Ребекка подумала было спросить, не знал ли Хенри Пеккари отца Бёрье Стрёма, но Мерви Юханссон ударилась в воспоминания, как много народу проживало в поселке постоянно, когда она была молода и только вышла замуж в пятидесятые годы. Имена, фрагменты человеческих судеб – Ребекка понятия не имела, кто все эти люди. Но терпеливо слушала.

– Вот я сижу здесь и вспоминаю старые времена, – опомнилась наконец Мерви. – А у тебя, наверное, какие-то свои дела?

– Нет-нет, – успокоила ее Ребекка. – Вы не знаете, общался ли Хенри Пеккари с отцом Бёрье Стрёма Раймо Коскелой?

Старушка посмотрела в сторону острова и как ни в чем не бывало продолжила о своем:

– Я чуть не плакала, когда мать Рагнхильд переехала в Кируну. Так, говоришь, ты Мартинссон? Откуда ты?

– Родственники отца жили в Курровааре. Вы не знаете, был ли Хенри знаком…

– Ты не дочь Виолы Мартинссон?

– Нет, я дочь сына Терезии Мартинссон, – поправила Ребекка. – Виола – тетя моего отца.

Мерви Юханссон поднялась с саней и схватила Ребекку за руку, словно чтобы убедиться, что она настоящая.

– Так ты дочь Вирпи! Она тоже жила здесь, у Пеккари. Ты, конечно, знаешь об этом. Они с Рагнхильд часто бывали у меня маленькими. Одно время у меня жил ягненок, которого они кормили из бутылочки. А Рагнхильд еще девочкой сидела на веслах и прекрасно управлялась с лодкой.

Выцветшие глаза Мерви остановилась на Ребекке.

– А ты похожа на мать, – заметила она и вдруг добавила: – Она и вправду вылитая Вирпи.

К кому обращена последняя реплика, Ребекка так и не поняла. Бывало, она и сама разговаривала со щенком, но говорить с людьми, которых нет, через голову живого, присутствующего собеседника – это уже совсем другая стадия.

«Скоро и я буду такой», – промелькнуло в голове Ребекки.

Мерви молчала несколько секунд, постепенно отпуская руку Ребекки. Наверное, вспомнила, что Вирпи мертва.

– Нет, – ответила она наконец, и ее сморщенное лицо сделалось похоже на гнилую грушу. – Нет, – повторила она, – я не знаю, был ли Хенри знаком с Раймо Коскелой. Он ведь водился с одними алкашами. Извини, что вот так, прямо… С годами все более отпетыми. Под конец остался на острове один, все собутыльники умерли. Но вот недели три назад, это была ночь на пятницу, я точно видела там снегоход. Наст еще держал, это потом у нас разразилась тропическая жара. Он еще забуксовал за старой телегой на задворках моего дома… тем, что от нее осталось… и разбудил меня. «Значит, к Хенри еще кто-то ездит», – подумала я.

– И кто это мог быть? – спросила Ребекка. – Я хотела бы встретиться с приятелями Хенри. Он ведь мог общаться с Раймо, и нам было бы интересно узнать, каким образом.

Мерви Юханссон затрясла головой, как будто у нее в черепе были кусочки пазла, которые от этого могли встать на свои места. Из капюшона выпал розовый локон. Ребекка выпучила глаза. Розовые волосы? Мерви Юханссон, заметив ее взгляд, рассмеялась:

– Это все правнучка. Гостила у меня на прошлой неделе. Сначала покрасила свои волосы, потом мои. Хорошо, что я больше не хожу на молитвенные собрания. Что сказал бы на это лестадианский священник?

– «И путь ваш – путь беспечности», – голосом ангела Судного дня провозгласила Ребекка.

Мерви Юханссон рассмеялась и подхватила писклявым голосом:

– «…и прости наши прегрешения».

А потом вдруг сразу посерьезнела:

– Нет, я не знаю, кто приезжал к Хенри на снегоходе. Мы ведь совсем не общались, я и Хенри.

Она снова опустилась на сани. А Ребекка прикинула, что для них, пожалуй, хватит места в машине. Надо бы подбросить Мерви Юханссон до дома. Иначе не выдержит обратного пути и свалится, чего доброго, замертво прямо на дороге.

– Но я помню то лето, когда пропал Раймо Коскела, – продолжала Мерви. – Люди рассказывали, он бросил своего сына, уехал пьянствовать с друзьями и не вернулся. Бедный мальчик пешком пришел в поселок посреди ночи. Постучался в дом к Поромаа, там, где начинается лесная дорога.

