— Я не могу оставить тебя в таком состоянии, Малфой! — она зашипела на него, уперев руки в бока, глубоко раздосадованная тем, что он продолжал сидеть с закрытыми глазами.
Впрочем, это была не совсем правда.
Она могла оставить его в таком состоянии. Вернуться в свое общежитие и забыть, что она когда-либо видела его таким.
На самом деле, какая-то довольно существенная часть ее постоянно предлагала уйти и притвориться, что она ничего не видит. Это была та часть, которая постоянно напоминала о роли его и его семьи в войне и смерти Дамблдора, а также мучениях, которые он причинил в прошлом. Та же часть также постоянно указывала на то, что у парня была темная метка на руке, которая практически кричала вслух, что он думает о ее наследии и крови.
Но в этот момент Малфой выглядел таким уязвимым и безобидным, что даже если он пытался компенсировать это, хмурясь и огрызаясь на нее, она не могла просто полностью игнорировать его. Ее глупый альтруизм просто не позволял ей уйти.
— Я никому не скажу, но, по крайней мере, позволь мне попытаться вылечить твой нос, — пробормотала она, придвигаясь ближе к нему, несмотря на его протесты, — здесь так много крови, неудивительно, что ты вырубился раньше!
— Осторожнее, Грейнджер. Похоже, тебе будет не все равно, если я умру, — мрачно усмехнулся он, все еще не открывая глаз и не осознавая, насколько обиженной и расстроенной выглядела шатенка.
Были вспышки ее предыдущего кошмара, и она почувствовала желание заплакать, но ее нежелания казаться слабой в присутствии Малфоя было достаточно, чтобы проглотить комок в горле.
— Мне было бы не все равно, — этот идиот не заслуживал ее сочувствия, но она все равно сказала ему правду. — Слишком много людей погибло на войне. Кровопролития и так было достаточно, не думаешь?
Последовала многозначительная пауза, и Гермионе пришлось дважды проверить его дыхание, чтобы убедиться, что он снова не потерял сознание, но затем он снова начал тихо бормотать.
— Не важно, что я думаю. Я был на той стороне, которая проиграла, — он изо всех сил попытался пожать плечами, но это выглядело как странный спазм. — Как бы то ни было, твои друзья не согласны с тобой, Грейнджер. И они думают, что у меня еще много крови, чтобы пролить ее.
— Сейчас я вылечу твой нос, — быстро сменила она тему, стараясь не зацикливаться на его словах. Для собственного спокойствия она решила, что лучше не выяснять, кто это с ним сделал. Если только она не была готова сражаться за честь Малфоя (а она не была), она мало что могла сделать с той информацией, которую получила бы. Оно того не стоило, во всяком случае, пока.
— А потом ты уйдешь? — спросил он, хмыкнув и слегка дернув уголком губ.
Не отвечая ему и не давая никаких дальнейших предупреждений, Гермиона исправила его нос опытным эпискеем, заживив для верности разбитую губу и ушибленный глаз. И к его чести, она поняла, что этот легкий визг был скорее от удивления, чем от настоящей боли. Она не могла не заметить большой разницы между этим трезвым Малфоем и плаксивым мальчишкой, каким он был, когда получил царапину и удар на третьем курсе.
После минутного тщательного обдумывания она также очистила его лицо от крови, хотя и решила оставить его рубашку все еще запачканной, так как в конце концов они не были друзьями и ей было все равно, что он ходит в своей одежде, как на месте убийства.
Он даже не потрудился поблагодарить за исцеляющие чары, и, судя по тому, как он все еще хмурился и отказывался открывать глаза, она знала, что он никогда не признает ее усилий помочь.
Тем не менее, ее кровоточащее сердце все еще пело о сострадании и прощении (две вещи, в которые она начинает верить, это то что Малфой действительно не заслуживал, если и дальше собирается продолжать вести себя как придурок), и она хорошо знала, что он не присутствовал ни на одной трапезе в Большом зале, если подумать, то в последнее время стол Слизерина был, безусловно, самым пустым из всех факультетов, и было болезненно очевидно, что Малфой не заботился о себе так, как должен.
