Крепкий предрассветный сон, полный цветных и ярких образов, прервал электронный сигнал будильника на мобильном. Привычка просыпаться именно под эту мелодию сделала её до тошноты назойливой. Тимофей брякнул телефон о стену, и будильник замолк. Парень спрыгнул со второго яруса постели, втиснулся в сланцы, отыскав их под кроватью, снял со спинки стула джинсы, оделся. Сосед напротив сладко храпел, что–то непонятное бормоча себе под нос. Желтые стены с отошедшими в углах обоями, обросшее пылью окно.

Тимофей достал из тумбочки электрический чайник, аккуратно придерживая дверцу, чтобы та не отвалилась; включил его в розетку, зажав кнопку электропитания кухонным ножом, потому что только таким способом можно было заставить его работать. Чайник он водрузил на стол, покрытый затертой скатертью, среди упаковок лапши быстрого приготовления, надкусанных и уже задубевших ломтиков хлеба, жирных столовых ложек, сковороды с остатками полуночного ужина и вороха иного мусора. Сам, застелив постель, направился на кухню. Кухня родного еще советской постройки общежития: нежно–розовые стены, как свидетельство недавнего капремонта, подконтрольно отдраенные перед вчерашним отбоем полы, покрытые старой багряной плиткой, холодно–белые раковины и маленький изрезанный столик. Сквозь широкое окно с повисшей на двух гвоздях стальной решеткой был виден свежий рассвет. За муравьиной стройкой, за серым редколесьем поднималась теплая звезда по имени Солнце.

Парня, который заметно торопясь совершал сейчас утренние процедуры, звали Тимофей Шаламов, – высокий худощавый белобрысый студент солиднейшей Государственной Технологической Академии, в современнейшем общежитии которой он и встретил это утро. Закончив с этим, он вернулся в свою комнату, наспех хлебнул чаю, сложил в дорожную сумку вещи, белье, сгреб из тумбочки весь свой хлам, оделся и направился по коридору к лестнице. Дверь закрывать не стал, потому что закрыть её можно было только изнутри и только специальным стратегическим тапком. За углом общежития взмахом руки Тимофей тормознул желтый «жук» маршрутного такси и исчез с этой улицы. Вовремя нажатая на плеере кнопка play потянула его день в ритме клубных рвущихся треков. Ни набитые троллейбусы, ни вокзальная толкотня, ни жаркие вагоны не могли испортить настрой этого парня. Он ехал домой.

Два с половиной часа на жесткой, слепленной из реек, скамейке в вагоне старенькой Областной электрички, пол сотни музыкальных дорожек, полторы сотни километров пути, и Тимофей сошел на перроне не большого провинциального городка, откуда был родом. Среди разношерстной толпы Тимофей быстро разглядел двоих. Одного, среднего роста парня, крепкого телосложения, темно–русого, коротко под «бокс» стриженного звали Андрей Шаламов. Тимофею он приходился старшим братом. Вторым, стройным брюнетом с большими серыми глазами и модельной стрижкой, был Станислав Шевчук. Тимофей поприветствовал обоих, и они вместе спешно направились к машине на привокзальную стоянку.

– Погода–то у вас не лётная, – обронил Тимофей, глядя на присыпанное пеплом небо. – Я с Областного выезжал – пекло.

Встретившие никак это не прокомментировали. В наполированной иномарке, серый металлик, их ждал Владимир Шаламов, двоюродный брат Тимофея. Крепкий атлетичный парень, аккуратно постриженный, не броско, но дорого и со вкусом одетый.

Многочисленный клан собирался в этот день не просто так, а по причине знаменательного события. Андрей Шаламов на глазах у всех друзей и родственников решил, наконец, покончить с холостяцкой жизнью. Было ли это решение спонтанным или обдуманно взвешенным оставалось загадкой для всех, в том числе и для его друга Станислава. Избранницей, которую звали Светлана, и выкупать которую (по старинной традиции) они сейчас ехали, Андрей знал не первый год. Но по легкой растерянности в глазах и едва уловимой дрожи в руках, которыми он пытался сейчас прикурить, можно было заметить, что он нервничает.

– Кем ты работаешь? – болтал Тимофей, когда они тронулись.

