– Потому что ты ебаная гуманистка, – не скажет он, и ты задумаешься, зачем вообще надо было с ним не встречаться.

А еще есть Бронкс, где люди решают пожениться – если конкретнее, то та часть Бронкса, где находится зоопарк, конкретнее, та часть зоопарка, где находится обезьянник, еще конкретнее, твои бабушка с дедушкой, которые посетили обезьянник в зоопарке Бронкса через шесть недель ухаживаний и решили пожениться.

– Как вы приняли такое серьезное решение всего через шесть недель? – однажды спросила ты свою бабушку. – Вы едва друг друга знали.

– В то время люди долго не тянули. Если ты кого-то любила – ты выходила за него.

– Но как именно вы решились?

– Это было легко, – ответила она. – Я спросила твоего дедушку: «Как думаешь, нам стоит пожениться?» И он сказал: «Давай спросим обезьян. Эй, обезьяны! Как думаете, нам стоит пожениться?» Обезьяны начали смеяться, и он сказал: «Я думаю, это значит да».

– И это все? Вы поженились, потому что обезьяны засмеялись?

Твоя бабушка пожала плечами:

– Я подумала, это знак.

Однажды ты отвела Алекса в зоопарк в Бронксе – или это был Энтони? – посмотреть, подадут ли приматы и вам какой-нибудь знак, но обезьянника больше не было. Его снесли в 2012-м.

Ты решила, что это тоже знак.

В Астории, что в Куинсе, есть маленькая квартира-студия, где Карлос, любовь всей твоей жизни на текущий момент, работает над заявкой в аспирантуру. Во время затишья на работе или долгих поездок по маршруту N ты начинаешь представлять себе, как Карлоса в итоге принимают – и ты едешь за ним – куда-нибудь далеко-далеко.

Ты представляешь себе, как проведешь остаток жизни с этим мужчиной, как представляла это с каждым из них – не потому что думаешь, что это обязательно произойдет, а просто потому, что тебе любопытно.

Ты представляешь ваших детей, семейные поездки и ужины на годовщину, то, как вы будете помогать друг другу с посудой, перебивать и поправлять истории и шутки, то, как вы дадите обещание никогда не ложиться спать обиженными, даже если это означает – как это часто и бывает – ссориться всю ночь.

Но чаще всего ты представляешь себе, как вы будете жить где-то еще, на расстоянии многих миль от этой тесной и многолюдной некогда процветающей столицы двадцатого века. Ты думаешь, что это могли бы быть Остин или Миннеаполис. Ты слышала, что Сиэтл прекрасен, а вы там ни разу не были.

Однажды утром за завтраком с чаем и субботним номером Seattle Times в вашем просторном новом лофте в центре города (или где там живут люди в Сиэтле) Карлос улыбнется тебе, а ты улыбнешься ему, и он так по-карлосовски почешет свой лохматый затылок и скажет: «Эй, а почему бы нам не спланировать поездку в Нью-Йорк как-нибудь? Посмотрим шоу на Бродвее, встретимся со старыми друзьями…»

Карлос уберет со стола недоеденные хлопья в мисках из нового набора – вы купили его, как только переехали, – и по дороге к раковине нежно поцелует тебя в лоб, тот самый лоб, что так нежно целовало так много мужчин, еще одно надгробие на кладбище тысяч поцелуев.

Ты улыбнешься ему и подумаешь, станет ли он тоже, как те многие, что были до него, когда-нибудь сладко-горьким воспоминанием, погубит ли его та же самая глупая ошибка – знать тебя чересчур хорошо и одновременно каким-то образом недостаточно.

– Что скажешь? Хочешь поехать в Нью-Йорк, посмотреть достопримечательности?

– Нет, – говоришь ты. – Там слишком много призраков.

Мы, ученые мужи[28]

Моя жена в то время была на одиннадцатом месяце беременности, что казалось мне ужасно поздним сроком.

Это нормально? – спрашивал я,

а Джессика говорила: Доктор говорит, это нормально.

а я говорил: Мне так не кажется.

а она говорила: Ты доктор, Йони?

а потом я говорил: Да. Вообще-то доктор. И ты тоже. Формально мы оба – доктора.

а она говорила: Может, оставим эту тему?

Я получил докторскую степень в космической инженерии, но моей страстью всегда была молекулярная биофизика. Когда мне позвонил мой друг и наставник доктор Карл Хесслейн, я читал лекцию по философии науки полупустому классу ленивых второкурсников, которые надеялись, что мой курс будет легким способом набрать необходимое количество часов общего курса в заурядном по большей части и ничем не примечательном университете. Я не хочу быть невежливым по отношению к упомянутому университету или его студентам; это просто факты.

Я показал классу этот слайд:

(я нарисовал эту картинку сам)

Сначала хорошая новость, – сказал я. – Мы обречены. Наша планета умирает. Наша вселенная умирает. Наши друзья, наша семья, все, кого мы когда-либо знали и будем знать, все наши далекие потомки, которые родятся еще только через тысячи поколений, все мы медленно-медленно умираем умираем умираем.

Я показал им этот слайд:

А затем сказал: Ой, извините, я сказал ХОРОШАЯ новость?

В этом месте мой план лекции велел мне: [СДЕЛАТЬ ПАУЗУ ДЛЯ СМЕХА].

Никто не засмеялся.

Я все равно сделал паузу.

Но есть и хорошая новость, – продолжил я. – И она заключается вот в чем: наука будет жить после нашей смерти. Наука выживет вне зависимости от попыток понять ее или их отсутствия; науке все равно.

Как бессердечная бывшая, наука не будет скучать по вам, и, конечно, это немного грустно, но разве в то же время не здо́рово?

Мой телефон зазвонил. Я сразу понял, что это доктор Хесслейн, из-за рингтона, помпезной и навязчивой «Ах, Вена-городок» Бетховена.

Я ответил на звонок: Доктор Хесслейн! Я сейчас на занятии.

Студенты продолжали печатать в ноутбуках и телефонах. У меня промелькнула мысль, что они конспектируют мой личный телефонный разговор, но принцип бритвы Оккама подсказывал мне, что они не вели конспекты с самого начала.

Речь Карла состояла из перекрывающих друг друга обрывков, словно Карл, как и сама наука, абсолютно не желал быть понятым: Йони! Грант! Совет директоров! Под руководством! Был основан! Наконец-то! Я не могу! Это происходит!

Наконец-то – это про Анти-Дверь, проект, о котором мы с ним мечтали бо́льшую часть нашей сознательной жизни. Сейчас он внезапно становился реальностью благодаря щедрому гранту от Фонда Фрэнка и Фелисити Филдингов.

Я впервые заинтересовался исследованием Карла несколькими годами ранее, после того как увидел Нечто Ужасное в Метро.

Я читал новую книгу Милтона Хилтона, размышления над уровнями скорости частиц – ничего революционного. Внезапно я отчетливо услышал, как происходит Нечто Ужасное.

Нет! Пожалуйста, перестань!

Я не поднял глаз.

Помогите, – услышал я. А затем, на случай, если я не расслышал: – Пожалуйста, помогите мне. Пожалуйста!

Я старался не слушать.

Я сосредоточился на словах в книге. Я перечитывал один и тот же абзац снова и снова. Вот что там было написано:

Частицы, частицы, частицы повсюду. А еще, Дебра, я люблю тебя; ты выйдешь за меня?

На ужин мы с Джессикой взяли китайскую еду. Моя жена не любила готовить – звучит так, будто она должна была готовить, будто это ее обязанность, извините, – мы с женой не любили готовить. Мы часто заказывали доставку. В тот вечер мы остановились на китайской кухне.