Олег моргнул еще раз и снова уставился в белое полотно над собой. Куда более плотное и далекое. Не простыня, а потолок в спальне. И под спиной не раскаленный песок, а влажная от пота постель. Лицо было мокрое — видимо, он все же плакал во сне, но не почувствовал этого — а тело по-прежнему оставалось бесполезной грудой костей и мышц, над которой он не имел никакой власти. В предыдущие два раза, когда с ним происходило что-то подобное, когда сон уже почти полностью отступал, а руки-ноги так и не начинали слушаться, его захватывал такой страх, какого он не испытывал ни в одной горячей точке. Одно дело умереть, подорвавшись на мине или от пули, пускай даже не сразу, а через несколько часов от потери крови, и совсем другое — сгнить заживо, до последнего оставаясь в сознании, в чужой постели, за полтора часа езды от цивилизации.

Олег знал, что такой исход маловероятен, но взбудораженный кошмаром мозг был способен на многое и картинки перед мысленным взором рисовал одну страшнее другой. Олег лежал, не имея возможности — или сил — пошевелиться, и смаковал их с садистским удовольствием, прикидывая входные данные: как скоро его найдут, в какой степени разложения, можно ли будет опознать, да и найдут ли кого, кто опознает.

Сегодня было по-другому.

Сегодня, стоило Олегу открыть глаза, как под ладонь, по-солдатски лежащую строго параллельно телу, сунулся нос. Нос был сначала шершавый и влажный, а потом мохнатый и теплый. Он поддел пальцы, и Олег, напрягшись, смог немного пошевелить ими в ответ, поглаживая самыми кончиками шелковую шерстку. Нос обеспокоенно фыркнул. Олег чувствовал его, а еще чувствовал слезы на лице, кровать с продавленным матрасом, биение собственного сердца. Даже фантомный запах поджаренной человечины начал тускнеть, медленно уступая позиции привычным утренним ароматам. Также медленно, шаг за шагом, уходил из тела страх.

Вместе с ним уходила и невозможность пошевелиться.

Уже через пару минут Олег смог повернуть голову набок и поймать в поле зрения лиса. Тот лежал на постели, все еще держа нос под его расслабленной ладонью. Стоило им пересечься взглядами, как лис неуверенно махнул из стороны в сторону хвостом. Олег слабо улыбнулся, и лис махнул хвостом еще раз, теперь в другую сторону. Словно получив негласное разрешение, он сильнее подлез под ладонь, так, что сначала пальцы Олега оказались у него на макушке, а потом и вовсе на холке.

— Привет, — хотел сказать Олег, но не смог.

Лис подполз еще ближе, вытянулся вдоль тела под рукой и положил голову на грудь. Он был тяжелый и жаркий, но его присутствие успокаивало, и, когда смог, Олег запустил пальцы ему в густую шерсть. Лис довольно зафырчал и прикрыл глаза.

— Опять ты тут, — проворчал Олег, когда трупная вонь окончательно выветрилась, а к нему самому вернулся голос. Он, конечно, имел в виду “спасибо, что разбудил, приятель” и “паршивое утречко, да?” и откуда-то знал, что лис поймет правильно. Животные ведь больше на интонацию ориентируются, не понимая непосредственного смысла, а говорил Олег мягко и вдумчиво.

Хотя следовало признать, что конкретно ему лис достался смышленный — Олег не всегда был уверен, что это именно лис достался ему, а не наоборот — возможно, когда-то домашний и даже дрессированный. Он понимал с полуслова, не безобразничал, если только не видел в поведении Олега безусловный зеленый свет на мелкие игривые пакости, и вот только с кроватью у них возникло некоторое недопонимание.

Вообще-то лису полагалось спать на подстилке на полу. Олег разорился на шикарную лежанку “для крупных пород” тогда же, когда разжился щенячьими игрушками и каплями от блох, но капли лис воспринял более благосклонно и даже позволил обработать себя и лисят, хоть и обиженно чихал потом полвечера. А вот подстилка не пришлась ему по душе. Первые два дня он покорно спал на половичке, поближе к коробке с лисятами. Потом Олег купил ему лежанку. А лис вместо того, чтобы благодарно тявкать и скакать от радости, начал осваивать кровать.

