Я услышала папин голос, полный злобы и горечи, и замерла на нижней ступеньке.
– Но оказалось недостаточно. Освободительное Ополчение увидело, что их требование выполнили, и решило, если так, выдвинуть еще несколько. А потом будет еще несколько. – Другой голос: у папы гость.
– Только через мой хладный труп! Так я и знал, что уступать требованиям Пангейского экономического сообщества хотя бы раз – большая ошибка. Боже, храни нас от либералов и пустышек!
В папином голосе было столько яда, что я поморщилась. И мне еще не доводилось слышать, чтобы он называл нулей пустышками. Пустышки… Что за ужасное слово! Гнусное. Мой друг Каллум – не пустышка. Он не…
– Освободительное Ополчение недовольно темпами перемен в нашей стране. Они требуют…
– А кто, собственно, такие «они»? – свирепо спросил папа. – Кто возглавляет Освободительное Ополчение?
– Не знаю, сэр. Пробраться до самого верха – дело небыстрое, а Освободительное Ополчение ведет себя донельзя бдительно. Каждое боевое подразделение состоит из разных ячеек, а для связи с другими ячейками у них множество разных явок. Выяснить, кто у них главный, крайне сложно.
– Оправдания мне не нужны. Займитесь делом. Я вам за это плачу. Не хочу потерять место в правительстве из-за каких-то смутьянов-террористов.
– Они называют себя бойцами за свободу, – заявил папин гость.
– Да пусть кем угодно себя называют, хоть потомками ангела Шаки – мне все равно: они подонки, и я хочу, чтобы их уничтожили. Всех до единого.
Молчание. Потом:
– Я буду работать над этим.
Единственным ответом было папино презрительное хмыканье.
– Сэр, насчет наших встреч… С каждым разом риск все больше. Надо найти какой-то более безопасный способ связи.
– Я по-прежнему настаиваю на личных встречах не реже раза в месяц.
– Но это опасно, – возразил папин собеседник. – Я каждый раз рискую жизнью…
– Не желаю слушать. Можете звонить мне и писать имейлы в любой момент, но я хочу видеть вас по меньшей мере раз в месяц. Это понятно? – рявкнул папа.
Его собеседник молчал так долго, что я уж подумала, он никогда не ответит. Но потом он выдавил:
– Да, сэр.
Я прокралась поближе к гостиной. С кем это папа разговаривает? Я только слышала голоса.
– Пустышки пойдут в школу, где учится моя дочь… – Я прямо слышала, как папа раздувает ноздри. – Если мой план не осуществится, переизбраться через год я смогу разве что чудом. Меня распнут.
– В Хиткрофт идут всего трое или четверо, верно? – спросил его гость.
– Это на три-четыре больше, чем должны были сдать вступительный экзамен по моим расчетам, – с отвращением ответил папа. – Если бы я считал, что у кого-то из них есть вероятность попасть в Хиткрофт, я бы вообще не стал вносить поправки в закон об образовании.
Каждое его слово было будто отравленный кинжал. У меня мурашки побежали по коже, сердце было готово разорваться. Мне было так… так обидно. Папа, мой папа…
– По всей стране в школы для Крестов пойдет десятка два нулей, не больше. Не так уж и много, – заметил гость.
– Когда мне захочется узнать ваше мнение, я за него заплачу, – отмахнулся папа.
Знает ли он, что один из нулей, которые пойдут в мою школу, – Каллум? Он это учитывает? Вряд ли. Я сделала еще один робкий шажок вперед. Заглянула в переднюю. В продолговатом зеркале напротив входа в гостиную было ясно видно папу. Папин гость отражался только сзади, поскольку сидел спиной к двери, но я прямо-таки оторопела: он был нулем. У него были светлые волосы, стянутые в хвостик, и он был одет в вытертую дубленку и высокие коричневые ботинки с серебристыми цепочками над каблуками. Я даже и не помнила, когда в последний раз видела нулей у нас дома – кроме разве что помощников на кухне или уборщиц. Что он здесь делает? Кто это? Ерунда какая-то. И все, что они говорили, тоже какая-то ерунда.
