Весь день Уля неотрывно щелкала по клавиатуре, подбивая столбики и строки, заполняя ячейки и выводя по ним графики. Нудная работа успокаивала нервы. А осторожные пробежки до общей кухни не давали уснуть окончательно.

Маленький закуток, где скрывались чайник, кофемашина и вазочка с бесплатным печеньем, Уля считала главным плюсом этого места. Запертая в архиве, она старалась не встречаться ни с кем из других сотрудников, лишь изредка кивала им в коридоре. Они же, занятые клиентами, от кошельков которых зависели их собственные премии, и сами не стремились к сближению. Это было вторым плюсом.

Когда день за окном начал неотвратимо превращаться в сумерки, Уля отправила в печать готовые страницы отчета. Еще теплые, они приятно согревали мерзнущие ладони. Уля торопливо прошлась по коридору до кабинета Фомина и постучала. Дверь приоткрыла Аллочка. Она хищно улыбнулась – на передних зубах остались следы от помады.

– Тебе чего?

– Отчет. Для Фомина, – ответила Уля, глядя чуть выше Аллочкиного плеча.

– Давай сюда. – Та схватила странички и проворно втянула их в кабинет.

Изнутри донеслись приглушенный мужской голос, ответ Аллочки и грудной смех. Времени было три минуты седьмого. Обратная дорога всегда давалась легче. Уля выходила из офиса и шагала по переулку до станции. Ближайшая электричка приходила к десяти минутам. Обычно Уле хватало времени, чтобы миновать мрачные подворотни, взбежать по ступенькам перехода и проскочить в двери вагона перед тем, как те захлопнутся. Следующий поезд прибывал в восьмом часу. Когда вечер складывался неудачно, Уле приходилось топтаться на перроне, грея руки о стаканчик жидкого кофе из автомата, и ждать еще час.

Сегодня все шло наперекосяк: Уля неслась по чужому двору и постоянно натыкалась на мамочек с колясками и медлительных старух. Один-единственный светофор на ее пути долго отсчитывал секунды до зеленого, а смятый билет никак не хотел проходить контроль.

Когда она выскочила на перрон, на вагоне уже вовсю мигали красные огоньки. Последним рывком Уля подалась вперед, понимая, что не успеет. В кармане звенела мелочь, ее надо было потратить на ужин, а не на мерзкий кофе со вкусом затхлого картона. Двери лязгнули и потянулись навстречу друг другу, когда изящная ручка схватилась за одну из них, а наружу высунулся носок глянцевого, чуть зеленоватого сапога.

Не веря в свою удачу, Ульяна заскочила в вагон, двери тут же захлопнулись, поезд дернулся и поехал. За грязными стеклами медленно поползли московские дворы. Ульяна с трудом оторвала от них взгляд и огляделась. В тамбуре, глубоко затягиваясь тонкой сигаретой, стояла девушка, закутанная в пальто размера на два больше, чем ей нужно.

– Уж если нарушать правила, так по-крупному, – сказала она, покачивая тлеющей сигаретой. – Задержала отправление и курю в тамбуре.

Хохотнула, туша окурок, достала из кармана темно-зеленые варежки и в упор посмотрела на Улю.

– Только осень началась, а руки мерзнут, – объяснила зачем-то. – Пойдем? – И шагнула в вагон.

Ульяна наблюдала за ней, словно завороженная. Лучше было бы уйти. Дождаться остановки поезда на следующей станции и забежать в соседние двери. Но уверенный взгляд девушки, плавность ее движений, аромат духов и хрипловатый голос заставили Улю послушно последовать за ней и сесть напротив.

В вагоне было малолюдно – пара замотанных женщин с тяжелыми сумками, лысый мужик в спортивной куртке, спящий в углу бездомный старик да еще парочка, страстно целующаяся у тамбура. Ульяна могла прислониться носом к любому окну. Но вместо этого она не отрывала глаз от девушки.

Дурное, отдающее полынью предчувствие уже билось в Уле, когда девушка посмотрела на нее и снова улыбнулась.

– Мерзкая погодка, правда?

– Да, холодно, – только и смогла выдавить Уля.

– Друг в твиттере написал, что у него машина на обочине в грязи застряла. Мне кажется, лучше московский октябрь не описать. – И девушка хрипло засмеялась.

