Эти картины, представшие перед ее мысленным взором столь отчетливо, как-то разом поблекли. Ее неприкаянный взгляд, блуждавший по комнате, остановился на книге, которую она все еще держала в руках.

«Она не может занимать труп, – прочитала Мэгги, – после христианскаго погребения». Это ее немного утешило. Но (ее страхи тут же вернулись) самоубийцам не положено христианское погребение. Как же тогда? Вместо церковного кладбища ей представился дорожный перекресток с покосившимся указателем, все надписи на котором давным-давно стерлись. Рядом с гробом стояли лишь два-три человека – они украдкой переглянулись, когда могильщик отбросил лопату и взялся за деревянный кол…

Мэгги вздрогнула и вернулась к действительности.

«Это все фантазии, – подумала она. – Но моя подпись в журнале ядов – реальность». Она достала стеклянную колбочку на восемнадцать таблеток. Разовая доза составляла одну или две. За окном занималась заря – надо спешить. Мэгги взяла лист бумаги и минут пять писала. Она дошла до слов «никто не виноват», и тут послышался чудовищный протяжный рев: он становился все громче и громче, пока вся комната не заходила ходуном. Когда звук достиг оглушительной силы, за окном что-то промелькнуло, на долю секунды затмив дневной свет. Потом раздался такой жуткий грохот, какого Мэгги никогда в жизни не слышала.

Позабыв обо всем, она подбежала к окну. Ее взору предстала картина неописуемого разрушения. Весь газон был завален обломками самолета, потерпевшего крушение на огромной скорости. Часть этих обломков вспорола землю, оставив глубокие борозды. Пилота выбросило из кабины – Мэгги увидела его ноги, торчавшие из клумбы под стеной дома. Ноги не шевелились, и она решила, что пилот наверняка мертв.

Пока она раздумывала, что предпринять, под окном раздались голоса.

– Похоже, у нас тут не самое благополучное место, Рандл, – произнес мистер Эмплфорт.

– Да, сэр.

Они замолчали. Потом мистер Эмплфорт снова заговорил:

– Кажется, он еще дышит.

– Да, сэр, дышит, но еле-еле.

– Берите его под руки, я возьмусь за ноги, и внесем в дом.

Что-то начало вырисовываться в уме Мэгги.

Рандл сказал:

– Прошу меня извинить, сэр, но я не думаю, что его нужно куда-то нести. Однажды я слышал, как врач говорил, что, если человек упал и явно пострадал, его лучше не трогать.

– Не думаю, что мы ему навредим, если проделаем все аккуратно.

– И все же, сэр, вы бы послушали мой совет… – В голосе Рандла явственно прозвучала настойчивость.

Мэгги, которую трясло от волнения, хотелось распахнуть окно и крикнуть: «Несите его сюда, в дом!» Но ее словно парализовало, и она была не в силах вымолвить ни слова.

Наконец мистер Эмплфорт сказал:

– Вы должны понимать, что нельзя оставлять его здесь. Начинается дождь.

(«Вносите же его! Вносите!»)

– Что ж, сэр, только под вашу ответственность…

Сердце Мэгги замерло.

– Разумеется, я не хочу навредить бедняге.

(«Да вносите же его! Вносите!»)

Первые капли дождя упали на окно.

– Послушайте, Рандл, надо как-то защитить его от дождя.

– Я принесу тот кусок крыла, сэр, и поставлю над ним.

(«Вносите же его! Вносите!»)

Мэгги услышала, как Рандл тащит что-то тяжелое по гравийной дорожке. Потом скрежещущий звук стих, и мистер Эмплфорт сказал:

– Для носилок как раз то что надо, Рандл! Земля мягкая, подсунем под него эту штуковину. Осторожнее, осторожнее! – Оба мужчины тяжело задышали. – Взялись за свой конец? Хорошо.

Их тяжелые, размеренные шаги постепенно затихли.

Следующим, что услышала Мэгги, был шум мотора машины, в которой приехал врач. Не смея выйти из комнаты и не в силах усидеть на месте, она приоткрыла дверь и долго стояла, прислушиваясь. Наконец, она увидела медсестру, идущую к ней по коридору.

– Пациенту чуть лучше, мисс Уинтроп. Доктор думает, что теперь он пойдет на поправку.

– Какому пациенту?

