– Меня не интересует, с какой целью ты меня сюда привез, – доверительным тоном сообщил студню. – Мне важно знать: зачем? Почему? Если кто-то велел, то кто?

Во взгляде Коломийцева что-то блеснуло: что-то, кроме страха. Ярость? Возможно. Я не настолько хорошо читаю по лицам и глазам, чтоб утверждать наверняка.

– Чтобы одной тварью стало меньше, – это звучало бы гордо, с вызовом, не мешайся зубной перестук. – Враг рода человеческого должен сдохнуть, как пес! Сгнить в земле!

Это становилось интересным: Водяра речь про тварь и врага повторял с чьих-то слов, сам он так не выражается. Не его это похабный стиль. Нахватался от кого-то наш любитель выпить.

Как-то похоже на проповедь прозвучало…

– Рода человеческого? – я потер подбородок. – Церковь новый крестовый поход объявляет?

– Церковь нас не спасет, – в запале бросил Вадик, явно снова за кем-то повторяясь. – Только мы сами, своими руками, можем спастись.

Итого, что мы уже выяснили? Что студню качественно промыли мозги. Все то немногое, что обнаружилось в районе пустой антресоли, где эхо, эхо… Таша так про голову Бореевой высказывалась, но к Вадику оно поближе будет. И с религией я промахнулся.

– Вадь, кто хочет спасти тебя… и других? Кто такой умный и заботливый?

Может, так в лоб не стоило спрашивать. Но что уж теперь…

– Они… они… – зрачки Вадика расширились, завращались – ненатурально и жутко.

– Кто? Имена! Кто – они?

Вздулось бесконтрольно пламя, я только и успел, что отшатнуться, сделать шаг назад.

– Твари нельзя узна-а-ать! – вырвался из горла Коломийцева истошный крик.

А потом он булькнул, выпучил глаза, испуганно, недоверчиво и беззащитно. Как-то по-детски. Дернулся и обмяк. Изо рта полилась кровь.

До меня не сразу дошло, что случилось. Что разговор наш окончен, собеседник выпал из обсуждения. Категорически выпал.

Секунд пять-семь я тупил, хватая воздух раскрытым ртом. Взбунтовавшийся было огонь угомонился, скрылся под кожей. Я проверил дыхание – отсутствие такового, поискал пульс. Пнул со всей дури ствол дерева.

Выругался так, что листва зашелестела. Смущенно и укоризненно.

– Ни хрена, – скрипнул зубами. – Разговор не окончен.

Я успел уже проверить, что мой телефон на месте, и даже не выключен, хотя бумажник пропал. В пустую антресоль не залетела мыслишка о том, чтобы проверить чехол на ремне.

Правильный, законопослушный гражданин вызвал бы скорую, милицию, да того же Крылова набрал бы. Вот только у меня выдалось неправильное утро, беззаконное.

– Мих, привет, это АБ беспокоит, – сказал в ответ на хриплое: «Хто?» – Так сложилось, что мне необходима твоя помощь.

– Сменами не меняюсь, – лениво озвучил Миха.

Удовеня зевнул так громко и заразительно, что моя нижняя челюсть тоже поехала к земле. Это с учетом того, что меня все еще потряхивало от событий и «беседы».

– Я по другому вопросу, – быстро вставил, пока коллега не сбросил вызов. – По другому твоему… профилю.

– Хе-хе-хе-хе, – в мое ухо сухим песком высыпался его смех, начисто лишенный веселья. – Денек начинается любопытно. Так что, говоришь, ты хочешь, чтобы я для тебя сделал, Бельский? Подумай хорошенько, в самом ли деле тебе так нужна моя помощь. И достанет ли тебя на оплату… к-хе… помощи.

– Услугу, – сориентировался я, припомнив слова Шпалы в сауне. – За твою помощь я буду должен тебе одну услугу. Такую, какую мне по силам оказать, и что не нанесет вреда мне самому, моим близким, и не преступит правил Ночи.

Пока Миха обдумывал мое предложение, я благодарил Кошара, за то, что тот вдолбил в мою голову несколько формулировок. Включая и эту вот. Шерстистый, понятно, продолжал блюсти свой интерес. Мое выживание для него важно, чтобы я продолжал греть и кормить его, пушистого. Все, как у настоящих котов.

Во фразе ничего не было сказано о нарушении законов обычных, тех, что под грифом «УК» и прочие «К» – кодексы. Но тут уже такое: нельзя искупаться, не замочив ног. Оговорка про вред себе отчасти должна защитить от совсем уж диких запросов.

