Когда маму положили на песок рядом с тенью, та хищно улыбнулась и аж вся затряслась от нетерпения.

Присев на колени, она прикоснулась к маме. Ктой её части, где должно было биться сердце.

Должно было. Но не билось.

Потому что мою маму у меня забрали. Она не видела, как я росту. Её не было рядом, когда я болела и когда мне было страшно. Если бы она осталась со мной, не было бы той череды любовниц, голышом разгуливающих рядом с королевскими покоями, выходящими и входящими в спальню короля.

Если бы она осталась со мной, все было бы по-другому.

И я была бы другая.

Но прошлое изменить нельзя, только принять. А вот будущее изменить возможно, и именно это я и собиралась сделать.

Когда сгустки черноты полезли изо рта, ушей, носа и глаз банши меня замутило от отвращения. А когда вся эта болотно-слизкая гадость начала пробираться в тело мамы я с трудом смогла вспомнить, зачем начала все это много-много лет назад…

Тело Нисы забилось в спазмах, глаза закатались, а вот века мамы — еще не открылись. Тень была в процессе переселения, а это значило, что пришло время действовать.

Нерешительно сделав первый шаг, я отвесила себе самой мысленную пощечину и остальные три промчалась со всей возможной скоростью, налетая на Нису с треугольным камнем на изготовку. Вложив всю свою силу и всю свою ненависть в удар, я воткнула острие камня прямиком в грудь той, которую десять лет называла лучшей подругой. Прорезав кожу и прорвав мышцы, камень проломил ребра и вонзился во что-то мягкое, что по вибрации, которая стала откликом камня на внутренние сокращения, являлось сердцем.

Кто-то закричал.

Закричал так пронзительно, будто резанув лезвием по ушам.

Я непроизвольно сжалась в комок, пытаясь минимизировать ущерб, пытаясь спрятаться от крика, но камень не выпустила и хватку не ослабила. Наоборот, толкнувшись вперед, я продавила камень еще глубже в тело Нисы, в её сердце…

А оно, несмотря на повреждения, все еще билось. Но каждый следующий удар был слабее предыдущего. Сердце боролось и своей борьбой напоминало раненную птицу, которая пыталась вспорхнуть, но крылья больше не могли летать. И так до тех пор, пока последний, будто бы прощальный удар не свел тело банши судорогой, после чего она обмякла. Чернота, которая протянулась между Нисой и мамой, но так и не успела полностью выкарабкаться из банши, завизжала. Она начала царапалась, дергаться, рваться к королеве изо всех сил, однако словно застряла в том месте, в котором её остановил камень — наполовину в Нисе, наполовину в маме. Так продолжалось недолго. Заверещав и выдав практически ультразвук, тень растворилась в воздухе, оставив после себя лишь черный дымок, будто свеча накоптила.

А после исчез и он.

Послышался глубокий шумный вздох. Воздух с протяжным сухим свистом ворвался в легкие, которые много лет не дышали.

Мама распахнула глаза.

Несколько долгих мгновений она лежала, бессмысленно глядя перед собой, будто бы прислушиваясь — к миру вокруг и к своим внутренним ощущениям.

— Ну, ни черта себе! — выдал Гриша, разрушив хрупкую тишину.

Я со стоном повалилась на тело Нисы, позволив мышцы расслабиться и чувствуя, как мелко-мелко трясутся руки, ноги, внутренности и, кажется, даже мозг.

— Черти не имеют к этому никакого отношения, — хрипло поправила я его. — А вот я — да.

Кое-как я подползла к маме. И когда она повернула ко мне голову, поприветствовала её с улыбкой:

— Добро пожаловать домой, Ваше Величество.

На красивом лице отразилась растерянность. Столько непонимания было в её взгляде. Она даже не знала, кто я.

— Что случилось? — сипло спросила королева и закашлялась.

Я помогла ей сесть, поддерживая за плечи, хотя сама с трудом шевелилась.

