– Компартия разрешила тебе тут ночью гулять? А? В центре Москвы? Есть разрешение? Аусвайс!

– Нет, – растерянно сказал Хунбиш.

Он понимал, что отвечает неверно, но сделать с собой ничего не мог. Мысли метались, как испуганные песчанки.

– Вот посмотрите на китайца, – деловито продолжала богиня. Она обращалась к кому-то за экраном её телефона. – Приехал в Москву. Ходит. Позволяет себе. Это просто райски.

Один из сопровождающих похлопал богиню по ноге рядом со стременем и сделал приглашающий жест. Она подняла в экран длинный указательный палец: внимание! пауза! ждём! склонилась, выслушала несколько фраз. Закрыла на секунду глаза. Коротко выдохнула, снова направила на себя камеру телефона.

– Нет, к китайцам никаких претензий. Великая нация. Пять жи, тик-ток… Иероглифы. Улитка на склоне. Ползёт. По Синьцзян-Уйгурскому региону. Автономному. Всё нормально. Вэлкам! Мы тут всем рады. Ладно, китаец. Раз уж карма нас свела. Давай. Рассказывай. Тебя как зовут?

– Да я про лошадь, – сказал Хунбиш. Он уже пришёл в себя. – Ей вот – посмотрите. Неудобно. Трёт ей там. Мешает.

– Ооо! – сказала богиня и сделала глазами в телефон. – Так мы даже человеческие слова говорим! Это райски! Нравится лошадка? Ну потрогай, потрогай. Давай.

Хунбиш подошёл ближе. Лошадь потянулась к нему мордой.

– Вот здесь, смотрите, – Хунбиш протянул руку к удилам.

Лошадь вдруг мощным движением тряхнула головой, длинно заржала и качнулась назад.

Богиня начала валиться вбок. На лице её было сосредоточенное непонимание. Замедленным движением она зацепилась рукой за шею лошади.

Что-то сочно и одновременно тревожно хрястнуло в тротуар. Ещё даже не вполне сообразив, что это телефон богини, Хунбиш подался в сторону, в толпу. Всё произошло за мгновение.

Кто-то грубо схватил его железными пальцами за рукав, но Хунбиш ловко, как борец бех, выкрутил руку, оттолкнул стоящего рядом человека и боком, не глядя, скользнул на проезжую часть.

– Да ты, блять, охуел?! – страшно закричала богиня. Эхо метнулось между зданиями.

Хунбиш побежал.

Ему удалось сразу же вклиниться в гогочущую группу людей, и тут дверь, перед которой томилась очередь, приоткрылась. В лицо Хунбиша ударили плотные волны музыки. Он, пригнув голову и сгруппировавшись, ввалился внутрь. Сразу же впечатал кого-то в стену. Щёку и ухо залило липким. Сзади от двери визгливо закричали. Не было времени ориентироваться, поэтому Хунбиш откинул в сторону тяжёлый полог, и выпал в зал, плотно набитый людьми.

По лицам и телам здесь метались разноцветные пятна, а в уши долбило что-то ритмичное. Прямо перед Хунбишем оказался пританцовывающий вперевалку, голый по пояс мужик с огромным, свисающим через ремень, брюхом. Его правый глаз был перетянут пиратской повязкой. Он держал в поднятой руке бутылку и самозабвенно обливал себя. Брызги летели во все стороны. Рядом прильнула лысая девушка в блестящем чешуйчатом платье. Высунув язык, она сосредоточенно ловила струйки, мясляно стекающие с обвислых грудей толстяка. Её, хохоча, отгоняла и теснила в сторону негритянка в пижаме с безудержно клонированным Паровозиком Томасом. На её афрокосичках флуоресцентно светились школьные пухлые банты. Глаза хлопали огромными – не менее пяти сантиметров – ресницами.

Хунбиш протолкался в сторону и едва не завалил ухоженную даму с бронзовой кожей. Дама держала во рту кулак молодого человека, заглотив его до запястья. Она посматривала на него, элегантно и непринуждённо скосив глаза. Молодой человек был задумчив. Казалось, он мысленно прикидывал длину окружности губ и площадь её рта, зная толщину своей руки. А может, он просто шевелил пальцами у неё в горле. Как актиния.