Я сделала еще шаг вперед, не сводя глаз с зеркала напротив гостиной, – и это оказалось ошибкой. Я споткнулась о телефонный провод, и телефон на столе чуть-чуть сдвинулся. Шорох был тихий, но ощутимый. Папа обернулся и увидел меня в зеркале – как я видела его. Его гость тоже обернулся.
– Сеффи, в постель, сейчас же!
Папа не стал дожидаться, когда я уйду, и захлопнул дверь в гостиную. Не успела я собраться с разбежавшимися мыслями, как дверь снова распахнулась, на пороге появился папа – один – и накрепко закрыл ее за собой.
– Что ты видела? – грозно спросил он, шагая ко мне.
– Ч-что?
– Что ты видела? – Папа схватил меня за плечи. Изо рта у него вылетела капелька слюны и попала мне на щеку, но я ее не вытерла.
– Н-ничего.
– Что ты слышала?
– Ничего, папа. Я просто спустилась попить воды. Пить хочу.
Папа в ярости уставился на меня, глаза его сверкнули. Он будто бы хотел меня ударить.
– Я ничего не видела и не слышала. Честно.
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем папина хватка на моих плечах ослабла, а искаженное лицо смягчилось.
– М-можно я возьму себе воды?
– Ладно, иди. Только быстро.
Я двинулась в кухню, хотя пить мне расхотелось. Сердце больно колотилось, кровь гремела в ушах. Я спиной чувствовала, как папа смотрит мне вслед. В кухне я налила себе стакан воды и направилась обратно в спальню. Папа не мог видеть меня в кухне, но я все равно шла «нормально», будто он следил за мной сквозь стены. Я вышла из кухни и начала подниматься к себе со стаканом в руке.
– Постой, принцесса, – окликнул меня папа.
Я повернула голову.
– Прости, что нашумел на тебя. – Отец выдавил улыбку и поднялся на несколько ступенек за мной. – Я сегодня весь день какой-то… нервный.
– Ничего страшного, – прошептала я.
– Ты же все равно моя принцесса, верно? – Папа обнял меня.
Я кивнула, стараясь проглотить ком в горле.
Стараясь не разлить воду.
– Ну, беги спать.
Я стала подниматься дальше продуманно-беспечной походкой. А папа стоял в передней и следил за каждым моим движением.
Глава 4
• Каллум
Я в сотый раз вывалил все из школьной сумки на кровать – кровать у нас была двухъярусная, и я спал внизу. Линейка, пенал, ручки, карандаши, тетради, калькулятор. Перечитал список, который прислали маме с папой из школы Хиткрофт. У меня было все, что там требовалось, но меня упорно не покидало чувство, будто этого мало, будто я что-то забыл. Я взял уголок простыни и снова протер калькулятор. Сколько ни полируй, этот динозавр среди калькуляторов новым не покажется. Глаза у меня слипались, я прикрыл их рукой.
Нельзя быть таким неблагодарным. Скажи спасибо, что калькулятор у тебя есть.
Почаще повторяй это себе, Каллум.
Я медленно и тщательно убрал все обратно в сумку.
Мне везет, мне везет, мне везет… Я иду в школу.
Я проигрывал эту мысль в голове снова и снова, боялся прогнать ее – мало ли что случится.
Кто-то постучал в дверь. Или мама, или Линетт. Джуд не стучится, а просто врывается, а папа никогда к нам не заходит. Если ему надо поговорить со мной, он просит выйти на лестницу. Я понадеялся, что это Линетт.
В дверь просунулась мамина голова.
– Можно к тебе?
Я пожал плечами и положил в сумку последнее, что осталось, – калькулятор. Мама вошла, осторожно закрыла за собой дверь. Я догадывался, что сейчас будет. Она села на постель, взяла сумку и тут же вывалила мои школьные принадлежности на покрывало. Потом очень тщательно начала складывать все обратно.
Заговорила она не сразу.
– Я просто хотела сказать, что неважно, что будет завтра: ты молодец, что поступил в Хиткрофт.
Такого я не ожидал. И уставился на нее.
– В каком смысле неважно, что произойдет завтра?!
– Да так. – Губы у мамы задрожали, и улыбка погасла. – Понимаешь… Понимаешь, я хочу, чтобы ты был счастлив.
– Я счастлив, – нахмурился я.
– Я не хочу, чтобы ты… расстраивался. Не хочу, чтобы тебе было больно.
Да что она имеет в виду?!