– Сожги эту пленку, – говорит Эмиль, когда мужчина уходит, перебрасывая молнии из ладони в ладонь.

– Обязательно.

Мои ролики никогда не будут использованы для возбуждения исков против небожителей. Жизнью клянусь.

Мое внимание привлекают четверо молодых людей у озера. Двое сжали кулаки и примериваются друг к другу, будто собираются драться, третий снимает это на телефон, а последний смеется и держит в руках сумку-холодильник.

– Гляньте.

– Они же не будут просто смотреть, как эти двое друг друга убивают? – возмущается Пруденция и бросается вперед. – Эй, хватит!

– Я превращу тебя в пепел, – говорит покрытый веснушками подросток. Колдун…

Я оттаскиваю Пруденцию, пока она не пострадала. Венценосный мечтатель действительно морочит голову, раз уж мы сейчас увидим вторую схватку за неделю.

– Да я тебя раньше сдую! – отвечает парень, у которого под спортивной курткой бугрятся мышцы.

Веснушка открывает рот и щурится, но огня нет. Может, Качок сгорает изнутри? Но он поднимает кулак к небу и поворачивает его, как будто пытаясь закружить из воздуха торнадо. Чувак с холодильником ржет и держится за живот. По-моему, единственное, что здесь смешного – это жуткий пучок у него на макушке. Люди, которые дерутся, притворяясь, что у них есть сила, не смешны, а отвратительны.

Осторожно подходит Эмиль.

– Что тут происходит?

– Может, они кино снимают, а эффекты наложат на монтаже, – пожимаю я плечами.

В моих любимых инди-фильмах раньше снимались небожители, использующие свои настоящие силы, но в Голливуде предпочитают спецэффекты: так безопаснее для декораций.

– Но мы попали в кадр, а им все равно, – говорит Пруденция.

Веснушка и Качок тяжело дышат и снова повторяют свои жесты. Никогда в жизни не видел ничего более странного. Мы с Эмилем сражались так в детстве, но мы же были мелкие! А эти двое слишком взрослые для подобных игр. Оба пошатываются и быстро моргают, но потом приходят в себя.

– Круто! – Веснушка бьет кулаком в кулак Качка. – Так реально!

– Я тебя за деревья закинул, – смеется Качок.

Они уходят, а Пучок орет им вслед, чтобы они не забыли рассказать друзьям.

– И что это было? – спрашиваю я.

Последний парень перестает снимать и убирает телефон.

– Бизнес.

– Что за бизнес? – интересуется Эмиль.

Парень удивленно смотрит на Эмиля, потом молча разглядывает нас.

– Это называется Варево, – говорит Пучок и достает из своего холодильника фиал, заполненный светлой золотой жидкостью, похожей на шампанское. Никогда о таком не слышал. – Мы используем кровь иллюзионистов для создания галлюцинаторных зелий. Тот, кто их выпьет, почувствует, что у него есть сила. Недешево, но зато очень реалистично. Помогает выпускать пар.

Я однажды играл в виртуальную реальность за небожителя, но всегда осознавал, что это игра. Однако эта штука звучит убедительнее.

– И почем такая бутылочка? – Денег с собой (да и вообще) у меня не так много, но мне до смерти хочется попробовать зелье.

– Триста.

Предвкушение, заполнившее грудь, тут же сдувается. Я в минусе, потому что не продал мерч, а на рекламе в роликах я не могу зарабатывать, так как их смотрит мало народу.

– Могу дать двести, только к банкомату нужно сбегать.

– Джеймс, мы делаем скидки? – спрашивает Пучок.

– Никаких скидок, Ортон.

Ортон опускает фиал обратно в холодильник.

– Погоди.

Эмиль пытается оттащить меня в сторону.

– У тебя нет денег. Идем домой.

Я не обращаю на него внимания.

– Я автор канала «Небожители Нью-Йорка». Знаете такой?

Они смотрят на меня так, как будто я спросил их о смысле жизни.

– Я снимаю людей, которые рассказывают о своих силах. Я могу разрекламировать ваше Варево. Заключим сделку. Вы мне зелье, я вам рекламу. Вы свою кровь используете?

– Я круче небожителей, – ухмыляется Ортон. На мгновение глаза его вспыхивают нездешним светом, но быстро становятся нормальными. – И круче других призраков.

