Вот так и вышло, что я сел в авто, и поехал в город Сестрорецк. Где перночевал на даче, в компании Софьи Игоревны Гейнгольц. А в пять утра я ушел, как бы на прогулку, оставив машину во дворе. Неторопливой трусцой добежал до Белоострова. И, на первой выборгской электричке доехал до станции Ушково.

Я исхожу из того, что вряд ли у него изменился план побега. В той реальности план отлично сработал. Да и здесь, пока, вполне успешен. Хотя я гбешникам передал, что он будет скрываться в лесу, между Зеленогорском и Выборгом, в лесу нет никого. Группы поиска и прочие мероприятия я умею определять. Нету их.

В другой реальности, Гордиевский приехал на поезде, следующим утром после побега, то есть сегодня. На Витебский вокзал. На электричке доехал до Зеленогорска, и приехал сюда на маршрутном автобусе.

Я решил попробовать его все же поймать, по двум причинам. Он олицетворяет все то, что я ненавижу. Все то дерьмо, что никогда не тонет. И идёт по головам. Даже думать не хочу, скольким вполне приличным людям этот урод сломал жизнь.

А вторя причина его поймать — тоньше. Его побег вызвал грандиозный скандал. И куча вполне крепких профессионалов из советских спецслужб вынуждены были уйти в отставку или поменять место работы. Приведя к руководству в органах людей никчемных и пустых. Типо Крючкова и прочих. Двинув по служебной лестнице вверх и вовсе отстойных персонажей. И вот этого — не будет, если Гордиевский останется в Союзе.

Теоретически, его можно было бы слепить на выходе из поезда. Но — вокзал, оживленное место, пассажиры, у него ксива. Боюсь, менты мне не поверят. Не считая вопросов, что мне будут задвать. И это даже если я его сумею опознать. Насчет проследить до безлюдного места, я не заблуждаюсь. Он преподавал и писал учебники по контрслежке.

Но, я знаю место, где он залезет в багажник дипломатического Шевроле, едущего в Финляндию. На Приморском шоссе, за Зеленогорском. Вот в лесу, он против меня не канает от слова совсем. Я не сомневаюсь что его не только найду, но и упакую.

План его побега прост и эффективен. На длинном правом повороте Приморского шоссе, две дипломатические машины Английского посольства, на целую минуту скроются из виду машины наблюдения и сопровождения. Вполне достаточно, что бы встать из кювета и запрыгнуть в открытый на ходу багажник. Причем делалось все среди белого дня. В одинадцать утра.

Я услышал его издалека. Да он не сильно и скрывался. Сидел под сосной и покашливал. Спортивный костюм, кроссовки Адидас. Хе. Любой случайный человек решил бы, что просто турист приблудился.

Проблем я не видел. Разве что раздражала балаклава, что я натянул на лицо. Я подошел сзади и сказал:

— Медленно лечь, руки за голову.

Он, понятно вскочил, и завертел головой. Никого и ничего, кроме меня, не увидел. Спросил:

— Ты кто?

— Не твое дело. Давай, мордой в землю. На Лубянке локти до плеч сгрызли, от нетерпения, поговорить хотят.

Это во мне мягкотелость развилась. Не смог подойти и звездануть по голове человека. Пришлось провоцировать. Он на меня бросился, ясное дело. Он, значит, у нас занимался самбо. Попытался захват-рывок- бедро-удушение. Ну и получи за ухом. Раз подставляешь.

Дальше я достал из рюкзака, что даже не снимал, длинную веревку. И крепко его упаковал. Тщательно следя, что бы не забыться, и все узлы были морскими. Потом примотал его к дереву. К редкой в этом сосново-еловом лесу березе. Для эстетичности фот, что будут делать. Потом похлопал его по щекам. Он открыл мутные глаза. Достал припасенную тряпку, и заткнул ему рот. Глянул на часы, начало десятого. Отлично. как раз у ментов все пересменки с разводами закончились.

А потом я ушел. Где то час он точно не развяжется.

Зеленогорск и в двадцать первом веке не сильно впечатлял. А сейчас я и вовсе вышел к каким то полуразвалинам, барачного типа, образующим что то типа пустынной улицы. Стараясь не попадаться на глаза женщинам, что стояли у водяной колонки, я, за домами, пошел в сторону Ж/Д.

