– Бункер Сталина?

– Проходи, дочка Сталина.

Сразу за дверью начиналась узкая лестница, а за ней балкон. Ночной клуб. Днём это мрачное зрелище. Черная сцена, оплетённая проводами, неподвижный зеркальный шар, которому нечего отражать, пустые софиты, чёрные столы и стулья. Мы прошли по коридору, где начинались приватные комнаты. Мой сопровождающий вошёл в комнату и прикрыл дверь. Я слышала короткий разговор, но слов разобрать не могла. Он вернулся и открыл передо мной дверь.

Только в фильмах главный герой стоит спиной к двери, а потом картинно поворачивается на камеру, выгодно демонстрируя подтянутую фигуру и лицо. В реальности главный герой стоял лицом к двери и не двигался, хотя ему это было не нужно. Фигура у него была отличная – высокий, широкоплечий, атлетически сложенный, с красивым мужественным лицом.

– Садись, Оля. Помнишь меня?

Я прошла к кожаному дивану и пыталась скрыть эмоции от воспоминаний. Я помню его. Помню, как отец притащил худого долговязого пятнадцатилетнего пацана-беспризорника через полгода после маминой смерти и помогал ему. Но лучше бы он этого не делал. Потом помню его одиннадцать лет назад студентом известного вуза и чемпионом ММА, подтянутым и крепким. И помню ещё кое-что, а думала, что забыла.

– Помню, Дэн.

– Так вот, какой ты стала.

– А ты ожидал увидеть гламурную девицу в норковой шубе с накаченными губами?

– А разве губы у тебя не накаченные?

– Подъёб засчитан. Плюс 100 очков. Я здесь за этим?

Он вдруг сразу стал серьёзным. Дэн вообще был глубоко вдумчивым, сколько я его помню.

– Нет.

– Тогда зачем?

– У твоего отца остался долг.

– Насколько я знаю, у моего отца не было легального бизнеса, поэтому наследство мне не полагается. Есть только недвижимость. Если нужно, я могу её продать.

– Нет, Оля, другой долг. Если бы были деньги, я бы отдал сам.

– Тогда что за долг?

– Он подписался на одно дело, и теперь его партнёры хотят, чтобы ты это закончила.

– Я ничего не знаю о делах отца. Это всем известно. Поэтому не представляю, чем могу помочь его партнёрам.

– Проблемы индейцев шерифа не волнуют. Они выйдут на тебя в ближайшее время. Скорее всего, на похоронах.

На похоронах. Это значит, что даже проводить отца я не смогу как следует.

– Оля, у тебя что-то болит?

– С чего ты взял?

– Ты морщишься как от сильной боли.

– Я устала, Дэн, и хочу домой.

– Хорошо, Оля. Я всё равно пока не знаю подробностей.

Сквозь затуманенное сознание я с трудом соображала. Зачем я здесь? Он ведь не сказал мне ничего важного. Просто хотел на меня посмотреть? Понять, насколько я вменяемая и подхожу для его планов? Мне это было безразлично. Сейчас я не чувствовала практически ничего кроме боли утраты. Поэтому спросила я совсем о другом:

– Меня кто-нибудь подвезёт?

– Да, но на твою съемную квартиру нельзя.

– Почему? – Я даже не поинтересовалась, откуда он знает про мою съёмную квартиру.

– Там гостеприимные китайские замки, вскрываются скрепками за минуту. А потом мори жучков по всем углам.

– Тогда куда?

– В квартиру отца, там охрана и чисто.

Тут в комнату резко вошла девица. Высокая, стройная, длинноногая, в коротких кожаных шортах на чулках в сеточку и цветной шубке из непонятного меха поверх майки, которая открывала бóльшую часть груди. Нарисованное красивое лицо, яркие губы и белые зубки, которыми она лениво пережевывала жвачку. Она бросила на меня беглый взгляд и обратила всё своё внимание на Дэна.

– Я зайду позже, босс, – прощебетала она.

– Да уж, моя радость, – мягкий тон мгновенно превратился в ледяной, –  зайди позже.

Девица картинно развернулась и вышла, но дверь прикрыть не забыла.

– Я тоже пойду.

Я встала с дивана.

– Оля, мои соболезнования.

Мне было очень больно, и я опять морщилась.

Долг – это любовь к тому, что сам приказываешь себе.

И. Гёте

Меня проводили до квартиры и терпеливо дождались, пока я на связке ключей выберу нужные и открою дверь. Папа не экономил на двери и на замках. Они были сложными и негостеприимными.

