Балаган в квартире

Святослав и Григорий одновременно захлопали в ладоши. А ребята продолжали стоять в полном недоумении. При чем здесь интерьер, когда так много вопросов? И можно ли возражать? Что им теперь делать, охранять перо и книгу по очереди? Нужно сделать график дежурств, как в школе, думал Мишка, чур, я с Дашкой дежурю, рассуждал он.

Как вдруг из проема в стене начали выходить самые обычные люди. Кто в пальто, кто в пижаме, один вышел вообще в ластах и ему было крайне неудобно. Они несли всякое в квартиру и исчезали в спальне, кухне; хлопали двери в туалет и ванную. Потом внесли старомодную мебель, вышитую гобеленами, с бахромой и помпонами. Двое втащили огромного вида кованный подсвечник модели “минора”. На что Григорий помахал рукой в обратную сторону, так как свечи доставали почти до самого потолка, и точно закоптили бы его, хотя при достойном освещении было видно, что его давно следует обновить побелкой.

Какой-то малахольный дед притащил и повесил огромный портрет Григория. На нем тот был запечатлен с улыбкой, длинным кухонным ножом и ромашками. Дед в белых чулках и жабо отошел к дивану и придирчиво посмотрел на картину. Он цыкнул зубом, приблизился к картине наклонил ее влево. Еще раз переместился, шаркая к дивану, цыкнул неодобрительно еще два раза, затем наклонил картину как было до этого. После чего ушаркал в проход Котиной гостиной.

Послышался цокот копыт и скрип колес. В гостиную въехала небольшая кибитка. Оттуда выпрыгнули двое цыган в платках на голове. Они, пыхтя стащили с повозки свернутый длинный ковер. По пути длинный тубус ковра переломился пополам и ударился о пол. Тогда один из них, тот, что с бородой и большим золотым кольцом в ухе крикнул что-то наподобие: “Даи! Даи!” Тут же из кибитки, заставив ту качаться посильнее, чем когда с той снимали ковер, вылезла грузная женщина с большими усами под темным носом и с трубкой в зубах. Она курила что-то похожее на лошадиный навоз, поэтому Котина квартира наполнилась прекрасным сельским ароматом. Пуская огромные вонючие кольца, женщина ловко приподняла заломленную середину свернутого ковра.

Они с ковром подошли к Котиному старому дивану. Он сильно бы мешал раскатывать ковер. Тогда уже другой цыган, постарше и с полностью золотым ртом начал орать: “Ракло-о!” Кибитка мелко затряслась, из нее посыпались карлики всех мастей. Они ловко подняли диван, в котором, кстати, Котя хранил помимо белья некоторые дорогие сорта алкоголя. Диван исчез в кибитке с грохотом.

Когда пол был свободен, а под диваном оказалась куча мусора и пыли, Коте стало немного неудобно перед гостями.

Заметив грязь, женщина с усами и трубкой что-то злобно выкрикнула, не выпуская при этом трубку из зубов. На ее зов выскочил один из карликов. Он уже был в стельку пьян, а в его руках Котя узнал бутылку текилы из своего дивана. Но замечания делать не стал.

Карлик посмотрел на кучку мусора, прилег на бок и закрыл верхний глаз. Нижним он оценил объем работ. Затем он встал, обошел кучку один раз по часовой стрелке и несколько раз в другую сторону.

Двое цыган явно нервничали. Тогда мать выругавшись, перехватила центр ковра одной рукой, а второй вытащила трубку и бросила ее прямо карлику в голову. Тот почесал место ушиба и вышел из пьяной задумчивости. Он снял один ботинок, который был цел, и в отличие от второго не просил есть своим отклеенным носком, сквозь который виднелся протертый носок с грязным большим пальцем. Свободной от бутылки рукой он сгреб мусор в свой ботинок, а затем надел его обратно. Затем поднял упавшую трубку и затянулся. Моментально закашлялся и поковылял, хромая на ногу с мусором в сторонку. Там он издавал противные звуки и ругался по-французски.

Два цыгана с матерью тем временем быстро и ровно раскатали гигантский старинный ковер, с вышитым на нем сюжетом, где Дон Кихот и Санчо Панса стоят подле мельницы. Одним краем ковер сложился на принесенную вычурную мебель, что была сложена под новой картиной, а вторым на Котину стенку-горку, с лежащим на ней японским мечом.

