- Да, с-с-сны... - прерывает крокодил затянувшуюся паузу. - Бывают оч-ч-чень р-р-раз-з-зные...

   - За то, что проснулись! - поднимает бокал Белич.

   - Да, - поднимает свой бокал двузубый. - За то, что балансир перестал качаться.

   - Балансир? - удивляется Белич. - А, ну да...

   Они осушают бокалы и больше этой темы не касаются. А зачем? Всё ясно, всё сказано. И есть у друзей о чём поговорить. Кроме этого. О том, что следующий полёт через неделю, а гравитационные колодцы лучше обходить по широкой дуге. О том, что биореакторы работают прекрасно, а новая связистка со второго яруса очень даже симпатичная девушка. Причём и напарница у неё тоже очень славная рептилоидка, и завтра девчонки как раз дежурят на узле связи, а им обоим как раз надо отправить сообщения на родные планеты, поэтому...

   Робот-официант на своей тележке исправно подвозит новые блюда и новые бокалы. Разговор скачет с пятого на десятое, часы на стене неспешно отсчитывают время. Когда часовая стрелка дошла до двенадцати, встали, расплатились, и, не прерывая беседы, поддерживая друг друга, двинулись к своей комнате. Добрались благополучно, разделись и повалились в свои кровати. Белич уснул едва коснувшись головой подушки. Целую вечность уже он не засыпал таким счастливым, совсем не боясь завтрашнего пробуждения. Ведь маятник остановился.

<p>

***</p>

   Тихо падают белые снежинки. Кое-где на коричневатой земле белеют схваченные ледком лужицы. Рваная форма греет плохо. Рядом с ним шумно дышит посеревший от холода крокодил. Его напарник, его охранник, его теперь товарищ по несчастью. По сну.

   Вдоль строя, припадая на правую конечность, медленно ковыляет огромный муравей-алар в щегольском серебристом плаще. Внимательно изучает полулторванные нашивки на форме военнопленных. Их, подлец, ищет.

   А вдали, на фоне свинцово-серых облаков, мерно урчит гигантский станок-качалка. Что они тут качают, муравьи проклятые, нефть, что ли? Да не всё ли равно? Грохочет проклятый станок, мерно движется исполинский балансир. Вправо - влево, вправо - влево. Как будто качается над миром огромный равнодушный маятник.