На улице продают красивые серебряные бинокли. Я бы с удовольствием выкинул на них кучу денег, но ма первой мне напомнит, что учебники сами себя не купят. Особенно если учесть, что она до сих пор оплачивает безумные счета за экспериментальное лечение папы с использованием алхимических ритуалов крови. Ритуалы только ускорили течение рака крови – папа умер в марте. Он обожал звезды и очень ждал Венценосного мечтателя. Может быть, я в полной мере оценю красоту этого созвездия, когда стану старше и смогу позволить себе бинокль, а папа увидит его в следующей жизни, если кто верит в такие штуки.

Я слышу стук каблуков по асфальту, отворачиваюсь от шатра и вижу девушку лет двадцати. Лицо ее блестит от пота, как будто она бежала несколько кварталов. На ней плохо сидящий жакет без рукава, рука красная, будто сгорела на солнце, особенно по контрасту с бледным лицом. Так себе наряд для ночной пробежки. Над ней нависают двое: девчонка, которая бежит по воздуху в десяти футах от земли, и парень, которого несут потоки ветра, по дороге поднимая пыль и мусор.

Я вскакиваю, намереваясь уйти. Поворачиваюсь к пожарной лестнице, на которой где-то на уровне четвертого этажа висит Брайтон.

– Брайтон, спускайся!

Девушка спотыкается о тротуар и падает на землю. Надо перестать быть мудаком и помочь ей, но страх сильнее – я вжимаюсь в стену. Девушка встает, хватается за подборку шатра, которая загорается оранжевым светом. Белое пламя бежит по ее рукам, как будто их обмакнули в бензин и подожгли. У шатра нет шансов, и огонь быстро перекидывается на соседние. Вряд ли это улучшит общественное мнение о небожителях, которые и без того считаются опасными.

Кто-то хватает меня за плечо, и я тут же роняю штатив.

– Ты живой? – спрашивает Брайтон. Спустился он очень быстро.

– Пошли. – Я перевожу дух.

– Погоди-ка. – Брайтон хватается за камеру: драка его очаровала.

– Ты серьезно? – Я дергаю его за руку, но он отмахивается.

– Я должен это заснять.

– Да иди ты!

Для второго лучшего ученика в потоке Брайтон бывает невероятно глупым. Будь на его месте кто-то еще, я бы сразу свалил. Я не гожусь в герои, хотя мне нравилось себя таким воображать. Я слишком хочу жить, чтобы этой самой жизнью рисковать. Но Брайтон не может обойтись без кадров для своего сериала. Большинство небожителей оказались умнее и слиняли, чтобы на это не смотреть. Кое-кто исчез так быстро, что я глазом моргнуть не успел.

Висевшие в воздухе вылетают из тени на освещенное луной пространство, и эмблема Чароходов на магоустойчивых жилетах сверкает, как созвездие, давшее им имя.

– Марибель и Атлас! – орет Брайтон, вскидывая свободный кулак.

Что такого могла натворить эта девчонка, раз ее преследуют Чароходы? Ее руку вновь охватывает белое пламя, и я вижу ее глаза. Звезды в них не мерцают. Глаза черны, если не считать кольца оранжевого огня вокруг зрачка. Затмение. Знак призрака. Теперь я понимаю, почему за ней гонятся Чароходы. Я не всегда согласен с их жесткими силовыми методами, но Чароходы единственные, кому хватает смелости признать, что призраков необходимо остановить, пока они не уничтожили всех тварей и не разрушили наш мир. Я надеюсь, что их всех посадят. Красть кровь у тварей, чтобы обрести силы только потому, что ты не родился небожителем… отвратительное преступление. Регулярные вспышки белого огня сами по себе достаточно страшны, и нам не следует быть здесь, если призрак сгорит в пламени феникса.

Я пытаюсь утащить Брайтона, но меня пугает блеск в его глазах.

Мы слишком хорошо знаем, как опасно потреблять кровь тварей.

Призраки жертвуют жизнью ради силы, и очень надеюсь, что мой брат никогда не ошибется, приняв эту трагедию за чудо.

Призрак запускает струю белого огня, которая превращается в подобие крыльев и вскрикивает, словно феникс.

– Бро, она же призрак, – говорит Брайтон.

