— Вы считаете, вам нужен экзорцизм? Ч-что это по-вашему?

— Попытка церкви избавить тебя от тёмной стороны?

— Того же самого можно добиться и п-ростой психологией.

Толлер открыл неприметную дверь во внутренний двор. Большой куполообразный механизм закрывал его от солнечных лучей днём — и открывал небо ночью. Во дворе спрятались тенелюбивые растения и небольшой фонтан. Многие крупные организации создают на своей территории подобные сады. Иначе, в городе, для них просто не хватает места.

— Это в вас гаур или викарий говорит?

— Церковь, как и цихра, считают демонопатию реальной п-роблемой, — Толлер сел на лавку, приглашая Илая присесть рядом. — Демоны, дэвы: слова разные — суть од-дна. Но обе конфессии сперва тщательно проверяют необходимость подобного вмешательства — и, уже потом, действуют.

— То есть вы считаете, что нас нужно сводить к одному?

— Я хочу сказать, в нас больше общего, чем вы п-ривыкли думать.

Этот Толлер ему нравился. Не гнёт своё, как доктор Джилл.

— Окей, так какого это, вампиру быть попом?

Толлер легко пожал плечами.

— Делаешь одно, делаешь д-ругое — потом внезапно наступает воскресенье.

Илай прыснул. Толлер повернул к нему голову.

— Расскажите, г-где вы служили.

— А разве Боб вам всё не рассказал?

— Я бы хотел услышать от вас.

— Если вы потом расскажите, почему стали священником.

Толлер снова улыбнулся, не разжимая губ.

— Хорошо.

Илай сидел, опираясь на колени, и смотрел вперёд. До него доносилось прохладное журчание фонтана — надо будет потом, наверно, подойти и посмотреть на него поближе… История за историю, значит. Ну что ж, сам предложил.

— Я служил через пролив отсюда. Сто восемьдесят шестая дивизия, десант, отряд Сигма. Там страна какая-то мелкая объявила о независимости — мы, типа, прикрывали их тылы, но я даже не знаю, что с ней стало. Возможно, мы прикрыли так сильно, что она перестала существовать.

Илай почувствовал, как внутри всё начинает дрожать.

— Можно я закурю?

Толлер молча кивнул. Илай пошарил в кармане, посмотрел на пачку, сунул обратно, стал искать другую. Стоит проявить уважение и не дуть хотя бы здесь. Зеленоватый газовый огонёк зажигалки — досталась от друга. Илай затянулся и откинулся на спинку.

— Ну так почему вампир стал священником?

Толлер наклонил голову, смотрел куда-то мимо него — но на губах та же лёгкая, немного грустная, улыбка.

— У меня были свои проблемы. Тяжёлая болезнь, денежный долг. Человек. Эдвин Толлер. Священник. Помог мне. После его смерти я решил п-родолжить его дело и вз-взял его имя.

Илай с удивлением поднял глаза. Удивила его искренность. Вампир не сказал почти ничего — но рассказал всю свою жизнь.

Илай, наконец, заметил.

— Ваш клык.

Толлер перевёл на него взгляд, почти машинально проведя языком по зубу. С левой стороны, на месте вампирского клыка у него был резец.

— Вы поэтому так улыбаетесь? Вы стыдитесь этого?

Толлер усмехнулся — уже открыто — с таким видом, словно никогда об этом не думал.

— Скорее, старая п-ривычка. Я считаю его свидетельством т-того, что у нас с вами общие предки.

— Вампир-священник верит в эволюцию.

Смена зубов у них происходит где-то года в три. В это же время появляются клыки: дети до трёх лет щеголяют четырьмя резцами и полностью зависят от родителей. Почему так — Илай не знал. Может, чтобы язык не откусили. Так или иначе — но резцы иногда остаются.

Толлер пожал плечами.

— Мы далеко не в том веке, чтобы слепо верить П-исаниям. Религия помогает найти опору там, где всё рушится. Вп-летается в твою жизнь, помогает встать на ноги. Поддерживает, если нужно. Создаёт ри-туалы. Но это не значит, что, если ты вытащишь в шаббату осла из колодца, Отец разгневается, — Толлер снова улыбнулся. — «Т-там, где есть технологии, позволяющие передвигать горы, н-нет нужды в вере, которая д-движет горами.»

Ладно. То, что он не показывал клыки — клык, не важно, — даже как-то располагало. Плюс, на лицо обширный кругозор.

