Тагиев вырос на Баилове, в старом, построенном ещё до революции доме, в котором за долгие годы родилось и выросло не одно поколение бакинцев. На протяжении десятилетий жители этого дома росли, учились и работали, воевали, приезжали и уезжали, ссорились, дрались и мирились, женились и разводились, рождались и умирали, садились в тюрьму и возвращались из неё.

Менялась страна, менялись отношения между людьми, их ценности и понимание добра и зла. За долгие годы изменилось очень многое, а старый дом так и продолжал стоять, переживая своих хозяев и переходя из одной эпохи в другую, как будто время о нём забыло.

Этот дом был построен на холме и имел три этажа и закрытый двор. На первом этаже было четыре квартиры и три подвала. Двери из крошечных кухонек-столовых открывались прямо во двор, а комнаты, уходившие вглубь холма, на котором построили дом, были глухие, без окон. На втором и третьем этажах было по шесть квартир. На каждом этаже был вытянутый вдоль него общий балкон, на который и выходили двери квартир этого этажа. К балконам вела лестница со двора.

Поначалу балконы были предназначены для того, чтобы по ним можно было пройти в ту или иную квартиру, но со временем жители дома начали их расширять, достраивать, укрепляя подпорками со двора, и использовать как дополнительную полезную площадь.

При этом общий проход на балконе оставался свободным, а на пристроенных площадях соседи складывали старые поломанные велосипеды, оцинкованные корыта для стирки, устанавливали самодельные лари, выставляли старые ободранные столы и стулья. В тёплую погоду за этими столами иногда пили чай, играли в нарды или что-то мастерили, а дети играли в настольные игры. В ларях хранили ненужный хлам: банки с ржавыми гвоздями и шурупами, старые выключатели и розетки, куски электрических проводов, остатки растворителя, открытые банки с полузасохшей краской, использованные малярные кисти, всё то, что ещё могло сгодиться в хозяйстве и что было жалко выбрасывать. А с годами напротив квартир начали появляться крепкие, добротные, покрытые толем кладовые, где под замком хранили наборы инструментов, дрели, запасы крупы, консервов, мыла, стирального порошка, мангалы, шампура и прочее.

Вдоль и поперёк двора проходила целая система верёвок для сушки белья. Одни верёвки провисали вдоль наружной части балконов, другие туго натягивались через ролики между балконом и стенкой напротив, а при необходимости приводились в движение. Кроме того, внизу через весь двор были натянуты ещё три верёвки, на которые развешивали бельё и подпирали специальными длинными палками с разрезом и крючком на верхнем конце, которые называли «подстановкой».

Чтобы попасть к себе домой на второй или третий этаж, нужно было пройти по общему балкону мимо соседских квартир. С наступлением тепла двери в них были, как правило, открыты и иногда завешены марлей с грузиками внизу (чтобы не сдувало сквозняком). Когда соседи готовили еду, ели или разговаривали у себя на кухне, все эти запахи и разговоры были слышны проходящим мимо. Кухоньки, которые служили и столовой, и прихожей, у всех были похожи. Как правило, в одном углу была вешалка, а вдоль стены стояли покрытый потёртой клеёнкой небольшой обеденный стол с табуретками или старыми стульями, газовая плита, разделочный кухонный столик с ящиками для ложек, вилок и тарелок и раковина с зеркалом для мытья посуды, умывания и бритья. А на подоконниках на старых треснутых тарелках стояли большие жестяные банки от консервов, в которые высаживали комнатные цветы.

Кто и когда строил этот дом, уже никто не помнил. Об этом ходили обрывочные слухи, а дети во дворе «по секрету» передавали друг другу, что в 1918 году в этом доме размещался турецкий штаб, и в трёх заброшенных подвалах в то время были камеры, где пытали и расстреливали арестованных.