В зале гуляли явственно чувствующиеся волны электричества. Сложно было неподвижно стоять внутри колышущейся массы людей. Хунбиш ради эксперимента поднял вверх обе руки и подпрыгнул на месте. Потом ещё. Он закрыл глаза и стал мягко прыгать в такт двигающей всех музыке. Ему казалось, что в верхней фазе прыжка он неестественным образом подвисает, как в мультиках.

Происшествие с лошадью и богиней чудесным образом отодвинулось куда-то в неопределённое прошлое. Открывать глаза ему не хотелось. Он почувствовал себя частью кочевья, когда понимаешь раскачивающегося в седле соседа без слов, одновременно поворачиваешь, притормаживаешь, грезишь схожими образами.

Ещё немного попрыгав – музыка мутировала мелодиями, не меняя ритм – Хунбиш двинулся к дальней стене с подсвеченным фламинго. По дороге миновал лежащего на полу человека, затянутого в красно-чёрный неопреновый гидрокостюм. На лице его была маска для ныряния. Он безмятежно лежал, раскинув в стороны руки и покачивая торчащими вверх ластами. Окружающие магическим образом умудрялись не отдавить ему конечности. Хунбиш аккуратно перешагнул его ногу. Ему показалось, что человек едва заметно одобрительно кивнул.

У барной стойки, на которую фламинго-светильник скорее нагонял мрак, чем освещал, было не протолкнуться. Из вторых рядов люди тянули руки. Беззвучно щёлкали пальцами. В ожидании азартно перекидывались бессмысленными фразами – всё равно из-за шума ничего не было слышно.

– Эээй, шеф!

– Алло!

– Возьми заказ!

Перед Хунбишем расступились две неодобрительно посмотревшие на него дамы, и он уткнулся в скуластого мужчину, нависшего над тонкой девушкой. Из горловины её платья торчал бокал с трубочкой. Мужчина, сосредоточенно шевеля челюстью, тянул по ней что-то тёмное. Он выпрямился и отвернулся к бару: неестественно гибкая рука – надо полагать, бармена – направляла ему три полных шота, удерживая их как манипулятор с шаровым захватом. Мужчина, молитвенно сложив кисти, потянулся к разноцветно бликующим стопкам.

Неожиданно для самого себя, Хунбиш наклонился к девушке, состыковался с соломинкой и сделал глоток. Потом, не отрываясь от коктейля, поднял глаза и посмотрел на девушку. Она молчала. Лицо её было серьёзным. Словно бы она выполняла важную работу, результаты которой были жизненно необходимы подданным, или фолловерам – тысячам, а может, и миллионам. Хунбиш для устойчивости приобнял её ниже талии, и сделал ещё один глоток.

Изображение преломлялось через бокал, и Хунбишу казалось, что у девушки три груди – как в том фильме. Он поменял фокус и ясно увидел, как по коже медленно, отчаянно цепляясь за ворсинки, сползает капля. Немного сдвинув бокал в сторону, Хунбиш погрузился вглубь и слизнул каплю. Она была солёной.

Он снова поднял глаза – девушка глядела в сторону своего спутника. Глядела без каких-либо эмоций. Просто ждала, когда он вернётся. Хунбиш шатнулся назад и, не оборачиваясь, нырнул в людей.

Мгновенное ликование заставило его дышать часто: он только что ушёл от богини, он прямо сейчас обнимал совершенно незнакомую ему девушку. Музыка гудела. Он немного потерялся от всего этого мельтешения. Ему представилось, что он – удачливый бадарчин5, возвращающийся с трофеями из Нижнего мира.

И тут его жёстко схватили за плечо.

– Он? – спросил кто-то фальцетом.

Было что-то ненатуральное, гипертрофированно-мультяшное в этом голосе. Будто его схватил щуплый японец с выбеленным лицом. Ну-ка сюда-ка небоисся. Стоит наверняка в косплейном школьном платьице и белых перчатках до локтя. Хунбиш обернулся.

Увидел харю.

– Вроде он, – харя пищал в той же тональности, которая могла бы возникнуть от допотопной свистульки.

– Похож, – подтвердил стоящий рядом манерный юноша с иронически блестящими камнями в ушах. – Вытаскивай.

Харя рельефными лапами развернул Хунбиша к выходу и потащил за собой.

Можно назвать хорошей ту лошадь, которая хорошо бежит и в жирном теле, и в худом. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих состояний.

Великая Яса Чингис Хаана