– Мама, я всего-навсего иду в школу. Не в армию же.

Мама предприняла новую попытку улыбнуться.

– Конечно. Но вы с отцом, по-моему, недооцениваете, насколько будет… сложно. Я не хочу, чтобы ты расстраивался. Кроме того… понимаешь, до нас дошли слухи…

– Какие еще слухи?

– Некоторые Кресты недовольны, что нули будут ходить в их школы. До нас дошли слухи, что кое-кто из них собирается устроить беспорядки. Поэтому, что бы ни произошло, не поддавайся на провокации. Не давай повода исключить тебя.

– Тебя только это беспокоит?

Мама не ответила.

– Не волнуйся, – сказал я ей. – Я поступил в Хиткрофт, и теперь меня оттуда не выгнать ничем, даже динамитом.

– Вот и умница. – Мама погладила меня по щеке.

Я оттолкнул ее руку. Еще чего!

– Ты уже большой мальчик, да? – поддела меня мама.

– Совсем большой, – отозвался я.

– Такой большой, что и на ночь поцеловать нельзя?

Я собирался честно и откровенно высказать маме все, что я об этом думаю, но тут увидел выражение ее лица и прикусил язык. Я понял, что поцелуй – не для меня, а для нее.

– Валяй, раз приспичило, – буркнул я и подставил щеку.

Молчание. Я повернулся посмотреть, почему ненавистный поцелуй задерживается, но стоило мне взглянуть на маму, как она расхохоталась.

– Что смешного?! – возмутился я.

– Ты, дорогой. – Мама стиснула меня в объятиях и поцеловала в щеку, да так, словно хотела зарыться в нее губами. Ну дела! – Проверь будильник, чтобы утром хватило времени помыться перед школой. – Мама встала и направилась к двери.

– Я еще не ложусь, мама. Сейчас спущусь немного посмотреть телик.

– Только недолго. Тебе завтра в школу. – Мама погрозила пальцем. Потом уронила руку и улыбнулась. – «Тебе завтра в школу»… До чего же приятно звучит!

– Ага!

Мама начала спускаться, я за ней. На полпути она внезапно остановилась – я едва не врезался в нее.

– Каллум…

– Что, мама?

– Ты… ты только не думай, будто я тобой не горжусь. Я горжусь.

– Я знаю, мама, – сказал я.

Мама стала спускаться дальше. Я обдумал ее слова. Самое странное, что, пока она этого не сказала, я не думал, что она мной гордится. Более того, в глубине души я подозревал, что мама предпочла бы, чтобы я провалил вступительный экзамен в Хиткрофт. А я его сдал. И поступил. И этого у меня никто не отнимет. Я поступил.

Мы спустились в гостиную. Линетт с папой сидели на диване. Джуд за обеденным столом рассматривал что-то вроде карты, в общем, что-то скучное. Мама села рядом с папой, я – рядом с Линетт. Диван просел, но просел уютно.

Я посмотрел на сестру.

– Ты как, нормально?

Линетт кивнула. Потом вдруг медленно, постепенно помрачнела. И взгляд опять сделался… такой. Сердце у меня ушло в пятки, потом вернулось на место.

Линетт, не надо, пожалуйста. Особенно сегодня, особенно сейчас…

– Линни, а помнишь, как мне исполнилось семь? – в отчаянии затараторил я. – Ты в первый раз повела меня в кино. Мы были вдвоем, и ты сердилась на меня, потому что я не мог отвести глаз от экрана ни на секунду. Помнишь, ты сказала мне, что можно моргать, потому что экран никуда не исчезнет. Линни!

– Почему я здесь? – Беспокойные серые глаза сестры сузились. – Мне здесь быть нельзя. Я не такая, как вы. Я Крест.

Внутри у меня все сжалось, будто я был в лифте и он за пять секунд пролетел вниз с полсотни этажей. Стоит мне убедить себя, что Линетт стало лучше, как у нее опять делается это лицо… Она смотрит на нас, словно не узнаёт, и настаивает, что она одна из них.

– Не говори глупостей. Ты нуль, – презрительно бросил Джуд. – Посмотри на свои руки. Ты такая же белая, как все мы. Даже белее.

– Нет, я не такая.

– Джуд, хватит, – сказал папа.

– Нет, не хватит. Я сыт этим по горло. Мы держим Линетт дома, чтобы она не позорила нас своими заявлениями, что она Крест. Она чокнутая, и все тут. И Каллум не лучше. Думает, мы для него нехороши, думает, мы ровня Крестам, даже если не говорит.

