Миссис Малфой. Что-то заставляло рот Гермионы презрительно кривиться, когда она слышала это словосочетание или произносила его даже в собственных мыслях. Нет, какая, должно быть, это глупая девчонка! Как можно было выскочить замуж в семнадцать лет, да еще за такого же, по сути, подростка! Даже не закончив школу и не сдав экзамены! Ей оставался доучиться всего-то год, а она вместо этого родила ребенка – уму непостижимо! Но внезапно мыслительный процесс Гермионы свернул в другое, намного более привычное русло: а что, если именно из-за этого ребенка Астория и не смогла продолжить учебу?.. Чертов Малфой наверняка заставил девчонку поскорее родить ему драгоценного наследника древнего рода, разумеется, наплевав на её образование и стремления. Разве могли волновать этого напыщенного павлина чужие интересы? Выбрал себе невесту, как на базаре, чтобы поправить дела своего загибающегося бизнеса, даже не побрезговал тем, что она несовершеннолетняя, а потом обрюхатил и посадил дома. Неудивительно, что Астория не в восторге от роли матери, кто по доброй воле хочет возиться с младенцами, когда тебе восемнадцать?
Гермиона распалялась все больше, продолжая накручивать себя картинами домашней тирании Малфоя-младшего. При этом её обычно довольно рациональный мозг пытался влезть с неуместными замечаниями и что-то вякнуть про то, что Гарри и Джинни обзавелись первенцем примерно в то же время, и Джинни всего-то на год старше Астории, и это был их вполне сознательный выбор, никто никого не принуждал. Но кто в здравом уме будет сравнивать Гарри, милого, доброго Гарри, который был лишен семьи с самого детства и так тосковал по теплу и любви, и противного хорька Малфоя?! Разумеется, это совсем разные вещи. Ничего общего.
Наутро Гермиона даже не удивилась тому, что всю ночь ей опять снился Малфой. Наверное, не стоило столько думать о нем накануне, потому что воображение, избытком которого она обычно не отличалась, сыграло с ней злую шутку. Малфой в эту ночь явился к ней не один, а с девушкой, черт лица которой ей так и не удалось рассмотреть – она была словно замыленной, размытой фигурой, лишь образом, не несущим никакой конкретики. В этих снах пара гуляла, взявшись за руки по необычайной красоты саду, и Малфой заботливо отодвигал нависшие над гравийной дорожкой ветви деревьев, чтобы они случайно не задели девичьей макушки. Они завтракали на залитой солнцем террасе, жуя золотистые круассаны и над чем-то весело смеясь, и в один момент Малфой перегнулся через стол, чтобы осторожно убрать с щеки девушки миндальный – Гермиона откуда-то знала это абсолютно точно – крем. Они танцевали в пустой комнате, залитой лунным светом, и его руки крепко и нежно обвивали тонкую талию своей партнерши.
Проснувшись ближе к полудню, Гермиона потерла виски и фыркнула. Приснится же такое!.. Заботливый Малфой. Нежный Малфой. Смеющийся Малфой.
Ну и бред!..
Впервые за долгое время решив позавтракать не дома, Гермиона неторопливо собралась и отправилась в симпатичное кафе неподалеку: круассаны с миндальным кремом из сна не давали ей покоя. Заказав себе парочку свежевыпеченных, еще теплых булочек и большую чашку каппучино, девушка жмурилась в лучах жаркого солнца, словно большая, довольная жизнью кошка. Откусив первый кусочек, рассыпавшийся на языке хрустящей корочкой, она прикрыла глаза от наслаждения. Как давно она не могла радоваться таким простым вещам: солнечному утру, вкусной еде, свободе выходного дня!.. Ей казалось, что она навсегда утратила эту способность тогда, когда в её жизнь вошел этот ужасный сон, который месяцами сводил её с ума и выжег все светлое, что в ней было, наполняя взамен тревогой и страхом. Она делала все, чтобы заглушить их, не замечая того, что убивает сама в себе не только отрицательные, но и вообще все эмоции, теряя радость и всяческий вкус к жизни.
