Страниц становилось все больше, но выносить их за пределы узкого круга друзей я не собиралась. У меня были дети, родители и почти что бывший муж, с которым я изо всех сил пыталась мирно делить родительскую роль. Публично делиться своими сексуальными похождениями и самыми сокровенными мыслями? Ужас какой! Я знала, что за созданным мною фасадом скрывается нечто совсем другое, и не понимала, кому это будет интересно и где взять смелость открыться миру. Одной из подруг я сказала, что подумываю бросить писать, но она убедила меня продолжить – хотя бы ради катарсиса.

Я неохотно согласилась. К тому времени я успела полюбить и возненавидеть процесс письма. Прокрастинировала так, будто хотела побить мировой рекорд. И все же меня очаровывало, какими осмысленными и значительными становились мои путаные и затаенные чувства, излитые в словах.

Что ж, я писала, друзья читали и подбадривали меня, и в конце концов книга оформилась. Совсем не такая, как я планировала, – не яркое повествование об одинокой женщине средних лет с тремя детьми, осознавшей свою сексуальную привлекательность. Это более глубокая история о моем открытии: под блаженно тихими водами супружества неистовствовала женщина, которая жаждала жить по своим правилам. Получился не просто сборник забавных рассказов о моих сексуальных похождениях (хотя их здесь хватает), а, скорее, рассказ о том, как от роли жены и матери я перешла к роли женщины с насыщенной и сложной личной жизнью.

Тем не менее, как и многие женщины, я жду одобрения, и не только от близких, но и от незнакомых людей. Следую правилам и угождаю другим. А эта, с позволения сказать, книга показала бы меня во всей красе. Обнажила бы желания, непозволительные для дам моего возраста, которым следует воспитывать детей и беречь репутацию. Вскрыла бы все недостатки моего брака, да и мои собственные. Стала бы вызывающим признанием: как же, я осмелилась позаботиться о себе, а не только о детях. И самое непристойное: всем, кто готов слышать, я объявила бы о своем сексуальном любопытстве и чуть ли не ненасытном желании. Нет, выставлять себя напоказ так откровенно – это слишком. Это явно за рамками образа, который я так старательно создавала. Я позвонила той самой подруге, что уговаривала меня не бросать книгу и в итоге стала моим литературным агентом, и попросила ее ничего не делать с этим материалом. Я заморозила проект, над которым трудилась больше года.

В последующие дни я с удивлением обнаружила, что испытываемое разочарование сильнее ожидаемого облегчения. Написанные мною страницы еще искрились женской энергией, но я успешно ее подавляла. Однажды, вернувшись с дружеского ужина, я застала свою маму за чтением – в ту ночь она присматривала за детьми – и тут же во всем ей призналась: в свиданиях, сексе, неудачах, писательстве. Мы с мамой очень близки. Она сильная, состоявшаяся, страстно любящая женщина, но тема сексуальности всегда была для нас неловкой. Когда в мои девятнадцать она поинтересовалась, пользуюсь ли я диафрагмой или «чем-то таким», я уже несколько лет вовсю занималась сексом. Покраснев, я кивнула, и на том разговор о контрацепции и чувственной стороне жизни закончился. Сейчас мне было важно, чтобы она поняла: мое недавнее осознание своих сексуальных потребностей все еще вписывалось в «допустимые» рамки отношений между дочерью и матерью. Я ждала ее одобрения – не книги, а моего решения не писать. Ее брезгливое отношение к теме секса должно было подтвердить верность моего решения.

Но моя мама непредсказуема. Со свойственным ей упорством она отказалась соответствовать моим ожиданиям. Я принялась объяснять, что боюсь опозорить ее этой книгой, но она, глядя на меня своими кристально ясными голубыми глазами, произнесла: «Что бы ты ни делала, я никогда не буду тебя стыдиться. Наоборот, всегда буду гордиться». На мою просьбу не читать многочисленные описания секса она согласилась: «Хорошо, не буду. Но если все же прочту, стану жалеть, что не перепробовала все, что попробовала ты». В ответ на мои переживания о том, что дети начнут меня стесняться, она сказала: «Твои дети выносливые, и даже если им станет стыдно, они поймут, что ты живешь по своим правилам, и от этого только станут сильнее». Она не позволила мне соскочить с крючка, не поддержала мое стремление снова спрятаться в коробке, из которой я только что выбралась.