Было в ней что-то притягивающее взгляд. То, как она куталась в широкое пальто, строгое, почти мужское, как уютно смотрелись на его фоне вязаные варежки в тон дорогущим сапогам. Девушка сняла одну, открыла сумку, долго копалась в ней, ворча себе под нос, и вытащила наружу коробочку конфет. Длинные пальцы достали квадратик в блестящей фольге и протянули Уле.

– Нельзя, конечно, вечером такое есть. Но когда в жизни сплошной октябрь, могут спасти только шоколад, виски и секс. Конфету в этом паршивом городе отыскать легче всего… – Она все улыбалась, открыто и широко, но в глазах отражалась знакомая тоска.

Теперь Уля разглядела, что лицо девушки было болезненно бледным, под глазами набухли темные круги и вся она – дерганая, чересчур активная и разговорчивая – выглядела загнанной в угол кошкой. Той, что еще вчера была домашней, а сегодня облизывается в подъезде.

«Встань и уйди в тамбур, отвернись, уйди, бегом выскочи из вагона!» – вопил в Уле внутренний голос, но та, зачарованная движениями девушки, ее взглядом и улыбкой, протянула руку, чтобы взять шоколадку. На секунду их пальцы встретились. Уля успела ощутить холод гладкой кожи, но мир уже медленно растворялся перед глазами, а в нос нестерпимо ударил горький травянистый запах.

Уля увидела перед собой темный коридор. Девушка, которая сидела сейчас напротив, распахнула входную дверь и ввалилась внутрь, оскальзываясь на каблуках. Полы ее пальто были вымазаны густой грязью, сама она – растрепанная, с потекшей тушью – выглядела городской сумасшедшей.

Не разуваясь, девушка шагнула в комнату, взгляд ее блуждал по голым стенам – квадратики на обоях, оставшиеся после снятых рамок, смотрелись пустыми глазницами. Девушка пьяно хохотнула и осела возле стены. Одной рукой достала из сумки початую бутылку виски, второй потянулась к тумбочке и вытащила пузырек.

– К черту! Сволочь… Сволочь последняя… Буду я тут гнить, пока ты там трахаешься, как же… – зло шептала она, отсчитывая глянцевые таблетки.

Давясь слезами, высыпала на язык добрую пригоршню, не глядя отшвырнула пустой пузырек, сделала большой глоток из темной бутылки и тут же обмякла.

Ульяна в оцепенении наблюдала, как разглаживаются искривленные черты лица, а из уголков губ сочится белая пена. Уля смотрела на красивое тело в дорогих шмотках, которое на ее глазах убило себя одним дурацким пьяным решением. И не могла понять, что чувствует – жалость или раздражение?

– Эй, бери, говорю! – девушка пощелкала длинными пальцами у самого Улиного носа.

Пришлось приходить в себя, отрывать взгляд от протянутого ломтика шоколада и смотреть прямо в ее карие, тщательно накрашенные глаза.

– Не делай этого, – хрипло проговорила Уля.

Ресницы девушки заметно дрогнули.

– Что?

– Таблетки. Сегодня вечером. Не смей делать этого, ты еще молодая, ты красивая, он не стоит…

– Откуда ты… – начала было девушка, а ее губы сами собой сжались в тонкую полоску.

Она больше не улыбалась, из ослабших пальцев выпал шоколадный кусочек и остался лежать на полу вагона.

– Просто поверь мне, не надо этого делать, – еще раз повторила Уля.

Ее мутило и трясло. Проклятая полынь заполняла нос, не давая вдохнуть. Девушка напротив смотрела на Улю расширенными от страха глазами. Электричка медленно покачнулась и затормозила у остановки.

– Да пошла ты… – злобно бросила девушка, вскочила и зашагала по проходу – стремительная, высокая, – даже не обернулась. Уля проводила ее взглядом. Она тонула в горечи, из последних сил сдерживая рвоту. Но внутри зрело мстительное удовольствие.

– На, подавись. Она теперь не станет глотать таблетки. Теперь точно не станет, – не зная кому, прошептала Ульяна, поворачиваясь к окну, чтобы в последний раз посмотреть на спасенную.

Та уже выскочила наружу, застыла на перроне, придерживая одной рукой в зеленой варежке ворот пальто, а второй, голой, стискивая в побледневших пальцах сумку. А потом решительно шагнула к переходу. Одно неловкое движение – и каблук сапога поехал на затянутой льдом луже. Девушка пронзительно вскрикнула и упала на спину. Глухой удар взлохмаченной головы о стылую плитку перрона заглушил благожелательный женский голос в динамике: «Осторожно, двери закрываются».