— Мясо для лисят есть? — деловито уточнил Сережа, и Олег оскорбленно поджал губы.

— Ты дрых почти шестнадцать часов. Как вырубился в машине, так и пиши пропало. Я уже дважды их забирал на покормить и погулять. И побеситься, а то они бы тебя от переизбытка энергии уже сожрали. Оу.

Сережа проследил его озадаченный взгляд и мягко рассмеялся: его хвост самовольно волохался по одеялу. Не бил, как бывало в моменты особого довольства, но лениво елозил туда-сюда.

— Я его не очень контролирую, — пояснил он и осторожно сполз с кровати. Вроде не шатало, но ноги были немного ватные. Впрочем, спустить на пол лисят и без посторонней помощи добраться до кухни это ему не помешало.

На обеденном столе стояла тарелка со стопкой румяных блинчиков. Сережа жадно потянул носом и сглотнул набежавшую слюну.

— Они немного остыли, горячие вкуснее…

— Набиваешь себе цену? — Сережа кинул в сторону Олега деланно подозрительный взгляд.

— Есть немного.

Необходимости в этом не было. Сейчас Сережа и свежепойманных мышей бы сожрал сырыми и неосвежеванными, что уж говорить о румяных, так и манящих блинах. Он упал на стул, свернул один блинчик трубочкой и на мгновение замер. Рядом с тарелкой стояло целых три пиалы с топпингами. Олег здорово подготовился к его пробуждению. Сережа выбрал ту, в которой угадывалось разведенное со сметаной варенье, обмакнул край блинчика, откусил, не удержавшись, блаженно зажмурился и застонал.

— Боже, — прошептал он с набитым ртом и торопливо затолкал в себя остаток блина.

— Вкусно? — самодовольно уточнил Олег, устраиваясь напротив, но одного брошенного исподлобья взгляда хватило, чтобы он растекся в улыбке и перестал кокетничать.

Сережа принялся за второй блин. Потом за третий. После пятого его надуло как шар, а организм сказал твердое “хватит”, но рука так и тянулась к тарелке. Блины были восхитительно ажурные, ароматные, а главное — вкусные. Сережа и так знал, что Олег умеет и любит готовить, но, когда выпала возможность убедиться самому, ощущалось оно по-другому.

— Я периодически обращался и таскал еду из холодильника, — поделился он, все-таки решив сделать паузу, и откинулся на спинку стула. Даже дышалось тяжеловато, — когда тебя не было, но по чуть-чуть, чтобы не было заметно, а это…

Это было самое потрясающее, что он ел в своей жизни. Сереже казалось, что, даже если он осуществит свою мечту, станет очень влиятельным и очень богатым и каждый день ему будут готовить кухни разных стран повара мирового класса, он все равно будет вспоминать об этих блинах и думать: блять.

К счастью, Олегову эго хватило выражения его лица, пытать Сережу дальше он не стал. Олег просто смотрел. Теперь он делал это открыто, но не пялился, как на диковинную зверушку в зоопарке, а изучал, как впервые увиденного, равного себе собеседника. Сережу нисколько не тяготили его взгляды.

— Расскажешь, как так вышло? В смысле с лабораторией и Рубинштейном, — спросил Олег после пары минут довольно уютной тишины. Лисята, вдоволь наигравшись друг с другом и со своими игрушками, теперь толкались и пытались поставить передние лапки на его табурет. Сережа взял с тарелки еще один блинчик и принялся рвать его на маленькие кусочки и поочередно им скармливать. От вопроса он чуть напрягся, но Олег тут же добавил: — Если не хочешь отвечать, то не надо.

Сережа зажато дернул плечом. Хотел ли он об этом говорить? Определенно нет. Но было ли честно раскрыть свои карты, после того, как Олег раскрыл свои?..

— Нечего особо рассказывать, — он взял еще один блинчик, чтобы занять руки, свернул, но есть не спешил. Лисята начали требовательно подвывать, но замолкли, стоило бросить на них строгий взгляд. — Оборотней обычно после девятого класса выпирают, отправляют в специализированные техникумы, но мне повезло с учителями, они по поводу меня аж районный педсовет созвали, и я остался до одиннадцатого. Я уже тогда увлекался информатикой, хотя знал, что в программисты меня хрен возьмут. Меня это злило, я брал все первые места на городских олимпиадах. Еще преподы все с таким сочувствием смотрели, вручая очередную грамоту. После выпускного надо было куда-то поступать, все места посчитаны, порядок строго регламентирован: куда, на кого, кем потом работать. К какому ликоцентру тебя прикрепят, чтоб наблюдался. Как гребанного УДОшника. Я так не хотел, ну и взломал МГУшную базу абитуриентов. Поступил на информационные технологии с хорошей стипендией.

