смещением головы, а не поворотом кисти.

– Почему?

– Пуля отклонится в сторону за кистью, и ты не выбьешь центр. Запомнил?

Я кивнул и тут же для закрепления повторил движение сначала.

– Джесс, я научил Арта тому, что ты мне показал на прошлой неделе, у него тоже получилось, – поделился я с энтузиазмом.

– Не стоило, – строго ответил брат.

– Почему? Если ты переживаешь, что он выдаст, то можешь быть спокоен. В нем я на сто процентов уверен.

– Дело не в том, Ник. Полковник в курсе, что я помогаю тебе, – ответил он. – Было бы слишком рискованно заниматься здесь без его личного разрешения. Просто мы отличаемся от них.

– От кого от них?

– От всех остальных.

– А как же мои друзья? – спросил я.

– Друзья сегодня есть, завтра нет. Можешь мне поверить. Семья – вот главное. У тебя есть я, больше тебе никто не нужен.

Я посмотрел на брата, так и не опуская руку с зажатым в ней учебным оружием. Я не мог не заметить, что Джесс изменился. Да, он и раньше стремился быть лучше остальных, но Эдмундс развил эту страсть до такой степени, что жажда лидерства в его глазах иногда пугала. Но осуждать его я не мог. Это же Джесс, мой брат. Тот, кто всегда делал то, что должен, а не то, что хочется. Готовый пожертвовать всем за меня. Разве я мог усомниться в нем, если у него и в мыслях не было сомневаться во мне? И я старался его не подвести. Если брат сказал стать лучшим, я безоговорочно решил им стать.

***

– Ричардс четвертое. Доувер третье. Рид второе. Молодец, Рид, быстро учишься, – размеренно зачитывал инструктор наши промежуточные результаты. – Лавант! Выйти из строя! Ну… тут фамилия говорит сама за себя.

Я сделал шаг вперед и тут же оказался под прицелом десятка глаз.

– Вот это облом, Рид! – пробежал за спиной шепот. В Эдмунде не было принято выражать восторг и радоваться чужим победам, зато проехаться по чьему-то поражению всегда пожалуйста.

К счастью, стрельба была последним занятием на сегодня, после чего мы выскочили за дверь, где в казарме нас ждали ведра с мыльным раствором и щетки, словно специально созданные для моих сбитых кулаков.

– Поздравляю с победой, Ник, – произнес Шон, принявшись тереть пол со мной рядом.

– Мне плевать, если честно. Для меня эти цифры ничего не значат. – Я вытер о штаны пену, достал из кармана корку хлеба и принялся медленно жевать. Арт периодически подворовывал с кухни, а после тренировок есть хотелось, хоть вой.

– Я просто хочу сказать, что ты действительно хорошо стреляешь. И брат твой молодец, но не жди, что я поддамся.

– Я и не жду, – лениво проговорил я, протянул ему второй кусок хлеба и добавил шёпотом, но получилось все равно громко: – Почему для тебя это так важно?

 Шон ничего не сказал, молча взял ломоть и откусил половину. Пару минут он молчал, натирая пол.

– Просто стрельба – единственное, чему успел обучить меня отец, – наконец произнёс он. – Мне хочется, чтобы он мной гордился. Пусть его даже уже и нет.

– А что с ним случилось? – спросил я.

– Погиб, – пожал он плечами. – Но я как будто подсознательно всегда к этому готовился, понимаешь?

– Не совсем.

Я понял, что он имел ввиду гораздо позже. У Шона оказалась до боли похожая но мою ситуация: отсутствие семьи при вполне живом отце. Только Рид-старший спасался бегством в горячие точки, пока в одной из них не погиб, а мой молчал и пил, замкнув точку на себе, но, в отличие от меня, Шон на своего зла не держал.

– Его друзья сказали, здесь мне будет привычнее, чем в обыкновенном интернате. Так я и оказался тут. Вот все, что у меня от него осталось. – Шон протянул руку с надетыми на ней армейскими часами. Мы покидали щетки в ведра, убрав их на место, но я не успел ему ответить, потому что по казарме разнесся грубый голос брата:

– Стройся!

Я занял привычное место между Штольцем и Муром, ожидая, когда прозвучит команда «Отбой!». Обычно на эту процедуру давалось достаточно времени. Добежать до своей кровати, сложить форму, поставить обувь, забраться наверх и не шевелиться, потому что ведется счет – ровно три скрипа. Если они прозвучат, то взвод поднимается на ноги, заново строится, отжимается или выполняет еще какую-то хрень, и все повторяется заново. Огромный вклад в аттракцион вносили двухэтажные кровати, на которых мы спали. Кровати были старые, и спустя пару месяцев таких вот «запрыгиваний» начинали скрипеть сами по себе. Но в тот день мы поняли, что в игре существовал следующий этап – когда секунды сокращались вдвое. А что вы хотели? Ты становишься старше. Продвинутый уровень!

Для Арта, с его неряшливостью по отношению к одежде, задача успеть за такой короткий срок оказалась практически невыполнимой. А сложить форму еще и аккуратно – сущий ад. И, следовательно, для нас всех тоже. Теоретически эта игра могла продолжаться хоть всю ночь. Или пока командиру не надоест. Самое противное было то, что им был мой старший брат.

– Рота, отбой!

Мы кинулись к своим койкам и с удвоенным старанием поднажали, снимая с себя вещи.

– Три секунды! – крикнул Джесс, и я запрыгнул в постель, натянув одеяло. Арт кинулся наверх, но так и застыл между нашими кроватями, раздраженно выдохнув.

– Кавано снова не успел! – подвел итог Джесс с азартной улыбкой на губах. – Рота, стройся! Начинаем сначала! Будем продолжать, пока Кавано не научится свою форму складывать!

Нужно ли говорить, что это «сначала» на сегодня было уже пятым?

По комнате пополз раздраженный шепоток. «Вот как бывает», – думал я, потому как в одно и то же время любил своего брата и всей душой ненавидел. В глазах моего отряда он выглядел последним ублюдком. У Арта же на лице уже была паника, граничащая с истерикой. Я знал, что он не был слабаком, но еще пара таких построений, и завтра ему бы хорошенько наваляли.

– Ник, – шепнул Шон, склонившись ко мне в проходе между койками. – Я возьму на себя рубашку. Ты – его ботинки.

Я кивнул. Не без удивления, признаться. Я-то всегда знал, что конек Шона – собранность. Дай волю, и он бы всю казарму построил, придираясь к не до конца заправленным кроватям и ставя носы ботинок миллиметр к миллиметру, но то, что он внезапно решил помочь, было неожиданно.

– Отбой! – в очередной раз рявкнул Джесс.

Мы как ошпаренные кинулись к своим постелям. Мне кажется, я не смог бы сорвать с себя одежду быстрее, даже если бы она горела. Шон выхватил из рук Арта рубашку, и спустя мгновение она уже ровным прямоугольником лежала на табуретке. Пока Арт справлялся с носками и собственными штанами, я поставил его ботинки к краю кровати, судорожно считая про себя секунды, ведь ему еще предстояло забраться наверх.