– Я не спрошу с тебя за помощь поперек Покона, – озвучил согласие Смертушка. – Как понимаю, услуга от меня требуется уже сейчас?

– Правильно понимаешь, – облегчение я постарался сдержать. – Чем скорее, тем лучше.

Будет крайне неловко, если к нам с покойным Водярой заглянут на огонек, скажем, влюбленные с целью пошалить в укромном месте. Так что да: чем скорее сюда заявится Удовеня, тем мне спокойнее.

– Где именно? – ни смеха, ни зевоты, холодный тон.

– Озерки, – я понял, что дурак – зову Миху туда, не знаю, куда. – Где-то у Верхнего озера. Точнее пока не могу сориентировать. К твоему приезду постараюсь уточнить.

– Вот этого не нужно, – пресек мои поползновения коллега. – Сиди тихо там, где сидишь. Если я тебя верно понимаю, высовываться тебе не стоит. Мои тебя видели, чуяли. Отыщут. Все, отбой, еду.

– Фу-ух, – позволил себе вздохнуть с облегчением, заслышав звуки сброшенного вызова.

Стоило ли загонять себя в долги до того, как получу ответы? А бес его знает. Вот только, как мне думается, Миха с места не сдвинулся бы без моего обещания. А мои вопросы к Вадику стали только злободневней с его уходом в мир иной.

«Жизненнее», – кхекнул мысленно.

И принялся ждать Смерть в компании трупа коллеги.

Миха: щетина с сединой на подбородке (Михе нет и тридцати), легкая сутулость, метр девяносто худобы и апатичный взгляд.

– Не знал, что у нас тут корпоратив.

Я ждал, прислушивался, осматривался, и все равно пропустил приход Смерти.

– Как и я, выходя поболтать с сотрудником, не знал, что дело кончится всем этим, – повернул к Михе голову так, чтобы он смог увидеть мой красивый затылок.

А потом зашелся нервным, совершенно неестественным смехом.

– Корпоратив… – отдышался и снова захохотал.

– Всякое случается в жизни, – безразлично высказал Миха. – И в смерти.

Меня попустило, судорожные смешки прекратились.

– Время – деньги. И сон, – поучительно продолжил Удовеня. – Как здесь закончим, настоятельно рекомендую тебе хорошенько придавить подушку. Сейчас сходи, погуляй. Проветрись. Вон, хотя бы со свидетельницей пообщайся. Или сообщницей?

– Сейчас не понял? – я, честно сказать, растерялся, заозирался по сторонам.

Возмущенно квакнула лягушка.

– Ясно, значит, свидетельница, – с выражением абсолютного пофигизма на лице и в голосе сказал Смерть. – Покажись, дева озера. Мертвая дева мертвого озера.

– Э?

Определенно, совет про хороший сон был весьма кстати, нервишки у меня тем утром пошли в разнос. Совсем контроль за своими эмоциями и реакциями растерял.

За спиной послышался плеск воды.

– Приглашаешь к себе? – глядя мимо меня, спросил Миха. – Мы не утрудимся, подойдем.

И рукой мне махнул, мол, потопали.

За зеленью вполне ожидаемо обнаружился берег озера. И весьма неожиданно – девушка, по плечи погруженная в воду. Плечи тонкие, шея длинная, кожа бледная.

– Русалка? – вслух предположил я.

Что было резонно: купальщица, даже сильно в воде засидевшись, едва ли станет настолько бледной, чуть ли не до прозрачности.

– Мы не посягаем на воду, дева озера, ты не посягаешь на землю, – озвучил коллега. – Нет между нами вражды и претензий.

– Кроме дыма вонючего, ты хочешь сказать? – наклонила головушку дева. – Знаешь, как вонь над водой разносится? Фу!

«Дева» выглядела лет на пятнадцать-шестнадцать и была отчаянно некрасива. Маленькие глазки с опущенными вниз внешними уголками. По низкому лбу словно струйки воды спускались тонкие пряди волос, то ли русых, то ли серых. Нос, непропорционально длинный, нависал над тонкими губами и скошенным подбородком. Довершали картину оттопыренные уши и мелкие кривые зубы, которые дева то и дело показывала, скалясь. Или то была улыбка?..

Если я верно помнил (тут сразу уточню: помнил неверно), в русалочий «штат» зачисляли девушек-самоубийц. С таким-то отражением в зеркале немудрено было камнем на дно добровольно пойти…