Но теперь все будет хорошо. Они с Гарри попадут в Малфой-мэнор, и плевать, что о них подумает напыщенный хорек, и она так заколдует эту колонну, что хоть весь мэнор разрушится до основания, а проклятая подставка не шелохнется!
Остаток выходных прошел все в том же мареве блаженной неги. Гермиона сходила за покупками, приготовила вкусный – наконец-то вкусный, а не какой попало из замороженных полуфабрикатов! – ужин, умяла ведерко шоколадного мороженого под легкую комедию и завершила этот прекрасный выходной расслабляющей ванной с ароматическими маслами и бокалом вина – впервые не для того, чтобы как-то заснуть, а просто потому, что вкусно.
О Малфоях Гермиона весь день не думала и не вспоминала. Тем не менее, ночью он опять пришел к ней во сне – на этот раз пронзительно-печальный, в белой рубашке с подвернутыми до локтей рукавами и развязанным черным галстуком. Он сидел за роялем и играл какую-то прекрасную, полную светлой тоски и грусти мелодию, которая показалась ей смутно знакомой. Сон не отличался интересным сюжетом или поворотами событий, так что все, что оставалось Гермионе – рассматривать пианиста. И режиссер в её голове, казалось, именно этого и добивался, последовательно и детально показывая ей упавшую на лоб белоснежную прядь волос, выбившуюся из укладки, слегка нахмуренные темные, вразлет, брови, полураскрытые губы, длинные изящные пальцы, с удивительной легкостью порхавшие над клавишами, необычно тонкие для мужчины запястья, исчерченные дорожками голубовато-синих вен, сильные предплечья, покрытые светлым, едва заметным пушком… Рубашка была расстегнута на три верхние пуговицы, открывая длинную шею, четко очерченные трапециевидные мышцы, ямку между ключиц, а узкие рукава бесстыдно обтягивали сильные плечи и широкую спину, обрисовывая каждый перекат мускулов, пока он играл.
Этот сон был еще более будоражащим, чем предыдущий. Если вчерашние видения вызвали в Гермионе острую потребность наслаждаться жизнью, то после этого сна она ощутила тоску – по сильным мужским объятиям, крепким рукам и теплому телу в своей постели. Эту часть жизни Гермиона похоронила достаточно давно – практически сразу после развода с Роном. Того, что произошло тогда, что бывший друг и муж наговорил и продолжал говорить на протяжении бракоразводного процесса, и нескольких неудачных, с её точки зрения, свиданий оказалось достаточно, чтобы убедить молодую ведьму в том, что профессор Трелони когда-то на третьем курсе была отчасти права – она не создана для любви. В конце концов, у нее была интересная работа, далеко идущие карьерные планы и надежные друзья. Точнее, теперь уже один друг… а впрочем, неважно. Не то чтобы ей не хотелось романтики. Но она смогла построить свою жизнь таким образом, чтобы времени думать об этом совершенно не оставалось, и в принципе, Гермиону все устраивало. И только эти странные, причудливые сны будили неуместное чувство одиночества и странные, давно забытые, желания.
Рецепт, как справляться с этим, ей был известен давно: работа. Её лучшее противоядие от всех лишних мыслей. Так что в это утро Гермиона не стала тратить время ни на сложный завтрак, ни на самокопания, а быстро собралась и отправилась в Министерство.
Благодаря впустую потраченной рабочей неделе количество скопившейся на её столе документации впечатляло и внушало весьма обоснованные надежды на продуктивный день безо всяких глупостей. И Малфоев, конечно.
Время летело незаметно, и стрелка подползала к отметке “восемь”, когда желудок Гермионы, которому за весь день ничего не перепало, кроме жалкого сэндвича утром и пары литров кофе за весь остальной день, категорически взбунтовался и бескомпромиссно напомнил о своем существовании. С сожалением осознав, что заглушить очередной вопль измученного организма ей не удастся, Гермиона бросила на середине незаконченную аналитическую справку о ситуации с некачественными зельями за последний месяц и отправилась домой. Там её ждали остатки вчерашнего ужина – уже, конечно, далеко не такого вкусного, но все еще куда более привлекательного, чем пицца и замороженные полуфабрикаты, и сон.
Точнее, сны.