– Наверное, получила силу от венценосного феникса или…

Я затыкаюсь, когда Марибель Люцеро изящно уворачивается от огня и бросается прямо на призрака. Марибель совсем юна – думаю, наша ровесница (а вот Брайтон наверняка знает дату рождения и любимый цвет каждого Чарохода). У нее светло-коричневая кожа и темные волосы, заплетенные в косы. Пока она молотит призрака, косы дергаются как веревки. Атлас Хаас парит над шатрами и изо всех сил пытается сдержать пламя струями воздуха, бьющими из ладоней. Его светлые волосы взъерошил ветер. У него нет шанса против огня. Пламя ползет к жилым домам с одной стороны и захудалому бару с другой; жители и посетители поспешно выбегают на улицу.

Сердце у меня грохочет. Вали отсюда, вали отсюда, вали отсюда.

– Брайтон, уходим!

– Тебе надо, ты и иди.

Я уже готов выхватить у него камеру и швырнуть ее как мяч, как вдруг бар взрывается с оглушительным грохотом. Взрыв сбивает Атласа, он падает прямо на припаркованный мотоцикл. Мы прячемся под навесом ближайшей забегаловки: с неба падают кирпичи. Волны жара напоминают мне, как мы пекли флан в крохотной кухоньке покойной Абуэлиты. Вот только теперь жарче в тысячу раз.

Марибель бросается Атласу на помощь, и призрак снова швыряет белый огонь.

– Марибель, осторожнее! – кричит Брайтон.

Она поворачивается, но огонь с пугающей силой впечатывает ее в дверцу машины – как будто Марибель ударил человек, обладающий мощностью целой электростанции.

– Нет, – выдыхает Брайтон.

Бо́льшая часть жителей уже сбежала, как будто они все отличники с невероятными навыками выживания. Коренастая женщина со звездными глазами открывает пожарный гидрант и направляет струю воды в рычащее пламя, но одна она явно не справится. Толпа радостно орет при виде схватки. В нескольких футах от нас бледный русоволосый парень в толстовке с капюшоном снимает происходящее на телефон. С чехла скалится желтый волк. Парень совсем не боится. Наверное, не первый раз видит драку. Но при этом глаза у него не такие восторженные, как у Брайтона.

Атлас с трудом поднимается на ноги. Призрак сгибается вдвое и тяжело дышит, собирая новый заряд огня. Крик на этот раз выходит слабее. Она протягивает руку для атаки, но отдергивает ее от самоцветной гранаты размером с мой кулак. Цитрин разлетается на крупные осколки, и ток жалит призрака. Она корчится и стонет от боли.

Меня сейчас вырвет. Может быть, я даже обоссусь. Смотреть на такое в интернете – это одно. Но когда видишь все собственными глазами… Марибель, взмокшая от пота, хромает к Атласу. Руку она прижимает к жилету, который принял бо́льшую часть удара.

– Вот это дело! – вопит Брайтон, как будто он получил отлично на экзамене или выиграл в какую-то игру. Он кидается к Марибель и Атласу.

У меня кружится голова, и я замираю на несколько секунд, которые тянутся минутами, а потом спешу за Брайтоном. Я пытаюсь не слушать крики призрака, но не могу перестать думать, почему она стала такой. Я прогоняю эти мысли. Орут сирены: на углу скапливаются скорые, пожарные машины и блестящие золотые танки инспекторов. Я бегу к Брайтону, повернувшись спиной к мертвому бару. Он все еще пылает рыжим и белым огнем, отбрасывая жуткие длинные тени.

Брайтон стоит на коленях рядом с Марибель и Атласом, которые пытаются отдышаться.

– Очень круто, – говорит он, продолжая снимать. – Я ваш фанат.

Марибель на него не смотрит, но напрягается, когда инспекторы выходят из танков.

– Нам пора, – тянет она.

– Да уж, им не понравится, что ты кинула гранату, – соглашается Атлас.

– Да я могла бы снежками кидаться, эти уроды все равно бы сказали, что я превратила улицу в поле боя, – огрызается Марибель.

Телефон Брайтона уже наготове.

– Можно с вами сфоткаться?

– Брайт, ну отстань от них уже, – говорю я.

– Ага, сейчас.

Четыре инспектора орут, чтобы мы замерли на месте, и приближаются, подняв жезлы. Я не шевелюсь. Небожители довольно часто идут в силовые структуры, но большинство инспекторов все же не обладают никакой силой. Так что они учатся атаковать при первом признаке опасности. Слишком много небожителей безвременно погибли из-за вспыльчивых инспекторов.