Справа при входе в Валеркин двор находились четыре кабины общих туалетов. Жители двора иногда настолько неаккуратно справляли в них нужду, что туда невозможно было зайти, чтобы на что-нибудь не наступить. Всё это было не только видно, но и слышно, когда дворничиха тётя Люся раз в неделю приходила убирать туалеты.

Громким надрывным голосом закалённой в бесчисленных скандалах лячарки[9], которая, как между собой говорили соседи, отсидела срок в лагерях и уже давно перестала чего-то бояться в этой жизни, тётя Люся каждый раз, не стесняясь в выражениях, вещала всему двору, что и о ком она думает, и грозила, что если она поймает ту суку, которая это делает, то он у неё «это говно жрать будет».

Утихомирить тётю Люсю никто из соседей не пытался. Причина её негодования и криков лежала на виду, и добавить здесь было нечего. Поэтому соседи старались делать вид, что их это не касается и молча пережидали эти крики. Часа через два вопли и проклятья во дворе постепенно стихали, и после её ухода двор был тщательно выметен, а туалеты помыты и посыпаны хлоркой. Но проходила неделя, и всё повторялось.

Со временем состояние дворовых туалетов начало меняться к лучшему, но совсем не потому, что нужду стали справлять аккуратно. Некоторые соседи начали обустраивать отдельные туалеты с унитазами в квартирах или на пристроенных балконах. Обладатели своих туалетов в общие кабины больше не ходили. Лет через пять-семь те, у кого таких туалетов не было, поделили между собой дворовые кабины, от которых за ненадобностью отказались обладатели личных удобств, и навесили на них замки, чтобы никакая зараза туда не срала. Тут и наступило бы облегчение для тёти Люси, но к тому времени, к сожалению, уже не стало её самой.

Ни к холодам, ни к жаре Валеркин дом приспособлен не был. В нём не было ни центрального отопления, ни горячей воды, ни тем более кондиционеров. Поэтому в летнюю жару, когда стены дома за день нагревались так, что в квартирах нечем было дышать, многие соседи, чтобы спастись от духоты в комнатах, спали на общих балконах или во дворе. При этом те, у кого были раскладушки, спали на них, а те, у кого их не было, расстилали старые простыни, клали на них матрацы, подушки, укрывались лёгкой марлевой накидкой, чтобы не доставали комары, и так укладывались спать. Утром те, кто рано шёл на работу, проходили через общий балкон и двор, аккуратно обходя своих досматривающих последние сны соседей.

С наступлением холодов обогревались от включённых на кухне газовых конфорок или зажигали в газовой плите духовку и открывали её дверцу. Иногда на конфорку клали кирпичи, разогревали их, а потом переносили на подставке в комнату.

Со временем у некоторых соседей начали появляться электрические обогреватели – рефлекторы. Но обогрев электричеством обходился дорого. Поэтому на время их работы находчивые и экономные хозяева вставляли в счётчики «жучки» и за электроэнергию платили намного меньше, чем потребляли. А когда во дворе появлялся инспектор Бакэнерго[10], по всему двору объявлялся «АТАС». Где-то закрывали двери и выключали свет, как будто никого нет дома, где-то судорожно пытались привести электрические счётчики в исходное состояние. Проверив несколько счётчиков, инспектор уходил. Двор вздыхал с облегчением. Те, кого проверка обошла стороной, начинали бегать по соседям, узнавать, кого и на сколько оштрафовали, радуясь, что сегодня их пронесло.

Рядом со входом во двор когда-то были установлены два мусорных бака, но со временем их убрали. По улицам начал ездить мусоровоз, оповещавший о прибытии звоном колокольчика, в который звонил, высунув руку из кабины, звонарь, сидевший рядом с водителем. Машина останавливалась в определённом месте, а жители близлежащих дворов бросали все свои дела, хватали мусорные вёдра и бежали к машине. Содержимое вёдер высыпалось в контейнер мусоровоза, а звонарь намётанным глазом тут же выбирал и откладывал в сторону пищевые отходы и старые вещи, которые могли на что-то сгодиться.