Варвара Тихоновна Одинцова, машинально поправив сползшее с босых ног Андрейки одеяло, заглянула в закуток, где спала дочь. В тесной для двоих подростков комнате их квартиры Стася недавно попросила выгородить себе угол, в котором поместились бы кровать и тумбочка. А ведь еще год назад она вполне мирно уживалась с младшим братом, деля с ним письменный стол и оба шкафа – книжный и гардероб. При обсуждении, как бы выполнить желание Стаси без ущерба для обоих детей, самое приемлемое решение предложил Андрейка: два стеллажа из коридора были использованы для зонирования, а гардероб переехал на их место.

Варя осторожно присела на край кровати дочери. Стася беспокоила ее все больше: к ее резко наступившему подростковому нигилизму Варя как мать была явно не готова, думая, что уж пара лет до наступления пубертатного возраста в запасе имеется. Не тут-то было, и Андрейка первым испытал на себе возникший на ровном месте гнев старшей сестры. И случилось это лишь из-за того, что без разрешения позаимствовал ее наушники.

Варя вздохнула – сколько еще битв между детьми предстоит наблюдать, сколько бессильных слез пролить, она примерно представляла – просветила ее недавно в этом вопросе кузина Дарья, у которой дети родились с той же разницей в четыре года, но раньше. Муж красавицы Даши, владелец строительной компании «РиВ» (Родион Ильич Варлей), быстренько сориентировавшись в ситуации (не прошло и года в скандалах), определил старшенькую в лондонский колледж с проживанием в семье, где, как он узнал, воспитание детей было строго пуританским. Ни тихий скулеж Даши, ни гневные вопли дочери не тронули черствого сердца бизнесмена, штампом «все оплачено» он подвел итог пререканий, выложив при этом перед ними на стол билеты на лайнер до Хитроу. Билетов было три: в один конец – для дочери, для жены – два, один из которых, обратный, имел открытую дату вылета. Чем Дарья и воспользовалась в полной мере – не видел ее муж полгода, туману Даша, рассказывая о британской жизни, напускала изрядно, заставляя ревнивца мучиться от неизвестности. И только Варя знала, как сестра проводит время – поселившись неподалеку от колледжа, та буквально «пасла» дочь. Только убедившись, что той учеба «в кайф», а новые друзья сплошь «в адеквате», Даша вернулась домой к мужу и сыну.

У Вари возможности отправить Стаську хоть куда, даже к бабушке подруги в Витязево на море, не было. Скромных зарплат: ее – учителя истории в средней школе и мужа – патологоанатома в городской больнице едва хватало на два быстро растущих детских организма. Благо Стаська за брендовыми шмотками не гналась, а Андрейка вообще не замечал, что носит и ест – какая-то неуемная тяга к поглощению знаний появилась у него еще в ползунковом возрасте: книжки, открытые Стасей лишь раз, он замусолил до состояния негодности, переворачивая страницы и водя пальчиками по еще непонятным ему буквам. Когда старшая сестра научилась складывать слоги, Андрейка читал предложениями, тут же запоминая текст слово в слово. В три года Варя застала его за чтением вслух «Приключений Мюнхаузена». Книга была подарена Дарьей, которая одно время даже всерьез подозревала – Андрейка не сын ли ее мужа Родиона: тот в раннем детстве, как успела ей рассказать рано покинувшая этот мир свекровь, рос таким же книголюбом. Но нет, внешне Андрейка был уменьшенной копией Вариного мужа Ивана Одинцова. Обладатель рыжих волос, почти прозрачной светлой кожи и крупного носа, Андрей унаследовал от отца и аллергию на шоколад.

Иван уже в который раз задерживался до позднего вечера в больнице. Именно там, в прозекторской, и никак иначе, чему Варя верила безоговорочно. Хотя в сознании короткими вспышками и мелькали сомнения, она их тут же гнала прочь. Но в последнее время все чаще стала замечать, что ее убежденность в том, что если не думать об измене, таковой и не случится, приводит Дарью в состояние истерического недоумения. При обсуждении этой темы, которую Дарья поднимала с настораживающим постоянством, кузина, глядя на Варю со смесью жалости и злости, издавала короткие нервные смешки, заставляя злиться уже Варю. Варя же порой не понимала, на кого направлена эта злость – на сестру или на саму себя, но упорно пыталась защитить то, на чем, как она считала, держится их с Иваном семья: честность и преданность друг другу. Да, звучит немного пафосно, но по-другому не скажешь. Но, проговаривая эту фразу вслух как мантру, Варя старалась на сестру не смотреть.