Квартира за 15 лет почти не изменилась. Я всегда старалась поддерживать уют, который создала ещё мама. Благо, папа больше не женился, и никогда не приводил в дом других женщин.

Папа ночевал сегодня дома. На кухне стояла кружка из-под кофе, на разделочной доске остались свежие крошки хлеба для бутерброда. Я села на стул, закрыла рукой лицо и наконец расплакалась. Я больше не хочу быть сильной. Я хочу, чтобы кто-нибудь пришёл мне на помощь.

Жизнь настолько меня опустошила, что я не нахожу другого способа снять боль, чем принять вульгарный анестетик. Благо, папа всегда пил только хороший алкоголь, потому что мне сейчас подойдёт даже разбавленный медицинский спирт с сахаром. Я достала бутылку коньяка и рюмку. Чокаться не с кем, но за упокой это и не нужно…

***

Я проснулась далеко за полдень. Голова гудела, к горлу подкатывала тошнота, тело не слушалось, но я спала на кровати, хоть и не раздеваясь. Я вчера уговорила пол-литра коньяка в одиночку. Я села и отчаянно потёрла глаза, лоб, щёки и наконец встала, чтобы пойти в ванную.

Завтра похороны отца, а я даже не знаю людей, которые их организовывают. Мне никто не звонил, у меня ничего не спрашивали. Знают ли они, что папа хотел, чтобы его кремировали? Наверное, знают. Он проводил с ними больше времени, чем со мной. Надеюсь, что в их бизнесе принято обсуждать такие вещи.

Вечер стремительно надвигался, а вместе с ним и паника – страх одиночества и ужас завтрашнего дня.

Я вспоминала, что обычно есть в папы в баре. Папа не скупился на хороший алкоголь, но мне этого может быть мало, но тут поблизости есть винные магазины, главное успеть до 23.

Вдруг раздался звонок в дверь. Я сначала даже не поняла… Я никого не жду. Потом осторожно подошла к двери и включила видеодомофон. Я почесала затылок, собираясь с мыслями и всё же по очереди открыла замки.

Дэн стоял на пороге, внимательно рассматривая моё лицо. Его взгляд бегло скользнул по моей фигуре. Он всегда был серьёзным и замкнутым человеком. По одному взгляду невозможно было понять, о чём он думает, и какие выводы сделал. Я тоже осматриваю его с головы до ног. Вчера не рассмотрела, как следует. Он по-прежнему высокий и крепкий, уверенно двигается, отлично чувствует своё тело. Я знаю, что он бывает не только сдержанным, но и дерзким, горячим, смелым и откровенным. В другой ситуации я могла бы допустить мысль, что он мне нравится, но в моей жизни слишком много сослагательного наклонения. Его бизнес постоянно связан с риском для жизни, и теперь я точно знаю, что не смогу спокойно ждать его дома, не могу получить ещё одну новость, как вчера. Отношения с Дэном – непозволительная роскошь для меня.

– Привет, Оля, пустишь?

Я отступила. Он зашёл, заглянул на кухню, но куртку и ботинки не снял. Значит, не собирается задерживаться.

– Что-то срочное, Дэн?

– Надо подготовится. Какую обувь завтра наденешь?

– Хочешь почистить мои ботинки?

– Да, давай.

Я не понимала, что происходит, но передала ему ботинки. Он достал складной нож и аккуратно снял набойку, затем спрятал миниатюрный «жучок» внутрь. А потом достал клей и поставил набойку на место, проверив на прочность.

– Знаешь, Дэн, если твои дела пойдут совсем плохо, то ты можешь заняться ремонтом обуви.

– Плюс 100 очков. Давай бельё.

– Это ещё зачем?

– Надо, Оля, надо.

Я пошла в комнату. По иронии судьбы единственное закрытое чёрное платье хранилось здесь и висело в шкафу, дожидаясь своего часа. Я достала из ящика бельё, совсем новое, даже с бирками. Я хранила его так же, как и платье, предусмотрительно на такой случай. Дэн взял тонкий кружевной бюстгальтер.

– А где поролон?

– А он мне нужен?

Дэн невольно перевёл взгляд на мою грудь. Под тонкой домашней футболкой не было никакого белья. Мягкая ткань очерчивала высокую грудь среднего размера. Он беззастенчиво рассматривал меня дольше, чем это было нужно. И под его взглядом соскú предательски напряглись. Он всё же оторвался от созерцания моей груди и закрепил плоский маленький диск с внутренней стороны вещи за вычурным рисунком.