– Всего лишь паника, его фактор страха. У Мальбонте не было лишних секунд, он понимал, что я его убиваю, последний образ в его голове – это твоя нора. Тут и очутился.
– И он ничего не помнит?
– Его ждут тысячи кошмаров по ночам, но нет, он ничего не помнит. Он теперь обычный человек, который проживёт обычную людскую жизнь, если правоохранительная система Штатов не постарается сократить ту до минимума.
– А те боги-братья?
– Время шутки-минутки, - самый несмешной тон, потому что в его голосе ни грамма радости, - когда Маль совершил над собой обряд, тем самым он завершил ритуал. Ему пришлось использовать демонический огонь, чтобы постараться вырваться, тот расплавил смолу в его кармане, припасённую для тебя. Собственное «убийство» - последняя жертва, которой он себя сделал, потому что…
– …уверовал в себя, как в Бога и нарушил заповедь «Я – Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».
– Neque enim lex est aequior ulla, quam necis artifices arte perire sua.
– Тот, кто оружием смертельным… что? – Виктория учила латынь. Но так, как студенты учат ненужный, общеобразовательный предмет – за одну ночь, лишь бы сдать экзамен.
– Тот, кто лелеял смертный план, убит своим же порождением, вот справедливость высшая, - сухо промолвил Люцифер и вдруг вбил кулак в пол, заставляя костяшки пальцев лопаться, а Уокер – ойкать. – Прости. Прости меня.
– Эй, дьявол во плоти, всё закончилось, сам же сказал. – Ей хочется дотянуться до него, но тело стало неповоротливым, словно через мясорубку пропустили. – И закончилось хорошо…
– Шепфы и Шепфамалума больше нет. – Взглядом он ищет фундамент, в который можно уткнуться радужками и использовать, как опору. Сначала скользит по стенам, потом по стыкам паркета, но находит тот в ступнях Вики, которые она высунула из-под толстовки, сложившись домиком и натянув край одёжки до самых пят.
– То есть преступник был прав, когда говорил, что тем самым убьёт тёмного бога?
– И да, и нет. Богов нельзя убить – эта мысль есть везде, даже в вашей культуре. «Бог в твоём сердце», «стройте храмы в душé, а не на камне» и всё такое. Застенки Шепфамалума рухнули, он освободился и должен был развеяться, но это невозможно…
– … потому что бог.
– Да. И, чёрт его знает, может он вознёсся в свою обитель, может стал частью миров, с которыми связан… Но он остался, понимаешь? Не погиб, не исчез, просто есть хрен знает где.
– А второй?
– И второй – туда же. Выбрался из монумента. Думаю, плешивый ублюдок не учёл земной истории. Да, ваш мир создал Шепфамалум, но Шепфа, узрев людские страдания, внёс свою праведную лепту, и большинство религий стали поклоняться ему.
– Стоп! – Она вздрогнула, смешно сгибая-разгибая пальцы ног. Они – единственные – казались сейчас не помятым на фоне Вики. – Я это уже слышала, клянусь! Он, ну в смысле Бальмонт этот, сам говорил, мол, убить богов невозможно, и что если есть свет, то всегда будет тьма. Как же тогда Маль решился на…
– Решился на то, в чём ранее сомневался? Непризнанная, у нас нет никакого мануала по эксплуатации братьев-богов, а у них, вероятнее всего, нет никакого понимания, что мы из себя представляем. Они напоминают людей, сидящих с двух сторон стола, каждый из которых надкусил по яблоку вроде твоего, а потом, в делах и заботах, просто забыл о фрукте. И вот люди что-то пишут, они сильно заняты, а в яблоках тем временем заводится жизнь. Сначала микробы, простейшие организмы, потом черви изъедают нутро, появляются мушки, за ними – мухи… - мужчина перехватил её взгляд и уже не мог оторваться. – Как скоро два этих занятых господина почувствуют вонь и выкинут яблоки в мусорку, м-м?
– Ваши боги свободны, но они не среди вас и не несутся с красными стягами вершить свой джихад. А, кстати, откуда ты всё это знаешь? И поч-чему… - заикнулась, сверля в нём дыру, в которой от восторга задыхалась вся её нежность, - …почему ты всё ещё «Смит», «Смит»? Разве этот водоворот…
– Водоворот меняет личность Бессмертного, только если пролететь его, выйти и зайти снова.