— Кем вы были до всего этого?

— Я ра-работал на B-Tech. Это ветка компаний…

— Я знаю, что это, — Ступень с ними работала. Илай усмехнулся в дым. — Резкая смена деятельности.

— Да, наверно, — вампир рассеянно рассмеялся. Снова посмотрел в глаза, закончив мысль:

— Писания не п-противоречат теории. Вы появились раньше. Затем пришли мы. Отец-Бог причащал людей своей кровью. Это метафора, но я уверен, что наши п-ророки — суть одно и то же и все мы.

Когда-то Мать и Отец жили в мире, как супруги. Они создали вместе Землю, Луну, весь обозримый мир, потом Отец, в подарок Матери, создал Солнце — и они увидели, что порождённый ими мир прекрасен, но пуст. От их союза стали рождаться люди. Но, когда людей стало достаточно много, чтобы начать самостоятельно жить и множиться, у Отца появились новые заботы, и он перестал уделять Матери внимание. Мать горько на него обиделась и ушла. Привыкшая давать жизнь, она уже не смогла остановиться, и так появились вампиры. Лишённые дара Отца ходить под его солнцем. Или что-то в этом духе.

Илай крепко затянулся и выпустил дым.

— Всё равно считаю, что всё это чушь. Хотя молился. Мы все молились. Чтобы, если мы умрём там, нас засунули в мешок и отправили домой.

— П-почему вы решились на это?

Илай на какой-то момент задумался.

— Здесь должно быть что-нибудь охрененно патриотическое, типа «Я думал это правильно» или «Это мой долг — сражаться за тех, кого не знаю» — нихрена. Я был молодой, восторженный и глупый — а маркетологи Ступени знали своё дело. У меня появились друзья, я втянулся. За это платили.

Илай затушил окурок и выбил из пачки новую сигарету. Закурил. Затянулся. Толлер молчал.

— Война — это грязь, боль и страх. И пошли нахрен все, кто думает иначе.

Илай больше не слышал фонтан. Его мысли были где-то в другом месте, в шелесте листвы где-то далеко.

— Я видел, как молодые восторженные парни, прямо как я вначале, садятся в самолёт, улыбаются — а возвращаются со впалыми глазами и большими зубами, все, как один.

Илай облизал губы, скрываясь где-то за дымом. Он слишком долго не придавал этому значения. А Толлер оказался тем, кто разворошил гнездо.

— Молодые не годятся для этого. Никто из них. После внезапной атаки, Боб, вдруг, понял, что командует кучкой сумасшедших, готовых палить во всё, что шевелится. Ему пришлось взять ситуацию под контроль. Пришлось убить одного из своих. Мы все это видели. Кто-то не выдержал, — он затянулся. — Остальные поняли, что романтика их ждёт только в книжках.

Илай вдруг посмотрел на священника трезвым взглядом человека, который понимает своё положение и где он находится.

— В подобных местах первыми умирают оптимисты. Те, кто искренне верит, что скоро всё закончится. Но проблема в том, что заканчивать — невыгодно. Слабые сходят с ума — сложно жить в постоянном страхе. Мозги заедает, как двигатель, в который вместо солярки плеснули бензин. Нервы истончаются, становятся хрупкими. А потом ломаются. Или сгибаются. Так узнаёшь свой предел. Кто-то не думал, что в наше время может быть так жестоко. Я же верил, что произойти может всё, что угодно. Возможно это меня и спасло.

— Вы считаете себя спасённым? — Толлер скосил взгляд куда-то Илаю за плечо. Снова, с неподдельным интересом, в глаза. — Что вы видите?..

Илай тоже посмотрел. Он не хотел. Но что-то в этом священнике заставило его. И сейчас перед ним стоял тот единственный спутник этих последних трёх лет. По спине пробежал холодок. Илай затянулся, так и кося в сторону.

— Что вы видите, Элиот?

Тень стояла, чуть пошатываясь, как делала это всегда.

— Силуэт. Тёмный, расплывчатый.

Ещё затяжка, не заметив, что уже докурил до фильтра.

— Глаза, как два шариковых фонарика. Он выше меня, костлявый, двигается изломанно. Рога, как у козла, мелкая треугольная голова и очень длинная шея. Плеч почти нет, руки тощие и, словно, локтями вперёд, вздутый живот. Мощные ляхи, а ниже колен не то копыта — не то палки.