Однако связь с магией оборвалась, потому что на запястья Мер легло железо.

Она пошатнулась и глянула себе за спину: державший ее солдат носил перчатки с железными накладками, и холодный металл высасывал волшебную силу – точно пиявка кровь. Магия не могла помочь Мер.

– Двигай, – грубо приказала женщина. Та самая, которой Мер с улыбкой подносила эль. Казалось бы, они поладили, но вот чем все закончилось.

В отчаянии Мер озиралась по сторонам. Она надеялась, что вот-вот спустится Ренфру и выручит ее. Но нет. Видимо, удрал сразу же, услышав шум. Ему, как и Мер, было что терять.

Посетители глядели на нее со смесью удивления, ненависти и непонимания, а Рис просто кипел – выпивка ему в ближайшее время здесь не светила.

Единственный, кто смотрел по-доброму, был Элгар.

– Мер? – произнес он.

А она даже не успевала извиниться перед ним или Карис. Не успевала поблагодарить за то, что хоть и на краткий срок, но обрела у них подобие дома.

– Позаботься о собаке на ферме Хета! – только и бросила она Элгару. В следующий миг ее вытолкали наружу, в промозглую ночь.

МЕР БЫЛО ВОСЕМЬ ЛЕТ, когда ее отдали Ренфру.

Тощий ребенок с непослушными золотисто-каштановыми патлами и грязными ногами. Она не спала ночами, вспоминая, как за ней гнался в лесу убийца, как смотрел на нее в момент расставания отец. Через восемь дней скачки Мер и Ренфру прибыли в княжеский замок, в Кайр-Витно, и в памяти у Мер остались только размытая зелень да грохот копыт. Путешествие окончилось, когда ее босые ступни коснулись холодного, чистого камня, и она увидала перед собой Гаранхира.

О князьях Мер слышала. Мама и папа, если вконец не уставали от дневных работ в поле, рассказывали детям сказки. Мер всегда казалось, что князья – существа не от мира сего, вроде дивного народца, не совсем осязаемые, заключенные в клетку слов и легенд.

Однако князь Гаранхир выглядел как любой другой человек. Темноволосый, гладкими чертами лица напоминавший хорька. Удивительно молодой, он принял бразды правления у заболевшего отца. Гаранхир лишь бегло взглянул на Мер; увидев, что она еще дитя, велел слугам увести ее. Детям в жизни князя места не было, свои дни он предпочитал проводить в комнате военного совета, у тяжелого дубового стола, заставленного резными фигурками и заваленного картами. Вот подрастет Мер, станет одной из этих фигурок, обретет достаточно сил, чтобы оказаться на доске, тогда и заслужит внимание князя.

Слуги обрядили ее в жесткое и неуютное платье, обули в башмачки, в которых было неловко ногам, и отвели ей – одной! – целую комнату. Прежде Мер иногда мечтала о роскоши уединения, но сейчас тосковала по братьям и сестрам, по матери и отцу, по всему знакомому и любимому.

В замке Мер спалось плохо. Близкий шум океана не давал уснуть, а всякий раз, как мимо двери проходил слуга, Мер вздрагивала. Тогда она повадилась бродить по ночному замку: в это время слуги не заставляли надевать неудобную обувь, а придворные не задавали неудобных вопросов. Мер скользила по коридорам, точно маленький призрак в ночной сорочке, подол которой пятнала грязь со двора.

Однажды ночью Мер, сама того не заметив, оказалась у двери в комнату военного совета.

Место запретное, дверь заперта, и ходу ей сюда не было.

В роковой день, в лесу, Мер почувствовала такую сильную ярость, что убила человека, вот и сейчас в ней проснулся тот же гнев. Обитатели замка ей не семья, и не им указывать, куда ей можно идти, а куда – нет.

Мер приложила к двери ладонь, дала своей силе просочиться в дерево.

Влага есть и в досках, а уж в этом замке – воздвигнутом на утесе близ моря, окутанном туманами и солеными брызгами – ее хватало с избытком.

Мер обратилась к крохотным капелькам на полу, на стенах и даже на своих босых ногах. Вода проникла в дерево, отчего доски набухли. Мер точно знала, что делает: у нее дома входная дверь постоянно застревала в проеме в дождливое время. Застонали, расходясь, дубовые волокна, а потом Мер извлекла из них вообще всю воду, отчего они сжались. Что-то щелкнуло.