Тут мне повезло. В открытом окне барака, что я проходил, вдруг зазвонил телефон. И, не переставая, звонил раз пятнадцать. Беглый взгляд указал, что это что то служебное, типа прорабский. Ага «Дорожный Участок № 17». Дорожная служба. Вон, поодаль техника, скрепер. Запрыгнул в окно, в пустой кабинет, и снял трубку. Набрал 02. У меня были приготовлены двушки, мало ли. Но где в этом Зеленогорске автоматы искать?

— Милиция. Дежурный, капитан Юсупов.

— Слушай внимательно, Юсупов. На шестьдесят пятом километре Приморского шоссе, в трехстах метрах, в глубине, к березе привязан преступник. Его фамилия Гордиевский. Повтори — рыкнул я. Я ващет умею. Хотя бы потому что он без запинки повторил.

— Немедленно позвони в КГБ, они его ищут. Срочно высылай наряд, что бы они его задержали. Держать в наручниках. В разговоры не вступать. Передать КГБ. Хочешь, сам езжай. Как хочешь, но если он уйдет, я тебе нахер погоны оторву. Повторяю, любые действия после задержания- только в присутствии КГБ. Просто назови им фамилию. Гордиевский. Все блять понял?

Главное в этой истории, это вовсе не поймать этого козла. Главное было не попасться. Искать меня будут изо всех сил. Но вряд ли у них выйдет. Уходя после звонка, я вышел к железной дороге, и с километр бежал по шпалам. А потом ушел в лес с левой стороны. Миновав Зеленогорское кладбище, я несколько раз пересек ручьи. И лесом добежал до Комарова. Ну, в которое, на недельку, до второго. В лесу переоделся.

На битву с Гордиевским я вышел в кирзачах, трикотажных штанах, тельняшке, брезентовой спецовке, балаклаве и перчатках. С брезентовым рюкзаком за спиной. К платформе Комарова, со стороны санатория, пришел парень в костюме Адидас, кроссовках Найк, бейсболке и с рюкзачком Спидо. Любому с первого взгляда понятно, что какой то мажор, возвращается в Питер с гламурного отдыха.

Электричка шла на Питер без захода в Сестрорецк. По вагону пару раз прошел наряд ментов, внимательно разглядывающих пассажиров. Может, уже и меня ищут. Но дорого одетый чувак, дремлющий у окна, их интереса не вызвал.

Я вышел в Белоострове, и, в ожидании состава на Сестрорецк, купил и заточил мороженое с розочкой. И об чем восторг? В Риме, на площади Навона — кафе, где впервые сделали мороженое в том виде, что он существует. Бывая там, я всегда покупал большую плошку из вафли, с семью разноцветными шариками, политыми вишневым сиропом. Стаканчик с розочкой — не конкурент. Вот чебуреки, что делают на Большом, Петроградской стороны, это да. Париж с Римом отдыхают. Заеду, пожалуй, на обратной дороге.

Когда я вошёл в дом, Софья Игоревна гоняла чаи. Её давняя подруга — соседка, которую я называю баба Таня, испекла пирожков. Хотя, понятно. К Софье Игоревне приехал внучатый племянник, и его хотят побаловать. Уплетая второй, с мясом, я подумал, что, пожалуй, останусь здесь до завтра. А завтра поеду на экзамен прямо отсюда. Мы сидели на веранде, с видом на залив, и болтали о всякой всячине.

Мое появление в ее жизни, Софья Игоревна восприняла с тревогой. Находясь в тяжелой депрессии, после кончины мужа, она не ожидала больше ничего хорошего. Но потом появился я, с предложением сложной цепочки разменов. В результате она получала деньги на приличную жизнь, а я ее квартиру.

Да только я привязался к старухе. А она, будучи женщиной умной и опытной, меня вмиг расколола. Разговор вышел забавный. Она просто спросила, ты где деньги взял, Коля? Только про наследство не ври. А мне страшно надоело врать всем. И я рассказал ей часть правды.

Что спер деньги у вороватой заведующей сельпо, которая виновна в гибели деда. И все подробно поведал. Её реакция меня изумила и развеселила. Мы сидели в гостиной на Грибоедова, и, как сейчас, пили чай. Она взяла из моей пачки сигарету. Вполне умело прикурила и затянулась. А потом жена академика Гейнгольца, ответственный сотрудник питерского издательства художественной литературы. Женщина, приятельствующая с Ахматовой, знакомая с Пастернаком, Граниным, Бертгольц, и, практически всем окололитературным Питером, сказала: