2006 год, мне одиннадцать лет

Мы жили в Лондоне, в районе Хендон Централ. Мой отец был пожарным, мама – художницей. Обычно она работала дома, устроив себе из свободной комнаты мастерскую. Запах краски и растворителя – именно с ним у меня навсегда будут ассоциироваться ее руки. А еще вишнёвые пироги. Они ей особенно удавались.

В тот день мама заканчивала одну из картин, я же сидел на пошарпанном подоконнике и рисовал мутантов из прочитанного накануне комикса. Не знаю, считала ли она, что у меня есть талант, но какая-то часть ее генов мне точно досталась. И эту часть она холила и лелеяла. Был момент, когда я увлекся зарисовкой шестеренок – первыми пострадали бабушкины напольные часы, – но на ругань отца по этому поводу она только рассмеялась, уверив его, что, возможно, меня удастся пристроить в Манчестер1, обеспечив им безбедную старость.

– Почему они все время ругаются? – спросил я, глядя из окна на то, как отец внизу снова отчитывает Джесса.

К дому подъехала грузовая машина, видимо, кто-то новый въехал. Рабочие внизу начали разгружать мебель, грубо перекрикиваясь.

– Просто Джесс такой же, как твой папа, – улыбнувшись, ответила ма. – Они воспринимают этот мир, упрямо смотря лишь в одну сторону, поэтому в упор не видят друг друга.

Я не совсем понимал смысл ее слов тогда, поэтому просто пожал плечами. К дому подъехало такси, из которого вышла, сверкая улыбкой, Розалин.

– Идем, мам! Рози приехала! – позвал я ее, слезая с подоконника, и поскакал по лестнице вниз.

– Если поцарапаешь машину, вычту из твоих денег, Джесс, – строго сказал отец, вкладывая ему в руку ключи. За последний год брат вырос так, что стал уже выше папы. Ему всего семнадцать, а на вид будто двадцать пять. Теперь мне с трудом удавалось с ним справиться, учитывая, что я едва доставал ему до плеча, да и силы в нем стало столько, что, кажется, он мог меня напополам переломить, если чересчур увлечется.

– Смотри, чтобы он не нарушал скоростной режим, – уже мягче обратился отец к Рози.

– Он не будет. Обещаю, мистер Лавант, – улыбнулась она, обняв брата за плечи. Джесс в ответ привлек ее к себе, оставив короткий поцелуй на губах.

– Эй, ничего, что мы здесь? – наигранно поморщился я. На самом деле, мы давно привыкли к присутствию Роуз в нашей жизни. Они встречались с Джессом второй год, так что никто не был против, даже если она оставалась у нас с ночевкой. Как говорила мама: «Он такой же упёртый, как отец, и все равно найдет способ удрать. Так пусть лучше будут в нашем доме». Папа же обычно ворчал, ссылаясь на французскую распущенность. А мне было все равно, мне нравилась Роуз. В нашей семье, где все спали чуть ли не до полудня, она была единственной, с кем можно было с утра в видеоигры погонять или приготовить самые вкусные в мире блинчики.

– Не скучай, Ники. – Она потрепала меня по голове и, наклонившись, поцеловала в щеку, оставив на ней липкий след блеска для губ.

– Все, бросаешь меня и уходишь к Нику? – рассмеялся Джесс.

– Будешь плохо себя вести, и я всерьез задумаюсь об этом, – пошутила она, на прощание подмигнув.

– Езжайте осторожно, – обняла мама брата, как обычно, слишком долго. Дольше, чем полагается обнимать взрослых крутых парней. Тем более, в присутствии их девушек.

– Ладно, ладно, мам, всё. – Выскользнув из ее цепкой хватки, Джесс закинул вещи в багажник, и они уехали.

Моя мама была родом из пригорода Парижа. Уж не знаю, чем ее привлек чопорный английский парень вроде моего отца, но уже спустя три месяца отношений они поженились, окончательно перебравшись в Лондон. Мама была поздним ребенком, поэтому ее родителей не стало, когда мне было лет семь. Я смутно помнил дедушку с бабушкой, потому как встречались мы в основном лишь на праздники. У отца же родителей не было.

– Увидимся завтра вечером, – попрощался он, поцеловав маму, и посмотрел на часы.

Через сорок минут у него начиналась смена. Мама улыбнулась и поправила его идеально подстриженные короткие волосы. Рабочие к этому времени уже выгрузили вещи новых жильцов и уехали, оставив на тротуаре перед домом груду коробок. «Надо будет зайти, познакомиться. Мама говорила, что у них тоже двое подростков», – мелькнула в голове мысль.