Мер ухватилась за круглую ручку, надавила со всей мочи, и, скрипя о пол, просевшая дверь открылась.

Мер вошла. Пахло свечным воском и пергаментом, а ее шаги скрадывал мягкий ковер. Комната была прекрасна: стены украшали гобелены, изображающие родовые древа владык и героев, которые побеждали драконов. Мер озиралась, раскрыв рот; неудивительно, что князь проводил здесь так много времени. Будь у нее такая комната, она бы из нее не вылезала. Зачарованная богатством и великолепием убранства, Мер прошла дальше.

– Какая прелесть, – произнес чей-то голос.

От страха сердце так и сжалось. Чуть не упав, Мер развернулась и хотела бежать, пока не поймали, но чья-то рука ухватила ее за шиворот. Девочка впустую замолотила по воздуху ножками, точно угодивший в силок кролик.

Подняв взгляд, она увидела его.

Человека, что привез ее в замок, забрал ее у семьи. Ренфру. Княжеского соглядатая.

Впрочем, на шпиона он походил не сильно. Лицо – самое обыкновенное, уши – большие, оттопыренные. Зато взгляд, как у ястреба, острый и пристальный. Губы кривились в перевернутой улыбке.

– Дверь же вроде была заперта? – спросил Ренфру.

Мер хотела соврать, но мама учила всегда говорить правду, и она решительно кивнула.

– А, – протянул Ренфру, но обращался будто не к ней. – Войти-то ты вошла, но как думала сбежать?

Шпион опустил Мер на пол, и она пристыженно зарделась:

– Через ту же дверь.

Ренфру поцокал языком:

– Это твоя первая ошибка. Никогда не выходи тем же путем, которым вошла. Всегда оставляй хотя бы два пути для побега.

Мер смущенно воззрилась на шпиона. Она уже ждала наказания за то, что проникла в комнату военного совета, а Ренфру к такой дерзости, похоже, отнесся одобрительно. Опустился перед ней на корточки и заглянул в глаза.

– Я хотела посмотреть, что тут. – Мер упрямо вздернула подбородок.

– Знаешь, что вон на тех картах? – спросил Ренфру. – Или в тех заметках? Читать умеешь?

Мер покачала головой.

– А научиться хочешь?

Мер неуверенно заерзала на месте. Ей дела не было до карт и заметок, однако Ренфру предлагал хоть что-то. И пусть ее детский разум еще не постигал, чего потребует учеба, ей просто хотелось быть нужной хоть кому-то. Родители ее отдали, а князь и вовсе забыл. Соглядатай единственный ее заметил.

– Да, – ответила Мер.

Так началось ее обучение.

По прутьям клетки скатывалась вода.

Мер вслушивалась в тихий ритмичный звук капель. Если бы не оковы на руках, она бы эту воду пустила в ход и заставила расщепить доски тюремной повозки.

Однако железо делало ее беспомощной, как обычного человека.

Ее способности назывались по-разному.

Таких, как она, знать именовала лозоходцами, но к этому слову Мер питала легкое презрение, потому что умела нечто большее, чем просто находить воду. Горожане и торговцы говорили «водознатцы», что было немного точнее. Мер о воде знала все, даже о влаге в теле человека, которую могла использовать как оружие.

Однако жившие поближе к глуши, те, кто придерживался старых обычаев и верил в сказания, всякий раз, заслышав о таких, как Мер, оглядывались на горы на востоке.

Они говорили, что детей вроде Мер коснулись иные.

Магия – не людское дело. Она происходила от иного народца, была чем-то страшным и удивительным. На всякого, в ком обнаруживался дар, взирали со смесью недоверия и алчности. Поговаривали, будто иной народец иногда забредает в земли людей и в добром настроении дотрагивается до живота беременной женщины – одаривая дитя своей магией. Или же дело было просто в удаче, и сила перепадала кому-то по причуде судьбы.

Мер привалилась спиной к борту телеги и постаралась успокоить дыхание. Увезут ее утром – она подслушала разговоры солдат. Служивые хотели хорошенько выспаться, поэтому стеречь повозку остался только один из них. Впрочем, и его хватит. Можно было и вовсе часового не ставить – пока Мер удерживало железо оков.