Вчера муж вернулся почти в десять, Дарья, забежавшая к ней вроде бы на минуточку часа два назад, никак не уходила. Иван бегло поздоровался с ней, извинившись, ретировался в ванную комнату, а на вопрос Вари, разогревать ли ужин, выкрикнул короткое «нет». Варя посмотрела ему вслед, обернулась к Даше и наткнулась на ее укоряюще-тяжелый взгляд. Дарья молчала, но заметив ее поджатые в кривой ухмылке губы, Варя вдруг подумала, что у той, видимо, имеются какие-то веские основания не доверять Одинцову. Но по какой-то причине сестра до сих пор их не озвучила.

В этот момент Варя и приняла для себя тот факт, что пора бы ей посмотреть на поздние возвращения мужа с другой, более объективной позиции. Конкретных фактов для обвинения Одинцова во вранье у нее не было. Только один маленький эпизод, одна на днях подсмотренная через окно кафе сценка… Ее муж и красивая дама друг напротив друга, цветы в низкой круглой вазе, перед каждым – креманка с шариками мороженого. Романтично… Разве что женщина уж как-то старовата для Вани. Да и свидание, если это было оно, случилось у них ярким солнечным днем, на глазах у прохожих, в самом неподходящем для тайных встреч месте – кафе располагалось на людной пешеходной городской улице.

Варя прошла мимо совсем близко, даже задержалась на несколько секунд у окна, но парочка ее не заметила. Женщина говорила, муж Вари слушал ее внимательно, но по выражению лица невозможно было определить, интересна ли ему тема беседы. Как показалось Варе, Иван был немного напряжен, это выдавали его застывший взгляд и сжатые в кулаки руки. Со стороны можно было подумать, что парочка выясняет отношения. Но более сдержанно ведет себя мужчина.

С сильно бьющимся сердцем, уговаривая себя не волноваться на пустом месте (а такое ли оно пустое?), Варя дошла до скамейки у фонтана, опустилась на нее бочком и еще долго сидела в напряженной позе, не отрывая взгляда от двери кафе. Иван вышел один, Варя быстро набрала его номер на мобильном, задала вопрос: «Ты где?» Услышав в ответ: «В клинике», вдруг разом успокоилась. Что уж теперь, ничего не изменишь, свершилось…

«Сегодня поговорю с ним, в конце концов, эта неизвестность невыносима!» – решила она, выходя из детской и закрывая за собой дверь.

Спать хотелось смертельно, она непрерывно зевала и, проходя мимо спальни, с трудом избежала искушения зайти туда и лечь в постель. «Ничего, чаю выпью, на час-другой меня хватит, а там посмотрим», – подумала она, спеша на кухню. Варя достала с полки керамическую банку с травяным сбором с ее загородного клочка земли – места, где ей удавалось побыть одной – ни муж, ни дети на участок ни ногой. Так было заявлено ими в первый же день после приобретения ею в собственность этих шести соток в поселке Дружный, что в двадцати километрах от города. Покупка была блажью, она согласно кивала своему практичному мужу, пытавшемуся доказать ей нецелесообразность вложения пусть даже таких малых средств в землю, но упрямо стояла на своем. Иван сдался, три четвертых части ее семьи еще неделю демонстративно выказывали свое «фи», но Варя лишь улыбалась. Поняв, что сто двадцать одна тысяча, выигранная мамой в лотерею (билет был ей буквально навязан в кассе супермаркета), никогда уже не материализуется в дензнаки, дети успокоились, согласившись на компенсацию в виде домашнего йогуртового торта. Иван же при каждом случае, когда срочно нужна была какая-то сумма денег, припоминал ей эту покупку, что неприятно удивляло Варю: она никогда до этого не замечала в нем такой злопамятности.