Мерви Юханссон махнула в направлении дома Поромаа. Поселок Курраваара вытянулся вдоль реки.

– У Раймо Коскелы были родственники в поселке? – спросила Ребекка.

– Нет, его приютила Ольга Пала. Хотя «приютила», наверное, не то слово. Она ведь была вдова, каждый эре на счету… Совсем с ума сошла после смерти своего Августа. То есть Раймо, конечно, снимал у нее дом за деньги. У Ольги был еще лес, так что нужда ей не грозила. Но она страшно боялась нищеты. Уж так ругалась, когда мы шли в поселок по ее дороге… Это было не в то лето, когда пропал Раймо, а годом раньше. Мы только смеялись. Но Ольга перегородила дорогу шлагбаумом и навесила замок. Чтобы люди не собирали ягоды на ее землях. Самая настоящая visukinttu. Ты ведь знаешь финский?

– Нет. – Ребекка покачала головой, сохраняя информацию в папке «Заметки» в телефоне. – Понимаю некоторые слова, но…

– «Скупердяйка» – вот что это значит, – сердито перевела Мерви. – Жаль, что молодежь не знает финский. Не хочешь кровяных оладий? Я замесила тесто… Или ты из этих… из веганов?

– Я ем все, – улыбнулась Ребекка, – даже то, что лежит раздавленное на дороге. А за кровяные оладьи отдам правую руку.

Бёрье и Свен-Эрик разглядывали пулевое отверстие в стене над диваном. Рагнхильд осталась стоять в дверях.

Свен-Эрик снял с пояса нож.

– Ничего, если я выну оттуда пулю? – спросил он Рагнхильд. – Постараюсь не ковырять без необходимости.

– Ковыряйте, чего уж там. – Рагнхильд махнула рукой. – Могу принести кувалду, если хотите.

Свен-Эрик вставил кончик ножа в отверстие.

– То есть его застрелили здесь, – прохрипел Бёрье и прокашлялся.

Рагнхильд Пеккари повернулась к нему, как будто хотела попросить прощения. У нее не было никакого объяснения тому, что Хенри застрелил отца Бёрье. Но она молчала.

Встретив ее взгляд, Бёрье чуть качнул головой. Похоже, он угадал ее мысли и хотел сказать, что извиняться Рагнхильд не за что, ведь стреляла не она. Но в следующую секунду Рагнхильд истолковала это движение как выражение презрения к ней и ее семье.

– Хорошо, что отец с матерью не дожили, – прошептала она.

Что-то вроде оправдания – что äiti и isä были не такими, как Хенри.

Свен-Эрик вынул пулю из стены и положил в бумажный конверт, который вытащил из внутреннего кармана куртки.

– Хотелось бы посмотреть, соответствует ли пуля оружию, которое было у Хенри. – Он повернулся к Рагнхильд. – Где он мог хранить оружие с того времени, не знаете? Мы могли бы проверить.

– Ни отец, ни Хенри не любили оружейных шкафов, – ответила Рагнхильд. – Если что и осталось, посмотрите на чердаке. Берите всё, что нужно.

Свен-Эрик и Бёрье поднялись на второй этаж. Небольшая каморка за двумя закрытыми дверями, а в ней еще две маленькие кладовочные дверцы вели на чердак, каждая на свою половину.

Свен-Эрик открыл одну из них и с порога увидел на полу красный клетчатый плед. Контуры того, что он скрывал, не оставляли места сомнениям.

Дробовик и штуцер. Свен-Эрик проверил то и другое – патронов нет. Завернул оружие в плед.

– Странно все это, – произнес Бёрье за его спиной.

Он открыл дверь на другую половину чердака и попал в комнату без мебели, с печкой, на которой облупилась краска. Обои вздулись, на потолке большое влажное пятно. На полу три матраса – один широкий и два поуже. У широкого два угла острые, два закругленные, что и в самом деле смотрелось немного странно. Здесь же лежали подушки и одеяла – без простыней и наволочек.

Взгляд Бёрье упал на подоконник, где лежали тюбик зубной пасты и массажная щетка для волос, как будто кем-то забытая.

– Кто-то оставался здесь на ночь, – заметил Бёрье Стрём. – Кто, интересно? Собутыльники?

– С массажной щеткой и зубной пастой? – недоверчиво спросил Свен-Эрик.

Он открыл еще одну дверь, в душевую, и раздернул грязную штору с ласточками на фоне голубых облаков. Чистота – первое, что бросилось в глаза. На полу стояла бутылочка шампуня – «Блеск и сияние окрашенных волос». «Женский шампунь», – отметил про себя Стольнаке.