– Ник! – отец подошел ко мне и похлопал по плечу. – Раз все разъехались, ты остаёшься за старшего. Я полагаюсь на тебя!

– Есть, сэр, – отсалютовал я ему, еще не зная, что спустя десять часов для меня наступит беспощадное «после».

***

Меня разбудил запах гари. Тяжелый. Заставляющий легкие старательно избавиться от него, пытаясь выкашлять эту черную смоль. Я встал, но тут же упал на пол, словно меня кто-то подсек под колени. С трудом поставил себя на ноги, доковылял до двери, распахнул ее и от увиденного застыл. Передо мной был огонь.

– Мам! – крикнул я хрипло. В этот момент пламя жадно бросилось на шторы, в секунду превратив их в пылающую стену. Из родительской спальни, расположенной в самом конце коридора, раздался шум. Я упал на четвереньки, чтобы глотнуть свежего воздуха, зажал майкой нос и пополз, вдруг с потолка свалилось деревянное перекрытие, преграждая путь в мамину комнату. «Нет, нет, нет!» – пытался я сдвинуть бревно, проклиная себя за то, что такой слабый.

Я снова попытался позвать маму, но горло пересохло, и сил кричать уже не было.

Кто-то разбил стекло.

Огонь, питаемый свежим притоком воздуха, полыхнул с новой силой, так что я отшатнулся. Дальше я помню смутно. Я пытался выбраться, лез, куда-то карабкался. Легкие уже разрывались от нехватки кислорода, в голове была сплошная пульсация, а потом потерял сознание.

Когда я очнулся на каталке Скорой помощи, над головой пылало зарево, поднимая вверх черные облака дыма и пепла. Горел наш этаж и следующий. Детали лепнины с фасада падали вниз, разбиваясь об асфальт, как подбитые птицы, а я лежал среди носящихся в панике людей, застыв от шока и осознания того, что случилось. А потом снова отключился.

Проснулся от мерзкого писка.

– Он очнулся. Ники, ты меня слышишь?! Скорее сюда! – Надо мной склонилось женское лицо, все время гладя по голове и убирая со лба слипшиеся пряди. – Ники, все в порядке! С тобой все в порядке! Мы здесь!

Я попытался сфокусировать взгляд. Рози плакала, размазывая черную тушь. Джесс сидел возле моих ног, упершись локтями в колени и закрыв ладонями лицо.

– Ма, что с ней? – хрипло пробормотал я. Розалин еще сильнее разрыдалась. Теперь ее рыдания перешли в истерику. Джесс поднял на меня глаза. Тогда я впервые за всю жизнь увидел, как он плачет. И понял, что маму не спасли.

Я хотел выть, но горло сдавливал спазм.

Хотел бежать, но тело словно окаменело.

Я метался в агонии, не имея возможности даже оплакать ее как следует, а потом в руку вонзилась игла, и мои веки сомкнулись.

Ожогов на мне оказалось немного, так как под открытое пламя я не попал. Вовремя вытащили. Я провел неделю в больнице из-за того, что наглотался дыма. Отец лежал на соседнем этаже. Ему досталось сильнее. Именно он и вытащил нас двоих, меня и еще одного мальчишку этажом выше. Но когда вернулся, чтобы забрать маму, потолок рухнул, раздавив ему ногу балкой. Его самого спасли, но колено уже было не собрать. Отцу тут же оформили инвалидность, рассчитав из пожарной части.

В газетах почему-то написали, что возгорание произошло по грубой неосторожности одного из жильцов дома и началось в нашей квартире, хотя я точно знал: это неправда. Но мне было наплевать. Пусть думают, что хотят. Все равно это не вернет ее и ничего не исправит.

В день похорон я поднял голову вверх, инстинктивно ища поддержки, но отец не смотрел в мои глаза. Больше не смотрел. Я вдруг подумал, что он ни разу не говорил со мной со дня смерти мамы. Даже когда я пытался не сойти с ума, стараясь выплакать свое горе, рядом был только Джесс. Отец ни разу не пришел на помощь. Как он потом сам признался во время своих пьяных бредней, я слишком сильно напоминал ему о матери. Ее глаза, губы, тонкие черты лица. Казалось, она передала мне все, что когда-то так ему нравилось. Теперь при взгляде на меня ему еще сильнее хотелось напиться.