Поначалу, стоило Олегу состроить суровое выражение лица, он поджимал пострадавшую в неравном бою с капканом лапу и жалобно поскуливал. У Олега все внутри обрывалось, опускались руки, и несчастное животное оставалось утаптывать себе спальное место на соседней подушке. Но скоро лапа зажила, и в один из вечеров Олег заметил странное.

— Левая, — сказал он лису, уперев руки в бока, — тебе левую лапу защемило. А поджимаешь ты правую.

У лиса аж морда вытянулась — наверное, решил тогда Олег, у него было очень говорящее выражение лица, раз даже лисица поняла, что катастрофически проебалась.

— Может, все-таки свалишь в с в о ю постель?

К чести лиса, разыгрывать спектакль дальше он не стал. Вместо этого он живо подскочил на все четыре — абсолютно здоровые — лапы, отпрыгнул поближе к подушкам, припал пузом к покрывалу и замотал хвостом из стороны в сторону. Олег уже знал игру под кодовым названием “поймай меня”, а еще знал, что лис мельче и оттого проворнее. Это не мешало ему снова и снова принимать вызов, проигрывать и получать огромное удовольствие от происходящего.

В тот раз поймать и выставить лиса с кровати не получилось.

Как не получилось и в следующий, и в тот, что случился после него.

Не то чтобы Олега напрягало это всерьез. Возвращаясь с улицы в дом, лис смиренно позволял вытереть себе лапы влажной тряпкой, с грязными в постель не лез, да и спать с ним было хоть и жарко, но гораздо уютнее, чем одному.

— Фыр, — будто в подтверждение его мыслям сказал лис и устроился поудобнее под боком, запрокинув голову и упершись мокрым носом Олегу куда-то под подбородок. Его хвост лениво волохался по постели, но постепенно начал замедляться, словно лис проваливался обратно в дрему.

Мозг к этому моменту возвратил себе почти полный контроль над телом, и Олег смог дотянуться до прикроватной тумбочки и сцапать телефон. Циферблат отрапортовал о половине десятого, и за это… да, за это тоже стоило благодарить лиса. В первый раз, когда он услышал будильник в несусветную рань, он просто поворчал на своем лисьем и свернулся в осуждающий клубок. Во второй поворчал активнее и растолкал Олега лапами с наскока, чтобы выключил, и в наказание за медлительность приволок двух разбуженных, сонно хнычущих лисят прямо ему под нос.

На третий раз телефон, скинутый лапой, смачно встретился с полом.

На четвертый Олегу пришлось признать безоговорочное поражение. Он демонстративно открыл приложение будильника и снял все галочки.

— Доволен? — поинтересовался он у лиса и показал экран. Лис флегматично возлежал между подушек, вылизывал уже мокрого, смешно всклоченного лисенка, и ему было абсолютно плевать на это представление. — Вот ты зараза мохнатая.

Олег сказал это тихо, себе под нос, но лис предостерегающе рыкнул. Лисенок пугливо прижал ушки, но, быстро смекнув, что отцовский гнев направлен не на него, гордо распрямил их обратно, посмотрел на Олега и тоже рыкнул. Получилось больше похоже на громкий зевок.

— Ага, конечно, поговорите мне тут еще.

Именно в такие моменты Олегу начинало казаться, что крыша у него едет чуточку быстрее, чем он привык. Наверное, следовало чаще выбираться в город и говорить с кем-то, кроме Вадика раз в месяц и словоохотливых продавщиц, и тогда, возможно, Олегу перестали бы отвечать всякие лисы.

Это с одной стороны.

С другой, лис был неплохим собеседником, молчаливым, да, но это был скорее плюс, чем минус.

На следующее утро после торжественного отключения будильника Олег проснулся в привычную половину восьмого, но встать не успел: под руку подкатилось шерстяное и теплое. Оно сладко зевнуло во всю пасть, посмотрело чуть осоловевшими глазами, и Олег вдруг подумал: а почему бы и нет. Его срубило обратно так быстро, как не рубило даже после целого дня физической работы на свежем воздухе, а выкинуло в реальность уже ближе к одиннадцати.

Олегу такой расклад вещей понравился, и теперь он если и просыпался по своему внутреннему будильнику, то быстро засыпал по новой. В откровенно плохие — как, например, сегодняшняя — ночи это не срабатывало, но хотя бы можно было поваляться в постели и никуда не спешить.