Блеснула звёздная дуга,
Ночь говорлива и нага,
Но молчаливы берега;
Во мраке-пике розы-черви.
Хотя дорога и долга,
Опасно лгать,
И стрелки – стервы.
Целуя, разве я не лгу?
К чему иду и как иду?
Всё погребая на ходу
И плавя в тень, бегу, бегу.
Эскиз
Постель горячая ещё от сна,
И мыслей тёплых сам бес в нить не растянет узел.
Вплывает утро в щёлочку окна,
Слегка открытого, чредой шумов и музык.
И солнце льёт – проспавши! – второпях
На землю из бадьи оранжевое пламя.
Я наклоняюсь разбудить тебя,
Руки рукой касаюсь, щеки – губами.
Наедине
Как разряд – острая молния! –
Как разряд, как разрядом
Страсть бьёт,
Когда рядом стоим мы у негасимого звёзд костра
Над заборными чёрными кольями.
Рука в руку – рука быстрая, смелая!
Звёзды с неба золото льют.
Ночь горяча!
«Люблю!» «Люблю!»
Вздрагивая, люблю, шепча,
Час. Поздно. Слеп!
От нежного чувства необратимо слеп,
Не видишь ни единой больше внутренней ямины,
Всё каменное
Преображая в свет.
Провал в стене кирпичной
Провал в стене кирпичной; окно, свет белый;
Одно, другое, поползли по небоскрёбу – до звёзд.
Оголены стволы берёз
И мир нагой – мир смелый.
Ты согласишься с этим, так ведь, право?
Ты говоришь, не надо лгать,
Я говорю, любовь долга –
Я это думаю и правда.
А если лгу – не по своей вине.
Дай руку мне,
Пойдём! Куда, не суть,
Куда, неважно.
Дай руку мне!
Туда, где первенцы-лучи несут
Тепло к земле.
Встречи
Уж сложится оно, не сложится,
Вы – повод, чтобы верить в Бога.
Прошу, любите так, как можете!
Я ошибалась слишком долго.
Я вас теряла, и, найдя потом,
Упав в объятия на грудь,
Я вам твердила нежным шёпотом,
Что мечтаю вас вернуть.
Вы слушали, и вы не верили,
В задумчивости, в тишине
Вы тем одним обманом мерили
Так чёрство-чёрство всё во мне.
Петляя, к случаю от случая
Мой с вашим скрещивался путь.
Я бесконечно, страшно мучаюсь
И мечтаю вас вернуть.
В Петербурге
Смычок припал к струне, в окне
Туманно, и только вывесок цвет через бель,
Всей жизнью странной я, всем неустанным
В себе посвящена тебе.
Хоть мало дней – нестрашно мне! – всё – миг,
Пусть будет долог, громок; пусть щемит
Нерв каждый и по всей длине,
Изящно сдавливает, будто поит
Отравой, привлекательной на вкус,
Прибоем – пахнет пусть морским прибоем! –
Пусть льётся музыка, и языку
За счастье этот миг желанный будет
Проговорить в одну лишь только ночь,
Когда покажется ненужно и смешно
Всё то, к чему стремятся люди.
Когда покажется на удивленье глупым
Всё, восходящее нещадно высоко,
Ослушаются скоро и легко,
Предательски, но верно губы.
Московский двор
Московский двор. Двуглавые фонарные столбы,
Стволы деревьев в белых колпачках извёстки,
Блёстки звёзд
И дымчатая пыль.
Я жду тебя. Я знаю, ты придёшь,
Хотя никто из нас не говорил о встрече,
И вроде не за чем и нечего
Теперь искать друг в друге,
Разве ложь?
А всё же ты придёшь. Сказать, как в нелюбви
Ты жил, познал какую боль.
В объятия упасть мои,
Как будто бы они – любовь.
* * *
Отгорел закат, отшумел прибой,
В целом мире закрылись все окна и двери.
Для меня разлука с тобой –
Это крах самой тонкой материи.
Авария на станции
Электричества нет – на станции очередная авария,
Но мобильный заряжен на сто. Хорошо!
Набрала и, пока вызов шёл,
У меня желанье прошло разговаривать.
А ведь надо, мучительно просит душа,
Надо уже объясниться – секунда до края!
И вообще, может, это мой единственный в жизни шанс
Материализации рая.
Возможно, больше уже не захочется
И внутри будет не так… чудно; дивно.
И я, возможно, буду рассказывать, что одиночество
(Господи правых!) может быть позитивным.
Буду идти по улице одиноко,
Выделывать строчки плохо рифмованного стиха
И с праведным гневом морщиться и вздыхать,
Когда кто-то, цитируя, путает Бродского с Блоком.
Позвонить? Сказать? Воспитанье постылое!
Нагло сказать обо всём и прямо?
Так он посчитает, что я позвонила пьяной.
(Как в прошлые четыре раза – каюсь, было).
Нет, так думать можно и до рассвета!
Брошусь к окну: мерзкое-мерзкое марево.
Всё, набрала! Взял. «Привет! А… у тебя есть свет?
Нет? Так это… На станции, говорят, авария».
Со стороны
Под стоны ночи – грязной, пьяной –
Под треск стекла, вслед громким «ахам»
На в ноль убитом фортепьяно
Ты отфальшивливаешь Баха.
«На бис,» – бормочет завсегдатай,
Ты лист проигрываешь снова,
И смотришь девушкам в глаза ты,
Как каждый старый Казанова.
И в их глазах – слезливо-красных,
Умытых в похоти и лени,
Ты видишь пропасть меж прекрасным
И самым страшным во Вселенной.
Ты вспоминаешь, как по нотам
Играл когда-то в полном зале,
Как ящером из чёрных гротов
Тебя глаза людей терзали,
Как лился гром оваций жаркий,
Верней и лучше всяких музык,
Как ты встречал с букетом в парке
Твою единственную Музу.
И там, вдыхая воздух пряный,
Что рвался в душу, рвался в двери,
Был без вина до бреда пьяным
И в счастье юношески верил.
Теперь один в воскресный вечер,
Надев пальтишко цвета саван,
За упокой поставить свечку
Приходишь в храм для православных.
И ты не знаешь, старый демон,
Что Бог, знаток земной стихии,
Счёл подражанием Эдему
Сюжет твоей перипетии.
Любовница Зевса
Над озером гладким, за белой туманной завесой,
В неведомом синем лесу,
Где воздух по-летнему жарок и сух,
Там вылепил скульптор любовницу Зевса.
От солнца лучей покрасневшие нежные щёки,
И бель опускаемой томно руки,
И в волосы впитые розы-венки,
И взгляд не по-женски глубокий.
Богиня, поющая песнь, царица,
Смеётся, вино неразбавленным пьёт,
Последняя сволочь при виде её
Мгновение просит остановиться.
Над озером птицы кричат – их крики разносятся эхом.
Как жаль, что натурщицы плоть холодна!
Но знаю я точно, смеялась она
Когда-то особенным смехом.
Сейчас обречён её голос молчать меж сосен дремучего леса,
Но раньше, когда становилось темно,
Смеялась она, а в душе ли смешно –
Ей было неважно, любовнице Зевса.
Смеялась она, и, на горы взойдя, забыв все обиды и муки,