Так-с, пока меня снова не сбили с мысли, с колеи воспоминаний, продолжу-ка я свои записи. Что значит «снова»? О, лучше не спрашивайте. Тяжела и неказиста участь узкого специалиста. Сдернули, понимаете ли, затушить одно возгорание. Очередное: в деревне на полсотни домов за год сгорело семь из них. И клуб деревенский.

Меня вызвали, когда шепотки о поджогах перешли в громкие заявления. Вспомнили про похожие серии пожаров в других населенных пунктах, не сильно далеко находящихся. Были и другие высказывания, о происках потусторонних сил. Эти звучали тише, почти шепотом.

Как-то так приплели к расследованию меня. И шерстистый поучаствовал: он-то тоже, как услышал эту деревенскую историю о ночных огнях, высказался за неслучайность возникновения пепелищ. Каких-то жарениц поминал недобрым словом…

Скатались впустую. Никаких нечистых сил возле сгоревших домов Кошар не унюхал. Погорельцы тоже ничего эдакого не замечали. Лучше бы, чем меня дергать, кто-нибудь из местных разорился на видеонаблюдение.

Нет, человечка, шалившего по ночам, я сотрудникам компетентных органов приволок. Только чуть меньше лени, чуть больше «глазков» видеокамер – и моя беготня вовсе не понадобилась бы.

Когда я вернулся, узнал, что пропустил серьезный пожар в родном Питере. Где тоже – к гадалке не ходи, с нечистиками не советуйся – явственно торчали уши жадюг и хапуг.

Парадники, когда мне про это происшествие рассказывали, грустно вздыхали. Птицы, мол, только гнезда свили, как рядом задымило, да жаром лютым обдало. За два десятка лет знакомства с мифологической братией, я так и не перестал поражаться этой разности в отношении. Смотрите: курицу – хоть в суп, хоть на вертел, хоть в жертвоприношение, а за гнездо птицы перелетной чуть ли не слезы льют.

Выговаривали они мне за мое отсутствие (и за неоказание помощи птахам) в процессе состязания… Стоп. Что-то занесло меня. О состязаниях, как и о прочем, что из давнего прошлого за мной тянется, по порядку следует поведать. Я же для того и сел записи свои «наколачивать», как говорит Кошар. А понесло выкладывать про нынешнее… Не дело. Исправлюсь.

Этот негодник уже и кисточки на ушах навострил. Очень его веселит, как я «пыжусь и пучусь» в процессе записи воспоминаний. Хочется верить, второе, про пучение – это он о глазах говорит, о том, что большими они у меня становятся.

Прошлое…

– Помню такую пору, когда сосед соседа через челобитную обвинял в том, что смотрел тот на него зверообразно, – с серьезнейшим видом высказала Федя Ивановна Палеолог.

Мне тут же представилось, как тонет под ворохом исковых бумаг Макс Находько. Этому для зверообразного взгляда и волком оборачиваться не обязательно. В нем данная функция включена по умолчанию.

…Чуть погодя, когда летящие со всех сторон бумаги закроют Шпалу с головой, ворох белых листов, испещренных чернилами, разлетится в стороны. Выпустит на волю взъяренного волчару. И полетят клочки по закоулочкам, вместе с головами истцов-просителей…

Федя Ивановна настояла на моем к ней визите на четвертый день от безрадостного события в гараже. Проще говоря, от дня, когда я стал убийцей. Если в деревенской истории с пущей-мертвущей и старушкой-медичкой, получившей возврат проклятия «по наследству», я стал «пусковым механизмом», то тут никаких оправданий быть не могло. Я их и не искал. Огонь исполнил мою волю. И точка.

Попрекнуть случившимся меня уже кто только не успел… Сергей Крылов – за отнятую жизнь. Семен Ильич Рыков – за утрату, возможно, единственной ниточки, способной размотать клубок дела Мельникова. Ивана Афанасьевича, колдуна, погибшего при первом пожаре в том же злосчастном гараже.