– Инженер–технолог машиностроения и…

– Ой–ой–ой, не нужно так много умных слов, – запричитал он, перебив Владимира.

– И как по деньгам?

– Двадцать – двадцать пять, – коротко ответил тот.

– Норму́ль. Учился? Долго?

– Четыре года. В Областном.

– И я как раз оттуда.

– Закончил, кстати? – подключился к беседе Станислав.

– Да! – с гордостью рапортовал Тимофей. – Красный диплом с отличием!

– Поздравляю.

– Красный за ящик белого полусладкого, – уточнил выпускник.

– Как же без этого, – растянулся в улыбке Стас.

– Что дальше думаешь? – интересовался Андрей.

– Думаю, что плачет по мне военком, но печаль его безутешна. Потому как нацелен я на высшее. Арту́ха1, там же в областном, на Западной. На неделе поеду с ректором погутарю, бюджетных мест мало, а пла́тку я не потяну.

– Куда дальше? – прервал их Владимир, ведший машину.

– Вот, вот, вторая этажка… второй подъезд… паркуйся. Стасян! – Андрей, сидевший спереди, обернулся: – Валюта е?

– Как в банкомате.

Они вышли, остановившись у подъезда панельной девятиэтажки. Рядом уже стояли перетянутые свадебными лентами машины.

– Я вас здесь подожду, – сказал Владимир. Закурив, присел на капот своего отполированного до блеска авто.

– Я у тебя сумку тогда оставлю, – отозвался Тимофей и, получив одобрение, последовал за братом в подъезд, задорно хлопнул засуетившегося Стаса по плечу, с улыбкой добавил:

– Крепись, свидетель!

В прихожей просторной квартиры их ждали градусом подкрепленный отец невесты, беспокойная мать и просто бессчетное количество тёток, дядек, бабушек, дедушек и, вероятно, совершенно случайных людей, которых силой гравитации затянула сюда повышенная плотность людей на квадратный метр пространства. Во всех комнатах слышалась возня сборов. На кухне скоро накрывали на стол. Добрая нервотрепка чувствовалась в доме и отражалась в глазах Андрея и Стаса, на чьи плечи, как свидетеля, ложилось немало обязанностей.

– Здравствуйте, гости дорогие! – завопил кто–то. – У нас товар, у вас купец!

При входе в гостиную был выставлен широкий стол, преграждавший путь в комнату. На двери висела штора, укрывавшая от любопытных глаз. Неожиданно перед гостями материализовалась не адекватно бойкая дама и, встав за этот стол, как за трибуну аукционных торгов, принялась красноречиво ораторствовать.

– Ах, каков жених: строен, статен, красииив! Но и невеста хороша: бровями черна, щеками румяна! Да и приданным короба полны. Чем же ты нашу красавицу выкупать будешь?

В ответ на такой монолог, Стас, абсолютно ничего не говоря, со звенящим грохотом высыпал на стол кулак монет. За шторкой прыснули смехом. Женщина еще что–то залепетала, но Шевчук с прежним невозмутимым видом вывалил на стол мелочь из второго кармана.

– А родители то! Родители горюют, печалятся, – не унималась та, – с дочкой любимой прощаются. В чужой ведь дом отдают!

В этот момент Андрей зацепился взглядом за багряно–красный фас отца невесты, и что–то в его по удавьему спокойных глазах показалось ему странным. Стас тем временем, послюнявив пальцы, принялся отсчитывать толщу купюр, не досчитав которые до конца, швахнул о стол.

– Ну, вот сейчас и посмотрим, как жених свою невесту ценит! Любит ли?! Приголубит ли?!

Андрей заметно нервничал, Тимофей с ухмылкой, как и многочисленная публика, облепившая их, наблюдал за происходящим. Стас с молчаливостью сейфа, достал веер тысячерублевых бумаг, и нарочито, будто Роял Флэш, принялся раскладывать на столе, поглядывая на реакцию свахи.

– А ну–ка, а ну–ка! – подзадоривала их неугомонная. – Покажите, расскажите, чем жених похвалиться!

Дальше пошли пятитысячные. Из комнаты послышался шепот, и женщина, уже спокойнее, изрекла: