Он оказался на самом краю небольшой поляны, окруженной редким лесом. Ближе к дальнему от Сережи краю стоял небольшой, явно переживающий не лучшие свои времена деревянный дом. С правой стороны к нему жалась хлипкая деревянная пристройка — сарай, решил про себя Сережа — а на некотором расстоянии стояла, по всей видимости, баня. На фоне всего этого великолепия очень выделялась припаркованная на лужайке машина. Это был заляпанный по самое не балуйся гигантский джип с московскими номерами. Даже совершенно не разбирающемуся в тачках Сереже он показался очень мощным и серьезным зверем.
Не в ту сторону думаешь, мурлыкнул внутренний голос. Если есть машина, значит, есть и дорога, по которой эта машина приехала. А если есть дорога, значит, есть некий островок цивилизации, из которого эта дорога сюда ведет.
Сережа облизнулся, неосознанно перебрал передними лапками и, погруженный в раздумья, чуть не подлетел на месте с очередным “БАМ”. Взгляд метнулся в сторону, и Сережа наконец увидел источник злополучного шума: в паре десятков метров от него на земле стоял ровный низенький пенек. И какой-то раздетый по пояс лохматый мужик озлобленно колол на нем дрова. Взять полено — одна секнда, поставить на пенек — вторая, замахнуться — третья. Потом удар, потом снова три-четыре секунды перерыва, потом удар. Сердце опять пустилось вскачь. Людям Сережа не особенно доверял, а после Рубинштейна так и подавно. И уж тем более — всяким крупным заросшим личностям, живущим на отшибе мира, как какие-нибудь маньяки.
БАМ.
Предполагаемый маньяк одним точным ударом расколол очередной чурбан, выпрямился и утер тыльной стороной ладони лоб. Все его лицо, не скрытое волосами и бородой, блестело от пота. А еще этот запах свежезаготовленных поленьев… Стоило о нем подумать, и он будто стал в разы сильнее. Сережа поморщился и, мужественно продержавшись несколько секунд, звонко чихнул. Маньяк, как назло, все еще филонил и на звук среагировал метнувшейся к поясу штанов рукой. Сережа едва сдержался, чтобы не зашипеть: припал пузом к земле и вперил в маньяка немигающий взгляд. Куст надежно его скрывал, но лучше было быть наготове. И хорошо бы, чтобы топор так и остался с на треть утопленным в пеньке лезвием.
Маньяк замер, напряженно разглядывая близлежащие кусты и деревья, а потом вдруг разом расслабился, закатил глаза и усмехнулся себе под нос. Ну точно того, решил Сережа, сердито подметая землю позади себя хвостом. Что Рубинштейн, что этот — какой нормальный человек решит жить и работать посреди непроходимой чащи?
Маньяк, отдохнув, снова взялся за топор: выдернул из пенька, подхватил с земли очередной чурбан… Пятясь, чтобы не выпустить его из виду, Сережа сдал назад и, едва убедился, что маньяк целиком и полностью увлечен колкой дров, развернулся и ломанул вглубь леса.
Маньяк маньяком, а покормить себя и лисят все же стоило — живот с каждой минутой тянуло все сильнее.
***
План был отличный. Надежный, как швейцарские часы. Зависнуть в нынешней норе на пару дней, покараулить маньяка, а, когда он отлучится, постараться проникнуть в дом и раздобыть хотя бы одежду. А если повезет, то еще и немного денег. Можно было раскатать губу на ноутбук или смартфон, но Сережа не был жадным.
Сережа всего лишь хотел выбраться из леса и забыть о событиях последнего года как о сущем кошмаре.
Вот только тянущее чувство внизу живота, которое он принял за голод, оказалось вовсе не голодом. Свернувшись в норе клубком, поскуливая от боли, Сережа понял, что либо его чрезмерная активность в последние дни сделала свое дело, либо он охренеть как просчитался со своими двумя неделями в запасе.
Это точно не был голод.
Это были схватки.
========== Глава вторая, О бытии маньяков с ПТСР ==========
Кофе хотелось просто зверски.
Олег знал, что, когда организм уже не просит чего-то, а в ультимативной форме требует, жестко и радикально, лучше это что-то предоставить, и побыстрее. Это только в кино “никаких переговоров с террористами”. В реальной жизни им полагался и крепкий кофе, и плотный завтрак, и первая утренняя сигарета, но — вперед всего — заветные “еще пять минуточек”.
“Еще пять минуточек” хотелось даже больше, чем кофе.
То утро привычно поприветствовало Олега настырным звонком будильника. Совершенно бесполезного, надо сказать: надроченные армией биологические часы и так что в будни, что в праздники безжалостно поднимали его с постели ровно в половину восьмого. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Да и звук у будильника был неприятный: сначала совсем тонкий, почти неслышный, а потом нарастающий по экспоненте писк, который делал невозможным никакое бегство от реальности. От него не спасали ни натянутое до макушки одеяло, ни прицельно брошенная в сторону тумбочки подушка.
И все же Олег раз за разом заводил будильник и раз за разом по нему просыпался, выкидывал из-под одеяла руку и вслепую шарил по тумбочке в поисках телефона. Это была странная, немного мазохистская привычка: вынырнуть из сна на час-полтора раньше положенного, глянуть на время и с блаженным выдохом утопнуть обратно в подушке — досыпать не доспанное.
Вот и сегодня Олег выпростал руку наружу, схватил телефон и уставился слезящимися от слишком яркого света глазами в экран. На экране горели восхитительные шесть-пятнадцать, Олег смахнул пузатый значок будильника в сторону “выключить”, сунул телефон под подушку и преспокойно отрубился, чтобы проснуться окончательно в привычную половину восьмого.
Теперь за порцию хорошего эспрессо можно было и убить.
Знакомо хрустнули колени, ступни на ощупь нырнули в тапки, и Олег сладко потянулся, чувствуя себя жигулем, пытающимся завестись на морозе: голова пока не варила, и все окружающее пространство ощущалось враждебным и неприятным. Олег знал, как это исправить. Первыми пунктами в его ежедневном рутинном списке шли: отлить, умыться и зарядка в строго обозначенном порядке, а потом уже и вожделенный кофе с завтраком. И если с первыми двумя опциями проблем не возникло, то на третьей Олег привычно застопорился. Разминка в последнее время давалась ему тяжеловато, но под ее конец тело почти всегда раскочегаривалось, а мышцы начинало приятно потягивать, и из жигуля на морозе Олег превращался в добротный уазик: неплохо бы заменить пару деталей, но в целом отлично фурычит.
И как только это происходило, вдруг заканчивалось топливо. Каждый чертов раз, на самом интересном моменте.
Олег сердито фыркнул и из природного упрямства снова согнул руки в локтях, почти касаясь грудью пола. А потом еще и еще. Дышалось уже с трудом, между напряженными лопатками давно собрался пот. Руки предательски задрожали, и на четвертый раз Олег опустился грудью на пол (сколько ни ездил в город, все забывал купить нормальный коврик и так и занимался на местном — тщательно выбитом и выстиранном — половичке) и тихо выматерился. Мозг еще помнил, на что способно тело, а тело в свою очередь помнило пять пулевых и два месяца на больничной койке, и из-за этого возникал некоторый рассинхрон: вместо пятидесяти отжиманий удавалось сделать тридцать, вместо ста сорока приседаний — восемьдесят. Олег злился сам на себя, хотя и понимал, что это не только беспочвенно и бесполезно, но еще и нечестно по отношению к самому себе. Три месяца назад, когда он едва сюда переехал и мог отжать только десятку и выдыхался после двух принесенных в баню ведер с водой, было хуже.
Гораздо, гораздо хуже.
Когда дыхание вернулось в норму, а желудок в очередной раз напомнил о себе голодным ворчанием, Олег отлепился от пола и поднялся на ноги, морщась от прострелившей плечо боли. Баня была запланирована только на завтрашний вечер, так что придется ограничиться обтираниями влажным полотенцем на кухне. Вода из рукомойника текла ледяная, греть ее для утренних бьюти-процедур было откровенно влом, и Олег шипел, но терпел. Зато моментально улетучились остатки сна.
Закончив и закинув полотенце на плечо, Олег потянулся включить самую маленькую конфорку на газовой плите, потом сунулся за туркой, достал банку с только вчера намолотым, ароматным кофе и как-то вдруг обнаружил, что настроение потихоньку исправляется.