Домашние нечистики ругали меня за то, что не рассмотрел художества «костюмчика». Это когда тот кисть в банку с чем-то красным обмакивал и водил той кистью по полу. Возражения о скудности освещения и плохом обзоре овинника с парадником не трогали. Я же, не вникая в их претензии, отвлеченно размышлял о содержимом банки. Может, вовсе там и не кровь была, а краска на водной основе? Или и вовсе – вишневое варенье? Или клюквенно-брусничный конфитюр?

Может, меня обездвижили, чтобы травить несмешные анекдоты, а я не мог сбежать от скуки?

Это были пустые, бестолковые думы. Ими я «завешивал» неприятную картинку в памяти.

Специалист по древностям пенять мне ни на что не стала. О погибшем она высказалась своеобразно:

– Фигуры раньше или позже оказываются в коробке, – одарила она меня очередным шахматным сравнением. – А хламу место в урне.

Фигура не справилась с пылинкой на доске – выходит, не фигура и была. Про урну: останков «костюмчика» как раз на погребальную емкость и набралось. К списку своих навыков и вероятных профессиональных качеств я теперь мог приписать услуги по кремации. Причем не обязательно посмертной.

После равнодушного шахматного высказывания Федя Ивановна отчего-то переключилась на почти забытого мной «спящего красавца». Моториста, который пострадал при другом пожаре, на теплоходе. Того мужичка, кто мог стать жертвой пламени, но не стал. Моими в том числе стараниями. Чем он не угодил Палеолог? Головой отлежал некое нежное место? Ну, когда валялся в отключке головой на саквояже, как на подушке? Серьезно, я о том мужичке и думать забыл, а она отчего-то помнит.

– Нет, каков наглец! Ему жизнь спасли, а он исками закидал всех причастных, кого только смог приплести, – не знаю, чего больше было в этом восклицании: негодования или презрения. – Времена меняются, люди остаются прежними. Миру Ночи – ветер в спину, а бедолагам – все в лицо.

Палеолог, как я понял, обывателей не жаловала. За редким исключением.

О ветре: когда Чеславу ветер донес, что его без пяти минут ученика и подручного чуть на тот свет не отправили, он – Чеслав – взъярился. Вместе с Чеславом взъярился и ветер, обратив июльскую грозу в ураган. Вырывались с корнями деревья, рвались провода, разлетались осколками окна. Движение поездов в пригородах на несколько часов остановилось.

Рабочая смена следующим вечером прошла с пустым залом и с раздевалками, полными зонтов. А уж как распирало от ехидства Борееву… «Бюро находок? Здравствуйте, моя фамилия – Смольный. Я тут крестик с позолотой потерял, вам не поступало, случайно, заявки о нахождении?»

Смольный собор, точнее, его основной купол, в результате буйства стихии лишился креста. «Крестик» золоченый в шестьсот кг весом и около шести метров в длину был сбит молнией. И другому кресту перепало, правда, без падения.

Тучеводец разошелся вовсю. Я на этот буйный шторм успел наглядеться. Сначала из салона авто, затем в провал на месте вторых уже ворот гаража. Или это прежние обратно поставили после первого происшествия?

Сергей Крылов приехал на пожарище один, без подполковника. Семен Ильич был занят попытками утихомирить Хозяина Кладбища в Пушкине. О непонятной ситуации с Казанским кладбищем служивый рассказывал нехотя.

Дело было так: кто-то сумел воздействовать на кладбищенскую нежить, а потом устроить погром с разбитыми надгробиями, с заваленными и перевернутыми крестами. Может, и еще с чем – я за что купил, за то и продаю. Сторож – человек без всяких там паранормальных сил – попытался помешать безобразию. Ему пообещали повешение: затейливое, вниз головой, с последующим кровопусканием.

Сторожу хотелось жить – нормальное стремление, я его отлично понимал. Так что беспредел продолжился. Там, на том же кладбище, еще и склеп обнаружился, изрисованный занятной символикой изнутри. Понять масштаб негодования Хозяина Кладбища (не того, который сторож, а неживого) я мог. Я бы тоже был дико зол, если бы меня вырубили в собственном доме, разнесли жилье, извазюкали стены и пригрозили бы Кошару умерщвлением.