– О, у другого бедняги не было никаких шансов.

Мэгги закрыла глаза.

– Могу я увидеть Энтони? – спросила она после долгого молчания.

– Ну, если только одним глазком.

Энтони слабо улыбнулся ей с кровати.

Котильон[46]

– Ты хочешь, чтобы котильон танцевали в масках? – уточнила Мэрион Лейн. – А мы не упаримся?

– Дорогая моя, сейчас декабрь, а не июль, – напомнила Джейн Мэннинг, хозяйка дома и давняя подруга Мэрион. – Смотри! – Она указала на окно, их единственную защиту от мягкой бомбардировки снежными хлопьями.

Мэрион поднялась с кресла у камина, подошла к окну и выглянула наружу. Снегопад начался как по заказу, словно для подтверждения слов миссис Мэннинг. Темный гравий еще местами проглядывал на садовых дорожках, присыпанных снегом, как белой пудрой, а блестящие листья магнолий, тоже припорошенные белым, казались практически черными. Деревья, которые еще вчера, когда Мэрион прибыла в поместье, вырисовывались на фоне предвечернего неба так отчетливо, что можно было легко разглядеть каждую тонкую веточку, теперь сделались почти невидимыми, превратились в смутные силуэты, проступавшие сквозь снежную пелену. Мэрион отошла от окна.

– Твоя идея с котильоном мне нравится, – сказала она. – Не подумай, что я возражаю или хочу тебя отговорить. Я вообще человек неконфликтный. Хотя, может быть, ты считаешь иначе?

– Что ты, милая?! Вовсе нет.

– Я просто подумала, что, если все будут в масках… Наверное, будет уже не так весело, если не знать, кто есть кто? Я имею в виду, в тех фигурах, когда дамы пудрят лицо кавалерам или стирают их отражения с зеркала. Какой смысл пудрить маску?

– Дорогая моя Мэрион, эти черные шелковые полумаски закрывают лишь верхнюю половину лица. Неужели ты думаешь, что мы не узнаем друг друга?

– Ты, может быть, и узнаешь, – сказала Мэрион. – А я плохо распознаю лица, даже без масок. Если я случайно встречаю на улице кого-то из лучших друзей, я могу их не узнать и пройти мимо.

– Но ты же узнаешь их по голосам.

– А если они молчат?

– Можно задать им вопрос, завести разговор.

– Я все равно не знакома и с половиной твоих гостей.

– С теми, кто гостит в доме, ты еще познакомишься, – сказала Джейн. – Это уже шестнадцать. И ты знаешь Греев, и Фостеров, и Болтонов. Всего должно быть около восьмидесяти человек. Может, чуть меньше.

– Считая незваных гостей?

– У нас таких не бывает, и в этот раз тоже не будет.

– Но как ты поймешь, что их нет, если все будут в масках?

– Во-первых, я буду знать точное число приглашенных, а во-вторых, ровно в полночь, когда котильон завершится, мы все снимем маски. Такое правило.

– Ясно.

Внезапно комната наполнилась светом. Вошел слуга и принялся задергивать шторы. Подруги умолкли, дожидаясь, когда он закончит с последним окном, – всего их было пять.

– Я уже и забыла, какая длинная эта комната, – сказала Мэрион. – Как я понимаю, котильон будет здесь?

– Больше негде. Будь она чуть подлиннее, можно было бы устроить гонки на подушках. Но, боюсь, ничего не получится. Места тут маловато, гонка закончится сразу, как только начнется.

Слуга придвинул к ним чайный столик и вышел из комнаты.

– Дорогая моя, – внезапно проговорила Джейн, – пока Джек со своей шумной компанией не вернулся со стрельбищ, я хотела бы сказать, как я рада, что ты к нам приехала. Хорошо, что все остальные соберутся только в Сочельник. У нас будет время поговорить, и ты мне все о себе расскажешь.

– О себе? – рассеянно переспросила Мэрион, заерзав в кресле. – Да рассказывать особенно нечего.

– Как же нечего?! Нет, я не верю! Не может быть, чтобы за столько месяцев не произошло ничего нового и интересного. У меня-то жизнь скучная… нет, не скучная, просто тихая. А твоя жизнь всегда была mouvementée[47].

– Раньше да, – согласилась Мэрион. – Раньше да, но теперь я…