– Анонимный VPN, - кивок понимания, - включить-выключить.
– И знаю я это всё, потому что водоворот и есть блядский сгусток энергии. Когда боги освободились, воронку хорошенько мотнуло, накрыло светом, тьмой, молниями. Разве что жабы сверху не посыпались, - она смотрит и смотрит и, внезапно, осознаёт, у него потухший взор, как у старика куда дряхлее облика Леонарда.
– Тогда почему у тебя лицо воина, который всё ещё собирается на грядущий Апокалипсис?
– Потому что богов нет. Или есть, но тех не найти. И лже-бога тоже нет. Сопляк стал смертным, назад не перемотать, - Люций опускает ресницы, откидываясь макушкой к стене, и выдыхает тихо, до звона в перепонках, - нет никого, кто может лишить крыльев. И нет никого, кто может вернуть вечность.
«Мой расстрел назначен на полдень, Непризнанная».
***
В языке индейских племён есть слово «mamihlapinatapei», занесённое в книгу рекордов Гиннеса, как самое лаконичное и лексически трудное для перевода. Но если объяснять, то его значение будет примерно следующим «взгляд между двумя людьми, в котором выражается надежда каждого на то, что другой станет инициатором того, чего ждут оба, но ни один не хочет быть первым».
Поэтому, вновь и вновь встречаясь глазами с Люцием, Уокер сначала терпеливо выжидает, потом делает то же самое, но с завидным нетерпением, а когда антракт их скрашенной кровью драмы слишком затягивается, встаёт и идёт в ванную комнату в абсолютной тишине.
Дверь она не закрывает, потому что не помнит, куда дела телефон, а свет нужен. Хотя сама гостиная не то что бы тем обласкана.
Зеркало над раковиной выглядит уцелевшей насмешкой. В квартире разрушено почти всё, досталось даже кафелю и сантехнике, но кусок серебра сверкает и отражает такую же, частично уцелевшую хозяйку обители. У Вики рассечена бровь, разбиты и без того пухлые губы, которые сейчас походят на жертв осиного гнезда, бордово-фиолетовой сливой на скуле до крыла носа наливается синяк, а на тело лучше не смотреть – на том нет живого места. Но больше всего жалко волосы, потому что порезы и ссадины заживут быстро, а причёска пробудет молчаливым напоминанием года два, не меньше.
– Ты в порядке? – Он достаточно деликатен, чтобы оставаться в глубине гостиной, не зная целей её похода. Ну и отлично, ну и пожалуйста! Пусть сидит там и думает, что ей попи́сать надо, поэтому выкрутила кран в щербатой, сколотой раковине на максимум, на принцессьих правах. Словно для неё это какая-то норма – ходить в туалет с открытой дверью. Нет.
– Да, - под шум воды она лезет в шкафчик и выуживает оттуда машинку для стрижки. Бесполезный подарок, который Уильям сделал вид, что оценил, а потом забыл здесь, в детройтской конуре. Такая, казалось бы, мелочь, оставить триммер в ванной, но она показательнее всех его восторженных слов. Виктория помнит, что тогда подумала: он лукавил, чтобы не обидеть её потуг с сюрпризом, ведь она так долго мучилась с выбором, не зная, что презентовать своему мужчине. И сейчас Уокер тоже думает… думает, что это просто не её мужчина, вот и вся проблема.
– Ты уверена? – Потому что у того мужчины, который её, напряжённый, хриплый бас. Он доносится из-за стенки.
– Абсолютно.
Палец у криминалиста непослушный: весь трясётся, будто с недельного перепоя, и не желает включать прибор. Она справляется, просто не с первого раза. Отстранённо замечает, что дело-то не в пальце – вся рука дрожит, а вторая поддакивает. Видит в зеркале, как лицо блестит от влаги, хотя Вики ещё не умывалась. Пытается посчитать, сколько капель зависло на ресницах перед свободным падением, но, от чего-то, сбивается. И лишь после подносит триммер к своей обкромсанной, уродливой копне волос, где каждая прядь теперь чужая.