Невероятная возможность. То, что нужно, чтобы возродить канал. Совсем особая история.

– Я никогда раньше не делал интервью с призраками.

– И не надо, – говорит Пруденция. – Это часть государственной проблемы.

– Ты не знаешь мою историю, – отвечает Ортон.

– Ну так расскажи. – Я поднимаю камеру. – Я хочу понять, как ты пришел к алхимии крови, как выбрал тварь, где нашел надежного алхимика, когда получил силы.

– И все?

– Мы не даем интервью, – вмешивается Джеймс. Он ниже Ортона и вообще явно на вторых ролях, хотя говорит очень уверенно.

– Десять минут. Максимум пятнадцать.

– Призраки почти никогда не делают ничего хорошего, – шепчет мне Пруденция. – Не смей их рекламировать: они недостойны этого.

– Я просто хочу их понять!

– Нет, ты хочешь узнать, как самому стать призраком.

Я потрясен этим обвинением, но не теряю достоинства.

– Мой отец умер от алхимии крови. Я никогда не стану делать этого с собой. А даже если бы и решил… Вот Батиста был призраком, но он собрал величайшую команду нью-йоркских героев. Почему все об этом забыли?

– Он дилер, Брайтон. – Пруденция тычет в Ортона. – Не герой!

– Кстати, у меня тоже есть чувства, – замечает Ортон.

– Как и у твари, которую ты изувечил, – говорит Эмиль, не поднимая глаз.

Ортон не обращает на него внимания.

– Я помогаю исполнять мечты.

– Тебе нужно разобраться со своей жизнью. Пока! – Пруденция сжимает кулаки и убегает. Я следую за ней, хоть и теряю уникальную возможность.

– Ты должен был меня поддержать, Брайтон, – говорит она.

– Я хотел снять интервью.

– Ты просто одержимый…

– Я хотел понять, что движет человеком, который рискует жизнью ради силы, ведь алхимия крови смертельно опасна. Помнишь, что случилось с отцом…

– Ребята, – перебивает меня Эмиль паническим тоном. Хуже, чем при виде инспекторов. – За нами гонится призрак.

Это один из редких случаев, когда я жалею, что не обладаю способностями. Сейчас бы не бежал в метро, а просто телепортировался вместе с Брайтоном и Пруденцией. Впрочем, меня бы устроили и защитные силы: создал бы вокруг нас щит, например. Я не верю, что на нас реально могут напасть, и не представляю, какими силами владеет Ортон. Пронзит, как василиск? Сожжет, как феникс? Парализует иллюзиями, как дух?

– Валим, валим, – говорю я, когда приезжает поезд и мы втискиваемся в переполненный вагон.

Двери закрываются до того, как Ортон и Джеймс успевают влезть. Ортон ухмыляется нам вслед. Я перевожу дыхание и смотрю на Брайтона.

– Ты не мог бы в следующий раз не общаться с безумными эгоистами?

– Все было в порядке, пока вы на него не накинулись.

– Только не сваливай все на нас, – говорит Пруденция.

– Я документирую человеческие жизни! Его история могла бы многим раскрыть глаза.

Тут Брайтон понимает, что наш спор привлекает внимание других пассажиров, и замолкает. Кто-то на другом конце вагона залез на сиденье и снимает нас. Я уже хочу крикнуть ему, чтобы он отвалил, как внезапно через межвагонные двери заходят Ортон с Джеймсом.

Сердце громко колотится. Это невозможно, поезд же уехал!

– Не оглядывайтесь. Они здесь, – говорю я.

Брайтон, идиот несчастный, тут же оглядывается.

– А что я говорил?

– Как они сюда попали? – спрашивает Пруденция.

– Какая разница, – отвечает Брайтон. – Не волнуйтесь, они ничего не сделают. Тут слишком много людей.

Я ему не верю. Если нас так долго преследуют, им все равно, сколько здесь народу. Если мы сумеем выбраться из поезда и дойти до дома, я больше никогда не выйду из комнаты. Я не хочу пополнять чертову статистику убитых сумасшедшими призраками. Я злюсь на Брайтона, но, когда Ортон начинает проталкиваться к нам, у Брайтона просыпается комплекс героя, и он закрывает собой меня и Пруденцию.

– Не успели попрощаться, – говорит Ортон.