Мужчины принялись вытаскивать из-под края ковра мебель и расставлять ее уже поверх того. После чего они подошли к старой советской лакированной мебели. Тот цыган, что с золотыми зубами, взял меч, а второй, что с серьгой, достал из кармана гвоздь с молотком. На свободном месте у телевизора он принялся усердно вбивать гвоздь в штукатурку. Гвоздь согнулся, а штукатурка осыпалась. Но все же он как-то влез в стену. Бородач с серьгой в ухе вытащил из своего ботинка шнурок, скрутил петлю, взял у брата меч и повесил его на стену.

Стенку они брали по частям и тоже уносили в кибитку. Когда из мебели что-то выпадало, из прохода выбегали карлики и начисто все подхватывали, унося в повозку. Коте только оставалось вспоминать, что это там было в шкафах и полках.

С ковром и мебелью было покончено, цыган с молотком и гвоздем достал из кармана черный жирный маркер, подошел к картине и нарисовал на лице усы.

Закончив, все запрыгнули в кибитку, зубатый влез на облучок, стегнул лошадь, и та попятилась задом. Когда весь цирк отъехал метров на десять, послышалась возня и крики. Из прохода вышла усатая женщина, подошла к уснувшему в углу с трубкой карлику, сунула трубку себе в рот и затянулась. Трубка погасла. Не спеша она сходила на кухню, где щелкнул автоподжиг газовой плиты. Через некоторое время она, пыхтя и пуская вонючий травяной дым вернулась, подняла недопитую бутылку, вручила ее грустному и немного сердитому Коте, потом подошла, нежно взяла карлика на руки и скрылась в проходе. И только тогда снова послышалось цоканье копыт и удаляющийся скрип колес.

Ребята повернулись и посмотрели на испорченную картину. Читая их мысли, из прохода уже спешили. Пара лакеев тащила другую картину на смену этой. Новая была в два раза больше, и на ней был изображен Святослав. Он держал хлебный нож с зазубринами в одной руке и надкушенное яблоко в другой. Он свойски подмигивал.

Наша служба и опасна, и трудна

Послышался хлопок балконной двери и запах сигаретного дыма. Табачный дым смешался с запахом жженого кизяка.

Вошедшие в квартиру с балкона Григорий и Святослав уставились на Машку. Та уставилась на них в ответ.

— Ну, ладно, — сказал Свят и щелкнул пальцами. Цыганский дым закружился и улетел в сторону кухни.

— А… простите… — догадалась Машка, что имелось в виду.

— Другое дело, сказал Святослав и довольно смотрел на свой портрет.

На портрете в это время начали проступать усы маркером.

— Да, другое! — сказал с сомнением Григорий и обратился к ребятам, — Присаживайтесь!

Святослав похлопал в ладоши, и недавно принесшие картину лакеи, унесли ее обратно в проход.

Коте вручили большую и тяжелую книгу. Та на удивление оказалась довольно сносной по весу.

— Открывать и писать в ней дозволено лишь тебе, вратарь, — начал объяснения Григорий.

Котя открыл книгу, формально полистал и положил возле себя, сверху легло большое красивое перо. Одна сторона его была черной, а вторая белой.

— А где брать чернила? — спросил Котя, — И нам уже можно покидать квартиру?

Четверо его товарищей затоптались на месте, намекая, что живо интересуются этим вопросом.

Вопрос про покидание остался на паузе.

— Нет, никакие чернила не смогут оставить в книге ни черточки. Требуйте платы с гостей! — продолжал пояснять Григорий.

— И чем они будут мне платить? — Котя совсем запутался.

— Не возбраняется принимать дары, но и требовать не по правилам, — включился в разговор белый, — а нужный минимум перо с них и само взыщет.

— Можно в двух словах, — выпытывал ответы Котя, — что я хоть должен буду вписывать в эту книгу? Я могу зачеркивать? А если клякса…

— Дорогой… эмм… — запнулся белый.

— Константин Романович Орешкин, — напомнил ему появившийся из прохода лакей в жабо и с картиной под мышкой, — известный среди друзей, как Котя. — в другой руке лакей держал губку, которой пытался стереть маркер. Но ребята заметили, что у него ничего не вышло, и теперь вместо лица на картине было буйство красок.