И Билл знал, что она не шутит.

Услышав, как за ней закрылась дверь, она обернулась, и при виде выражения лица Билла у нее тут же пропала улыбка. Он молчал, и тогда заговорила она.

– Ну?

– Что? – сказал он.

Она скрестила руки и поджала губы.

– Что? – повторил Билл, хмуро оглядывая салон за ее плечом.

«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет. Если пришлешь кого-нибудь в дом – твоя семья умрет».

Он не мог рисковать. Не мог сказать Джо.

Но он должен вызвать кого-то к семье, должен вызвать кого-то к себе домой. Из кабины, где он всегда на виду, это не организовать. А еще в салоне, вместе с Джо и экипажем, находится неизвестная угроза. Как можно их не предупредить? И газ. Если дойдет до газа, салон должен быть готов.

Билл знал, что не разобьет самолет, – но он может притвориться. Для этого придется бросить баллончик. Если он откажется, Сэм расценит это как решение спасти самолет. Его семья погибнет.

Из сердца, заполняя все тело, сочился холодный ужас. Если кто-то на земле не доберется до семьи, придется отравить салон. А значит, экипаж должен быть наготове. Им придется защищать пассажиров… от него.

– Билл? – Голос Джо донесся словно откуда-то издалека.

«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет».

Билл оглядел самолет – сто сорок четыре незнакомца на пассажирских местах. Сто сорок четыре возможных угрозы. Внутри смешивались гнев и страх. Чего он еще не знает?

Джо отказывалась спускать с него взгляд, полный тревоги.

– Билл? – повторила она с напором.

«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет».

Как можно вернуться в кабину и оставить экипаж уязвимым?

Джо мягко сжала его руку. От теплого прикосновения перехватило дыхание, словно от разряда тока.

Ему нужна помощь. Его семье нужна помощь. Один он не справится.

– Джо, – прошептал он. – У нас ситуация.

Джо оперлась на кухонную стойку.

Сопровождая ее на бортовую кухню, Билл разыгрывал самый обычный разговор во время самого обычного перерыва. Как только они скрылись от посторонних глаз, он прочистил горло и рассказал ей все.

Джо уставилась на него с раскрытым ртом. Медленно качала головой, но не потому, что отказывалась верить. А потому, что понимала: отныне ничто не будет прежним.

– Повтори, что ты сейчас сказал.

– Нет, – сказал Билл. – Времени нет. Слушай. Кабина, мои средства связи – за всем наблюдают по фейстайму. На мне наушники, поэтому Бен ничего не слышит, но когда…

Голос командира отдалялся, становился все мягче и тише. Джо уставилась в остывавшую на стойке чашку кофе, которую она налила для пожилой дамы на месте 2С. Сейчас казалось, будто этот кофе она наливала когда-то в другой жизни. В жизни до того, как Билл рассказал о ситуации.

Пар колыхался, рисуя над чашкой балетные узоры, пузырьки поднимались на темную поверхность, отражавшую фиолетовый свет флуоресцентной лампы на потолке. Она наблюдала за всем этим абстрагированно: изящный пар, перелив далекого голоса, текучие движения света и тени. Зыбкое, сновидческое состояние – Джо никогда не ходила во сне и теперь отстраненно задумалась, не на ее ли нынешнее состояние похож лунатизм.

– Мне пришлось рискнуть, – сказал Билл. – Он сказал, что убьет их, если я кому-нибудь расскажу. Но ты с экипажем должна…

Билл о чем-то говорил. О семье? Какой семье? Ее? Нет, Майкл с мальчишками дома. В безопасности. Она смотрела на пузырьки и представляла, что сама сидит в таком же. Она молчком ускользнет в пузырек незаметно для коллег и других пассажиров, закроется от всего. Ничто не войдет, ничто не выйдет. Она подожмет колени к груди и просто будет наблюдать, как снаружи все происходит без нее. Будет чувствовать тишину пузырька, невесомость собственного тела, плавая по поверхности кофе. Может, ее, маленькую и невидимую, выльют в раковину, и она тайно ускользнет в сток. Она будет рядом, но не в силах ни на что повлиять – и не желая ни на что влиять. Уголки губ подернула неуместная улыбка. Джо ничего не могла с собой поделать. Быть маленькой – такое облегчение.

