Оказывается, название скульптуры было – «Прыжок в воду», автором числился некий Ромуальд Иодко, а поставлена она была около девяноста лет назад. Парк же, по которому Хунбиш бродил перед тем, как наткнуться на неё, назывался Нескучный. В общем, да. Название соответствовало. Неожиданностей в парке уж точно хватало.
Что же касается девушек, то по этому вопросу он не смог составить сколь бы то ни было структурированной аналитики. Не то чтобы не старался это сделать. Или не успел. Вот просто не составил, и к чёрту эту вашу аналитику, кому она вообще нужна.
Было только понятно, что русские девушки – преимущественно светлые, в красивых головных уборах, и любят фотографироваться зимой. Монгольские – тёмные, с колдовским взглядом. В роскошных богтогах16 на голове. Китаянок же поисковик выдавал преимущественно современных – с европейскими глазами, изящными голыми руками и манящим выражением лица.
– Едем, – Хунбиш захлопнул ноутбук и быстро поднялся. – Я готов.
Малая Бронная утром была относительно свободна. Жорж вёл не торопясь, спокойно пропуская любителей втиснуться в каждую дырку.
– Что это за съёмка, на которой снят налёт? – спросил он.
– Хотите посмотреть?
– Да, хочу.
– Вернёмся, и посмотрите, – ответил Жорж. – Вам понравится.
Они, наконец, выбрались на бульвары. Хунбиш, помимо этнографических изысканий, приложил также усилия и к изучению географии Москвы.
Хунбиш посмотрел в окно. Ему хотелось впитать в себя этот странный и ни на что не похожий московский воздух. Вот молодёжь катит на моноколёсах. Прямо по проезжей части. Обгоняя машины. Три фигуры в коже, и у последней шлем с длиннющей косой – ниже попы. Катят шустро. Как бы не пятьдесят-шестьдесят километров в час. Ох, опасно.
Вот пара примостилась за микроскопическим столиком прямо на тротуаре. Смеются. Девушка показывает что-то со своего телефона. Шутливо бьёт по руке молодого человека. На столике у них только пара микроскопических чашечек.
Вот совсем белая старушка идёт, осторожно делая шаг за шагом. С тросточкой. С идеальной осанкой. Высоко держа голову. В волосах её – невообразимая шляпка из какого-то доисторического прошлого. С короткой вуалью, только на глаза.
Вот молодой человек на скамеечке с раскрытой книгой. Растрёпанные и, похоже, давно не мытые волосы. Затасканная кофта свалилась со скамейки на брусчатку. Он этого не видит. Читает. Около кофты прохаживаются голуби.
Вот девушка выгуливает сразу трёх больших собак. Собаки ведут себя воспитанно. Независимо поглядывают в стороны.
Вот семья – бородатый молодой человек и его жена. В платке. Ведут перед собой сдвоенную коляску. А рядом, держась за рукоять коляски, на доске катит мальчик лет пяти.
Вот две девчонки с разноцветными волосами, пирсингом на лице, чёрными ногтями. Переминаются, подтанцовывая, перед витриной с роскошным свадебным платьем. Разговаривают о чём-то. У обеих – наушники. Как им хоть что-то слышно?
– А что это за чучелы такие? – спросил Хунбиш.
– Тичелы? Мы так называем атлантистов, – сказал Жорж.
– А атлантисты – это кто?
– Атлантисты – это атлантисты, – сказал Жорж, выворачивая из вечной пробки на Пречистенку. – В общем, тичелы – это те, кто постоянно суёт нам палки в колёса. Это рабочее название. Наше, внутреннее. Если коротко, то это группа противостоящих нам государств. Недружественных. Государств, коммерческих структур, людей.
– Странное название, – сказал Хунбиш.
– Есть немного, – согласился Жорж. – Но вообще, отечественная практика присваивания названий – она с давней историей. С фантазией. И с логикой. Чтобы эти черти язык сломали, пробуя вышептать. Или голову. Например, огнемётная система Солнцепёк. Подлодка типа Щ. Щ! Неплохо? Немцам, чтобы транскрибировать, нужно семь букв написать – и все согласные. Или конвойные наручники Нежность. Дубинка Сюрприз. И всё в таком духе. Это не более чем слова. Но не менее. Хотя вы же не про название?
– Да, – сказал Хунбиш.