– Сам не знаешь, что несешь, – прошипел я.

– Не знаю? Я заметил, как ты смотришь на наш дом, когда возвращаешься от своей трефовой подружки. Ты же его ненавидишь – и всех нас ненавидишь, и себя самого, потому что не родился одним из них! – Джуда прорвало. – Из нас троих только я понимаю, кто я такой, и мирюсь с этим.

– Слушай, ты, безмозглый…

Джуд вскочил со стула – и я вслед за ним.

– Ну, давай, раз ты считаешь, что у тебя пороху хватит, – вызывающе процедил Джуд.

Я шагнул вперед, но не успел даже кулаки сжать: между нами встал папа.

– Вот видите? – Тоненький растерянный голосок Линетт прозвенел, словно колокольчик. – Я так себя не веду. Конечно же, я не нуль. Это невозможно.

Боевой задор у меня разом угас. Я медленно сел обратно.

– Линетт, послушай… – начала было мама.

– Только посмотрите на мою кожу, – продолжала Линетт, будто мама ничего не сказала. – Восхитительный оттенок. Такой темный, насыщенный, просто чудо. Мне очень повезло. Я Крест, я ближе к Богу… – Линетт обвела нас взглядом и улыбнулась. Улыбка ее была широкой, сияющей, неподдельно счастливой – она осветила каждую черточку, каждую складочку ее лица и пронзила мне сердце.

– Вот дура, – пробурчал Джуд.

– Хватит! – крикнул на него папа.

Джуд сел – надутый, мрачный. Линетт посмотрела на свои руки, погладила одной другую. Я тоже посмотрел. И не увидел ничего, кроме бледных белых рук с голубыми венами, проступавшими из-под полупрозрачной кожи. Линетт поглядела на меня и просияла. Я улыбнулся в ответ. Вышло натянуто, но я старался.

– Как ты считаешь, Каллум, я красивая? – прошептала Линетт.

– Да, – искренне ответил я. – Очень.

Я смотрела из окна машины на проплывающие мимо деревья, поля и небо, размазанные от скорости. Первый день после каникул. Я выпрямилась и расплылась в самой счастливой улыбке на свете. Каллум… От одного его присутствия первый школьный день станет новым, интересным, ни на что не похожим.

– Как вы там, сзади, мисс Сеффи? Все хорошо?

– Нормально, спасибо, Гарри. – Я перенаправила улыбку на нашего шофера-нуля. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Волнуетесь?

Я рассмеялась:

– Шутите?!

– В общем-то, нет, – печально отозвался Гарри.

– Гарри, а можете высадить меня…

– За углом школы, – договорил за меня Гарри.

– Если можно.

– Придется, куда же я денусь. – Гарри покачал головой. – Но если ваша мама узнает…

– Не узнает.

– Все же я не понимаю…

Я вздохнула. В будние дни подобные разговоры у нас с Гарри случались как минимум трижды в неделю.

– Гарри, вы же знаете, друзья меня дразнят за то, что вы меня возите. Постоянно говорят, что ноги у меня слишком дорогие, чтобы касаться земли, или спрашивают, когда мне приделают крылья, и все такое. Я сейчас не в том настроении, чтобы терпеть насмешки, все-таки первый день после каникул.

– Я понимаю, но…

– Гарри, прошу вас!

– Ох, ну ладно.

– Спасибо, Гарри.

– Если мне влетит…

– Не влетит. Честное слово! – Я просияла.

Гарри свернул на Черри-Вуд-Гроув в двух улицах от Хиткрофта, моей школы. Я выскочила из машины, схватила школьную сумку с белого кожаного сиденья.

– До встречи.

– Да, мисс Сеффи.

Я дождалась, когда Гарри уедет и скроется из виду, и только тогда зашагала к своему корпусу. Он меня уже дурил: притворялся, будто уехал, а потом возвращался, стоило мне повернуться спиной. Ближе к школе я услышала какой-то странный рокот, будто кто-то включил радио на полную громкость, но далеко, так что слов не разобрать. Когда я очутилась на углу, вопли накатили на меня яростной волной. Однако и это не заставило меня задуматься, чего следует ожидать. Я свернула за угол и…

И…

В дальнем конце улицы, у школы, собралась огромная толпа. Все кричали и что-то скандировали. Я на миг застыла, потом направилась в ту сторону. Перешла на бег. Что же там стряслось?! Долго дожидаться ответа не потребовалось.