– Что ты сейчас сказал? – вдруг перебила она Билла.

Билл смутился, словно тоже не понял, что сейчас сказал.

– Я… я говорю, что не знаю, как вызвать кого-нибудь ко мне домой. Не могу же я просто позвонить в ФБР.

– Нет, – ответила Джо. – Зато я могу.

Закидывая пожелтевшее растение в мусорную корзину под столом, агент ФБР Тео Болдуин спрашивал себя, давно ли оно уже так стоит.

– Их вообще-то поливать надо, Тео, – сказал агент Дженкинс по пути в комнату отдыха.

– Я запомню, – ответил Тео, открывая верхнюю папку в стопке. Придвинувшись к столу на кресле, увидел, что его телефон засветился от входящего сообщения. Прочитав имя отправителя, нажал на кнопку, и экран потемнел.

В другом конце помещения, в офисе-аквариуме, ходила туда-сюда возле своего стола его начальница, прижимая к уху телефон. Ее дверь была закрыта, но Тео и так понимал, что этот разговор не из приятных для всех сторон. Когда она его заметила, он быстро отвернулся.

Тео нравилось приходить в офис по субботам. Тихо, никто не мешает. Можно быстро расправиться с бумажными завалами, чтобы сосредоточиться на самых интересных делах. Прочитав первую страницу, он перешел ко второй, но тут же вернулся к началу, осознав, что не запомнил ни слова.

Кинув ручку на стопку тупиковых и маловажных дел, Тео потер глаза.

Кого он обманывает? Откуда у него интересные дела? То, что он сидит в офисе по субботам, – плохо завуалированная попытка выслужиться. Нет, даже хуже. Жалкая попытка искупления. Он проработал в бюро уже почти три года, но теперь этот стаж ничего не значил. Шесть месяцев назад отсчет пошел заново.

И ведь дело было ерундовым. Самая стандартная облава на наркоторговцев. На руках имелись все данные: они точно знали, кто в доме, где находится, в чем виновен, что им предъявят. По сути, все уже закончилось, не начавшись.

Но под конец притон был испещрен дырками от пуль, а Тео потерял репутацию восходящей звезды бюро. Он только один раз попытался объяснить нарушение протокола. После этого уже помалкивал и не высовывался. Оправдываться «интуицией» – все равно что говорить, будто ему фея на ухо нашептала. Пять собраний дисциплинарного комитета, двухнедельный отпуск без оплаты и сомнительный карьерный прогноз теперь означали, что Тео оставалось день за днем ходить на работу, ни на шаг не отступать от правил и надеяться, что когда-нибудь его простят.

Он отпил кофе и с удвоенными силами вернулся к бумажкам.

– А нам стоит волноваться, что мы единственные придурки, которые рассиживаются тут в субботу от нечего делать? – сказал Дженкинс, вернувшись с пачкой чипсов.

У Тео снова засветился телефон. Он не заметил.

– Я думаю, – Тео откинулся на спинку, – что мы единственные придурки, которым не наплевать на свою работу.

– А я вот думаю, нам нужна баба, – сказал Дженкинс с набитым ртом. – Пошли нажремся. Будем клеить цыпочек своими корочками.

Экран телефона Тео снова засветился. Он взял его и увидел семь непрочитанных сообщений от тети Джо. Сердце екнуло, сразу представилось худшее. Его мама, сестра тети Джо. С ней что-то случилось. А может, с сыновьями Джо, которые ему были как родные братья.

– Ну? Двинули? – Дженкинс прислонился к стенке своей офисной кабинки.

Тео уставился на телефон. Так невероятно, что пришлось перечитать. Напиши такое кто-нибудь другой, он бы не поверил.

Но Тео знал тетю Джо.

Схватив свой значок и отъехав на кресле, он даже не обратил внимания на стопку папок, которая опрокинулась, – спорхнувшая на пол недоделанная работа.

Билл тихо прикрыл дверь туалета и сдвинул защелку вправо. Флуоресцентный свет тут же стал ярче. Он постоял, словно забыл, зачем пришел. Хлипкая пластмассовая дверца возмущенно скрипнула, когда он прижался к ней лбом. С его шеи свисал галстук.