К счастью, колеса застучали по булыжникам: верный признак что они добрались до «Медведя и совы».

— Мы с твоим братом просто обменивались приветствиями, — пояснила Генриетта и, оставив наконец все попытки привести волосы в порядок, просто нахлобучила поверх капор. — Супруги, встречаясь, могут обмениваться поцелуями.

Судя по всему, Джози она не убедила, но Генриетта безмятежно предложила ей надеть шляпку, поскольку гостиница совсем рядом.

Дарби тоже кое в чем сомневался. Но по другой причине. Он украдкой глянул на колени. Если это просто приветствие, что подумает его жена о грядущей ночи?

Взглянув на Генриетту, он с радостью заметил ее пылающие щеки и распухшую от поцелуев нижнюю губу.

Когда Дарби спрыгнул на землю, с неба посыпались редкие снежинки. Было еще совсем рано, но небо потемнело и покрылось низкими тучами, предвещающими метель. Генриетта передала ему дремлющую Аннабел. Дарби огляделся в поисках лакея, которому мог бы передать сестру, но увидел только неуклюжего громилу, который скорее всего уронит ребенка. Поэтому, к собственному удивлению, он обнаружил, что несет малышку ко входу в гостиницу. Аннабел проснулась, растянула в улыбке беззубый ротик и назвала его мамой. Такой уютный теплый комочек, особенно когда от нее не слишком сильно пахнет!

Снежинки застревали в раскаленном золоте волос Генриетты и сразу же исчезали. Должно быть, таяли.

— Думаю, завтрашняя поездка отменяется, — заметил он, догоняя жену, ведущую за руку Джози.

— О Господи! — вздохнула Генриетта, глядя в небо. Дарби поддался сладостному искушению.

— Мы могли бы провести день в постели, — прошептал он ей на ухо. — Только чтобы согревать друг друга.

Она, чьи губы все еще хранили следы его поцелуев, подняла голову и снова удивила его. В глазах играла лукавая улыбка, приподнимавшая уголки губ. Снежинки летели на ее волосы и ресницы, но она совсем не была Снежной королевой, холодной и бесчувственной.

Он молча последовал за ней в гостиницу, потому что не знал, что сказать. Сама мысль о том, что обычная улыбка может вызвать разлившийся по телу, как при тяжкой простуде, жар, воистину была пугающей.

— Вы нашли деревенский орган достаточно звучным, лорд Годуин? — поинтересовалась Генриетта, решительно пытаясь игнорировать мужа. Тот вел себя, как последний глупец: прижимал ногу к ее бедру и улыбался, словно… словно… нет, об этом лучше не стоит думать.

Вошедший хозяин гостиницы лично проследил за тем, чтобы унесли филе палтуса и поставили на стол бараньи отбивные.

— По крайней мере он оказался не слишком ужасным, — соизволил проворчать лорд Годуин.

В Генриетте постепенно закипало негодование. Она сидит здесь почти полчаса и из кожи вон лезет, стараясь поддерживать приятную беседу с человеком, который считался лучшим другом ее мужа. И что же она слышит в ответ? Сплошные грубости! Другого слова не подобрать! Даже сейчас он не проявляет ни малейшего интереса к продолжению разговора и вместо этого яростно тычет вилкой в баранину, словно она недожарена.

Генриетта попробовала бургундского, остерегая себя от преждевременных суждений. Какое ей дело, если, человек невоспитан, бестактен и…

Она даст ему еще один шанс.

— Лорд Годуин, что выдумаете о ссылке Наполеона на Эльбу? Как по-вашему, он останется на острове?

— Вот уж мне совершенно наплевать на то, что ему там в голову взбредет.

Генриетта перевела взгляд на мужа:

— На твоем месте я бы не трудился, — посоветовал он. — Рис так давно не разговаривал с приличной женщиной, что забыл язык.

Но упрямство Генриетты было общеизвестно.

— Но разве последний год не был по-настоящему знаменательным для Франции, лорд Годуин?

— Скорее для Австрии.

— Австрии?

— Осенью для делегатов Венского конгресса была дана опера Бетховена «Фиделио», — с полным равнодушием обронил Рис. — Миссис Дарби, если вы пытаетесь произвести впечатление на мужа столь обширными познаниями международных отношений, не могли бы вы ограничить демонстрацию супружеской спальней? — Он осушил бокал и со стуком поставил на стол. — Уверяю, что на меня ваши способности уже произвели неизгладимое впечатление. Особенно если говорить о вашем нынешнем статусе замужней дамы.