Многие женщины придерживаются устоявшихся представлений о женственности и материнстве до такой степени, что это становится единственным смыслом их жизни. Желания молодости оказываются скрыты за аккуратной облицовкой, которая становится все толще и толще, пока эти самые желания не превращаются в смутные воспоминания о своем внутреннем мире, каким он был до замужества, до детей, до среднего возраста. Но это вовсе не обязательно, и я – живое тому доказательство. Если бы в годы замужества меня спросили, как стану жить, узнав, что муж влюбился в другую, я бы даже не подумала о свиданиях, безудержном сексе и пробуждении той части себя, что раньше казалась ненужной или нежеланной. А ведь именно это со мной и случилось. Пусть мне пообещают вернуть прежнюю жизнь – ни за что не соглашусь. Еще два года назад женщина, которая считала себя сломленной и потерявшей единственную любовь, пришла бы от такого заявления в ужас. Надеюсь, что каждая читательница найдет в себе ту самую, глубоко запрятанную, часть и даст ей шанс проявиться. Открывать дверь страшно, даже очень, но стоит отомкнуть замок, и вы удивитесь – не той, что туда войдет, а той, что из нее выйдет. Именно это и произошло в моей жизни влажной дождливой ночью в июле 2018 года.

Я как вкопанная стою у кровати в гостиничном номере и таращусь на закрытую дверь ванной: за ней – незнакомец, который вот-вот разделается с моим послебрачным целомудрием. Места себе не нахожу. Вспоминаю: на мне чудовищный лифчик без бретелек. Он отлично держит, но у него широкая спинка на четырех крючках. Элегантно его не снимешь, и я даже думать не хочу, какой старомодной эта сбруя покажется незнакомцу. Еще и пояс! Чтобы его расстегнуть, нужно слегка повернуть застежку посередине. Разбираясь с этим, мужчина выдохнется быстрее, чем доберется до лифчика. Тактический прием: проворно стягиваю с себя все, даже стринги, и складываю аккуратной стопкой на столе рядом с его мотоциклетным шлемом. Невероятно, но я волнуюсь, как бы не помять платье: оно из капризной тонкой ткани.

Он выходит из ванной – я все там же, где и несколько минут назад, правда, теперь совершенно голая. Не могу припомнить, чтобы хоть раз за свои сорок семь лет чувствовала себя настолько отделенной от собственного тела, настолько уверенной, что мне здесь не место. Еще не поздно отступить, схватить одежду – она на расстоянии вытянутой руки, – сесть в машину и вернуться к прежней жизни, знакомой мне десятилетия, – единственной жизни, о которой я до этого мечтала. Задерживаю дыхание. Он пристально смотрит на меня. В воздухе висит напряжение: мы оба ждем, кто сделает первый шаг теперь, когда я уже удивила его своей наготой.

«Напрыгивай, Лора», – наставляет голос в моей голове.

Я легко киваю. Другого пути – пути вперед – нет.

С расставания прошло пять месяцев – я выставила Майкла в сорок восемь часов, когда вскрылся его роман с женщиной на двадцать лет моложе меня. Он снял двушку в старом особняке, я осталась в просторной «навечно нашей» квартире, где мы всего пару месяцев назад, тоже навечно, закончили тщательный ремонт, продлившийся целый год. Шесть ночей в неделю все трое детей оставались со мной, а по субботам – только подростки, семилетняя дочь ночевала у Майкла. Старшие отказались с ним общаться, так что для них я внезапно стала матерью-одиночкой.

Мы с Майклом договорились: пока разбираемся, есть ли шанс примириться, нам можно – и нужно – ходить на свидания. Но вообще-то свидание было последним, что приходило мне на ум. Разбитое сердце, забота о маленькой дочке, не спускающие с тебя глаз два подростка (если считаете, что им плевать на родителей и они не ищут знаков примирения, вы явно не жили с двумя подростками). Свидания? Да не смешите меня.