Последняя фраза прозвучала даже гордо, а весь рассказ давался на удивление легко. Будто он говорил о ком-то другом, а не о себе. Скорее всего, это был какой-то защитный механизм психики, с которым ему еще предстояло разобраться.

Олег слушал внимательно, не перебивал. Сережа продолжил:

— Все было хорошо, учеба давалась мне легко, на втором курсе я даже подрабатывать начал, немножко, снял себе комнату почти в центре. А на третьем у нас поменялся препод по матанализу. Неприятный мужик, сдать можно было либо через постель, либо взяткой. Я знал предмет, — впервые с начала рассказа Сережа почувствовал злость и махнул свисающим с табуретки хвостом, в голосе прорезались рычащие нотки, — хорошо знал. И, если честно, у меня и не было денег на взятку. Первые два раза он меня тупо завалил, на третий понял, что я упертый, и отсыпал с барского плеча трояк, мол, подавись и иди гуляй. А у меня повышенная стипендия, подработки были нерегулярные, и она была мне кровь из носа нужна. Трояка не хватало, надо было отлично. В общем, я разозлился и… — Сережа перевел дух и коротко обвел рукой с так и нетронутым блином свои уши и хвост. — Обычно, чтобы держать человеческую или животную форму, не надо напрягаться. Но если нервничаешь или, наоборот, слишком расслаблен, могут полезть… лишние детали. Какой он тогда ор поднял, господи боже. Я максимум рыкнул, а в деканате были уверены, что чуть ли не набросился на него. А на нем ни царапины не было!

Сережа все же макнул блинчик в сгущенку, откусил и принялся сосредоточенно жевать. Олег не торопил.

— В общем, мое жульничество вскрылось, меня отчислили, принялись таскать по всяким комиссиям, грозились судом. Тогда на меня и вышел Рубинштейн, — Сережа перевел дух и доел блинчик. А потом осторожно задал вопрос, про который до этого момента не помнил, что хочет знать на него ответ. А он хотел. Боялся, но хотел. — Кстати, а… что с ним?

Олег нахмурился.

— С Рубинштейном?

Сережа кивнул, и выражение лица у Олега стало престранное: как будто его застали врасплох, хотя Сережино любопытство было вполне объяснимо. Когда тебя против воли удерживают в садистском разведенческом центре, логично, что тебе захочется узнать судьбу того, кто за всем этим стоял.

— А ты не помнишь? — осторожно уточнил Олег, и Сережа напрягся.

События последних дней он и в самом деле помнил урывками. Помнил, как за ним устроили охоту в лесу, как загнали в угол и вырубили дротиком со снотворным. Как он очнулся в камере, как его пытались накормить, как потом — тут память начинала сбоить, даже под дулом пистолета он не смог бы сказать, сколько между этими событиями прошло времени — его силком выволокли из нее и притащили в самую ненавидимую им часть лаборатории — в смотровую. Рубинштейн там точно был. Сережа помнил его наглую самодовольную морду, помнил, как он расплылся в мерзкой усмешке и завел это свое снисходительное сюсюканье: Сережа то, Сережа это. Кажется, он бросился на него и располосовал лицо, Рубинштейн развизжался, вызвал санитаров и… дальше был провал. Сережа сглотнул.

Потом он помнил, как шел за Олегом по коридорам, вздрагивая от каждого шороха, как ему вручили лисят, посадили в машину. И снова провал. Олег сказал, что он вырубился. После всего пережитого это было неудивительно.

Сережа качнул головой.

— Пришлось, — очень осторожно сказал Олег, не сводя с него глаз, — его устранить.

Формулировка была подозрительно деликатная, словно Олег что-то недоговаривал, и…

Просто порадуйся, что уебок больше нас не потревожит, шепнул внутренний голос, к тому же — разве нет вопросов поважнее?