– Понятно. Если говорить про тичелов… То главная их стратегия – колониальность. Они хотят иметь дома уютный цветничок, набитый доверху холодильник, и расторопную прислугу. Желание совершенно не криминальное. Все этого хотят. Но тичелам нужно, чтобы этот банкет оплачивал кто-нибудь другой. И очень желательно – где-нибудь подальше от цветничка. Потому что не хочется им быть никак ассоциированными с эксплуатацией и геноцидом. Пусть это всё происходит, но где-нибудь там. В Конго. Или в Индии. Подальше. Чтобы даже не знать ничего. Как бы деньги откуда-то приходят, и отлично. А то, что там руки детям отрубают за невыполнение плана – это не к нам. Это всё местные недочеловеки.
– Какие ещё руки? – спросил Хунбиш. – Вы о чём?
– Ну, вот в том же Конго, – сказал Жорж. – Если план по сбору каучука был недовыполнен, то вполне нормально было поставить перед провинившимся его ребёнка, и чтобы тот сам выбрал, что ему отрубить. Какую ногу или руку. Тут же и отрубали. Если вы думаете, что это было в каком-нибудь средневековье, то нет. Чуть больше ста лет назад. Совсем недавно. Это так, ещё вполне приличный пример. Что-то подобное делали американцы с неграми, или англичане с индусами. Везде одно и то же. О, вот есть местечко.
Жорж припарковался, и они вышли.
– Тичелы захватывают отдалённые территории. Подальше от того места, где они живут. Чтобы не дай Бог не замараться всеми сопутствующими обстоятельствами. Технологически, а потом идеологически подавляют местное население. И полностью выкачивают все ресурсы. Совершенно не заботясь о том, что будет на этом месте дальше. И что будет с жителями. Да и жителей-то они людьми не считают. Держат их в рабстве. Хотят – казнят. Хотят – руки отрубают. И при этом навострились так морочить голову, что местные даже счастливы прислуживать. Тичельные цивилизации и народы – это те, которые мыслят своё развитие колониальным образом. Хотят иметь такие колонии, которые работали бы на них. Даже если они сами колонии. Особенно – если это колонии. Единственная их мечта – самим стать метрополией. Колонизировать кого-нибудь. Хотя обычно всё их так называемое государство – это пара хуторов, обломившихся им с империи. Так работает колониальное мышление. Раб не хочет отменить рабство. Он хочет стать господином и иметь своих рабов. А сейчас тичелы целят в нас. Хорошая территория, много ресурсов. Оптимально для колонии. Разделить, перетравить всех между собой, и можно ещё несколько веков не заботиться о комфорте. Деньги у них будут, поклонение будет. Безусловное подчинение – тоже. Так что.
Жорж резко замолчал. Впервые, как показалось Хунбишу, в нём проявилось что-то эмоциональное. Они перешли дорогу и оказались у храма с огромным золотым куполом.
– Хорошо, – сказал Хунбиш. Он заметил странную особенность почти всех диалогов – что с Олегом Кирилловичем, что с Жоржем. Спрашиваешь об одном, и не успеешь оглянуться, как выслушиваешь целую лекцию про что-то совершенного отвлечённое. – Ладно. И кто им противостоит? Тичелам? Мы? Или мы, наоборот, с ними?
– Нет, мы не с ними, – сказал Жорж. – Когда-то хотели. Сядешь с ними пить чай – и не успеешь оглянуться, как уже бегаешь для них делать заварку, размешивать сахар, подносить, кланяясь и преданно глядя в глаза. И всё ради того, чтобы тебя одобрительно похлопали по плечу. Вот это они умеют. Но нам быть на побегушках неинтересно.
– И что теперь? – спросил Хунбиш.
– У нас другой мир, – сказал Жорж. – Мы прирастаем ближними землями. Представьте: на одном месте плечом к плечу живут разные народы. Перемешиваются. Торгуют. Ссорятся. Договариваются. Имеют общую историю. И при этом сохраняют то особенное, что у них всегда было. Не заставляют своих соседей поменять свою жизнь только потому, что им так того хочется. У этих народов общий взгляд в будущее. Общее понимание того, к чему они идут. И они помнят прошлое. Чтят его. Помнят своих предков. Понимаете? Рядом. Все вместе, и в то же время самостоятельно, по отдельности. Мы – государство-цивилизация. У нас общая история. И общее будущее. Это как протянуть цепочку через столетия. В прошлое. И в будущее.