— Та, что пленила тебя — погибла, — ограничилась кратким объяснением, понимая, что длинные монологи она сейчас просто не сможет осознать. — Теперь ты свободна, мама. Я вернула тебя, — горячие слезы заполнили глаза, горло жгло и трудно было дышать. — Я тебя вернула…

Самой не верилось в то, что все удалось. Не верилось, что мама здесь, со мной, рядом после стольких лет!

Королева подняла светлый, чистый взгляд, оглядела стоящих по другую сторону от неё оборотня и музу, сущность которых разглядела сразу же, а после повернулась ко мне.

— Вы…, - нерешительно начала она голосом, в котором мне слышался перезвон золотых колокольчиков, завывание летящего над барханами жаркого ветра и шелест пробегающего сквозь пальцы шелка. — Вы моя дочь?

***

С замиранием сердца я слушала тоскливую трель флейты, которая неслась над нами, собравшимся в поселении клана банши. Под ногами — утоптанная многими поколениями воинов черная земля, над нами — замкнутое, затянутое размыто-серыми облаками небо, которое будто бы никак не могло определиться, хочет ли оно излиться дождем или нет.

Рядом со мной — банши из клана Нисы. Среди них взрослые крепкие мужчины с мозолистыми грубыми руками и обветренными лицами. Под стать им коротко стриженные женщины, чья готовность в любой момент встать под ружье читалась в уверенных гордых позах с заложенными за спину руками.

Еще тут были мальчишки и девчонки, с чьих забавных мордашек жизнь пока не успела стереть остатки детства, но они уже ощущали себя членами своего пусть небольшого, но древнего сообщества, как ощущали и всю тяжесть происходящего. В самых задних рядах стояли те, кто уже приближался к закату своей жизни — седовласые мужчины и женщины с глубокими морщинами и понимающими глазами. Они составляли лишь малую горстку от всего клана, потому как банши в принципе редко доживали до старости. Но вокруг них будто витала та огромная мудрость, что накопилась за столетия бытия. Ини также, как и все, были одеты в траурные белые одежды и каждый держал в руке по ярко-алому цветку паучьей лилии, символу невосполнимой потери.

Все мы молча стояли на месте собраний, куда жителя поселения сходились для обсуждения значимых решений, проведения прямых голосований, заключения брачных союзов и… прощания с погибшими.

Вокруг нас кольцом высились одноэтажные деревянные постройки. Банши не любили «холодные» вещи, как они называли металл и бетон, предпочитая жить в окружении натурального материала. Перед нами на сложенных дровах, которые должны были вот-вот поджечь, лежало обернутое в белый саван тело.

Легкий, воздушный, пронизывающий насквозь звук, струился над нами, будто бы порхая с места на место и напоминая пение печальных птиц, оплакивающих потерю. Музыка была изумительной, волшебной, необычайно чистой и ясной, прозрачной, будто затерянный среди гор источник. Не зря флейту часто наделяют мистическими свойствами. Слушая её, душа разрывалась, а слезы сами собой текли без остановки, орошая цветок лилии, который я прижимала к груди.

Я чувствовала себя изможденной. Будто бы все, что было внутри вынули, а то, что осталось отправили на похороны. И вот таким пустым безвольным мешком я пришла, чтобы попрощаться с Нисой.

Когда флейта доиграла, её отец, Изельт, или просто дядя Изя, как я его звала, взял из рук старшего сына подожженную с другого конца поленце и поднес к погребальному костру, позволяя огню перебежать на залитые бензином бревна, которые тут же с трескающим шипением вспыхнули и прожорливое пламя начало разгораться. Вскоре огонь поглотил и тело, с головы до ног плотно обмотанное в ткань, а потому напоминающее древнеегипетскую мумию.

В абсолютном молчаливом единении мы наблюдали за тем, как уничтожается то последнее, что осталось от Нисы — дочери, сестры, подруги.

Никто не всхлипывал, никто не кидался грудью на костер, никто не голосил и не вопрошал небеса «за что?». Даже отец Нисы, суровый вояка, по шрамам на теле и лице которого можно было изучать историю сражений, стоял ровно и гордо, смело глядя на огонь и провожая в последний путь последнюю женщину в своей семье.

Хотя, может быть это было потому что он догадывался?