Сначала она подумала, что он просто избегает сплетен и приглушенных разговоров, которые, казалось, следовали за Малфоем, куда бы он ни шел. Но теперь, когда девушка увидела его в таком состоянии, она не могла не задаться вопросом, может быть, он не ел, потому что чувствовал угрозу.
— Оставайся здесь, я принесу тебе поесть, — вздохнула она, решив, что если она уже начала заботиться о нем, то может пойти до конца.
— Милый Салазар, с каких это пор ты превратилась в ворчливую бабушку? — рявкнул Малфой со смехом, не обращая внимания на ее размышления.
— Я все равно собиралась на кухню, — солгала она, вставая со своего места. — Это не проблема.
— Так вот почему Уизел так любит тебя? — в его голосе прозвучала странная горечь, и он пробормотал так тихо, что, казалось, не хотел, чтобы она это услышала. — На самом деле нетрудно понять, за что он тебя любит. Меня совершенно сбивает с толку другое.
Она развернулась и практически побежала на кухню, чтобы просто пойти за едой и остановить себя от раздражения (особенно учитывая, что Малфой, вероятно, дразнил ее нарочно).
***
— О, ты все еще здесь! — она была искренне удивлена, увидев, что он все еще сидит на том же месте. В руках у нее были обещанные еда и чай, но она была уверена, что мужчина убежал бы от нее как можно скорее, чтобы избавиться от нее. Возможно, он был ранен сильнее, чем она думала вначале.
В конце концов, он был здесь не потому, что ему нравилось ее общество, в этом она была уверена на сто процентов.
— Я просто устал, — вздохнул он с закрытыми глазами, немного выпрямившись и прислонившись к стене, — кажется, ты тоже заснула. Тебе потребовалась целая вечность, чтобы вернуться.
— Я принесла еду! — ей удалось изобразить легкую улыбку, когда волшебник, казалось, оживился при виде множества бутербродов, яблок и теплого чая, которые она прихватила с кухни.
— Поразительно, — похвалил он ее, откусывая от сандвича с индейкой, и Гермионе захотелось поправить свои волосы под его невольным комплиментом. — Особенно если учесть, что это ты их сделала.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что ты Гермиона Грейнджер, — воскликнул он, пытаясь поднять руки, чтобы усилить драматический эффект, но в результате шутки поморщился и выругался от боли. Тем не менее, добавил он с дразнящим тоном, — пропади пропадом мысль о том, чтобы доставлять неудобства эльфам простыми заданиями, которые они все равно с удовольствием выполняют.
— Это самое близкое к комплименту, что я когда-либо получу от тебя, не так ли?
— Ты самая Умная Ведьма нашего Века!
— А ты мерзавец, — ответила она с той же насмешливой интонацией и легкой улыбкой, хватая один из своих бутербродов и устраиваясь рядом с ним.
Если его и беспокоило ее присутствие, он не показывал этого, просто продолжал есть и пить свой чай в уютной тишине, теперь окутавшей воздух между ними.
Теперь, когда они больше не издевались друг над другом, Гермиона воспользовалась мирной атмосферой, чтобы посмотреть на Малфоя поближе. Этот человек, возможно, был мерзавцем в прошлом, но только дурак не смог бы признать, как хорошо он выглядел сейчас.
— Должна быть причина, по которой ты до сих пор не оставила меня в покое. Даже самый добрый человек в мире не стал бы мириться с такими, как я, по чистой доброте своего сердца.
— Откуда ты знаешь? — в ее голосе послышались дразнящие нотки. — Не похоже, чтобы ты знал добрых людей.
Он некоторое время не отвечал, вместо этого поднял голову и, прищурившись, уставился в потолок, словно обдумывая глубоко скрытый смысл ее слов. Через секунду он, казалось, пришел к какому-то выводу, издав кривой смешок. — Ты считаешь меня очаровательным, — это было утверждение, а не вопрос. — Вот почему ты все еще здесь. Это довольно мило, если подумать.
И Гермиона ощетинилась от возмущения этим нелепым эгоистичным предположением. Почему он думает, что сломленный парень это очаровательно? Почему она вообще думает о Малфое? И почему, черт возьми, он думает, что это мило?