Генриетта хищно прищурилась. Очевидно, этот человек намеренно старается вывести ее из себя, скорее, всего чтобы доказать Дарби свою правоту насчет женского темперамента. Она так и знала, что эта совместная поездка в экипаже Дарби до добра не доведет.

Генриетта слегка задумалась, прежде чем бросить Рису умильный взгляд из-под длинных ресниц.

— Какое удовольствие, лорд Годуин, наблюдать ваш неожиданный взрыв красноречия!

Он ответил настороженным взглядом, вероятно, посчитав, что она кокетничает с ним.

«Рис — ближайший друг твоего мужа, — напомнила она себе. — Будь к нему добра».

— Боюсь, до того как Дарби мне все объяснил, я понятия не имела, что вам так обременительно беседовать с замужней женщиной. Хотя я заметила, что вы несколько затруднялись объясняться с нашей дорогой миссис Кейбл во время ужина у леди Роулингс, — продолжала она с жалостливой улыбкой. — Но не печальтесь, мы постараемся облегчить вам задачу. Я ни за что не хотела бы расстраивать вас, особенно теперь, зная, как жестко ограничена тематика ваших разговоров.

Дарби, похоже, подавился, потому что издал некий странный звук.

— Я со своей стороны совершенно уверена, что беседа с порядочной женщиной — дело крайне нелегкое. Теперь мне придется хорошенько поразмыслить, какую тему выбрать, чтобы не слишком затруднять вас. Посмотрим… Я слышала, что в вашем доме гостит оперная певица. Как это, должно быть, интересно! И вы регулярно обсуждаете Бетховена?

Рис продолжал жевать мясо, но она поняла, что сумела привлечь его внимание. Генриетта подавила улыбку. Сегодня она, можно сказать, была в ударе!

— Она действительно оперная певица, — выдавил наконец Годуин, но едва она заметила расчетливый блеск его глаз, он нагло добавил: — С достойной сожаления тенденцией петь в постели.

— Должно быть, потому что еще слишком молода, — безмятежно ответила Генриетта. — Знаете, одно время я тоже любила петь, едва открыв глаза. По-моему, моей любимой песенкой была «Питер, Питер тыкву съел» или… нет… кажется, вторая строка: «Дидл дидл дамплинг, мой сыночек Джон».

— Это насчет мальчишки, который ложился спать без каких-то предметов одежды? — вмешался муж, в голосе которого то и дело прорывался смех. — «Лег в постель в чулке»… нет, или без чулка? Никак не вспомнить.

— Думаю, приятельница лорда Годуина тоже часто забывает снять чулки, ложась в постель. Ах, что за удовольствие снова стать молодой и просыпаться с песней!

— Она не настолько молода, — буркнул Годуин, и Генриетта различила отблеск… всего лишь отблеск одобрения в этом угрюмом взгляде.

— Для человека, которому беседа со взрослой женщиной приносит невыносимые страдания, ваша разница в годах, должно быть, весьма благотворна. Вы, кажется, лет на тридцать старше вашей дамы? Дети так забавны!

— Никаких тридцати лет! — проревел Годуин. — Мне самому нет и тридцати пяти!

Генриетта прижала руку к сердцу. Давно уже она так не развлекалась.

— О Боже, надеюсь, я не оскорбила вас? — ахнула она, оглядывая его с головы до ног.

Он, как всегда, выглядел полным неряхой: волосы в беспорядке падают на плечи, рубашка и руки в чернилах.

— Вы совершенно правы: теперь я вижу, что вы вовсе не так уж стары… — Она осеклась, словно сомневаясь в собственных суждениях. — В любом случае время все ставит на свои места, милорд. Только подумайте, еще немного, ну, лет пять или что-то в этом роде, ваша приятельница повзрослеет, и вы с легкостью освоите столь сложное дело, как учтивый разговор.

Она снова сделала глоток вина и одарила его сияющей улыбкой, полной искреннего удовольствия. Она и в самом деле была счастлива. Как приятно ужинать в мужской компании, а не с мачехой и сестрой. Она в жизни не предполагала, что будет обмениваться едва замаскированными уколами с известным грубияном лордом Годуином. И сейчас лучший друг Дарби глазел на нее с таким выражением, что так и подмывало рассмеяться.