Он сосал ее грудь нетерпеливо, почти грубо, и это ощущение вместе со скольжением влажной ткани по соску доводило ее до исступления. Она хрипло закричала и прижалась к нему.

— Я хочу целовать тебя без этой сорочки, Эсме, — неверным, едва слышным голосом попросил он.

Она не желала ни о чем думать, поэтому вынудила себя не замечать, что сорочка медленно ползет вверх по ногам, когда-то бывшим стройными и превратившимся в толстые обрубки, испещренные пятнами в различных местах, мимо вздымающегося чрева с серебристо-белыми растяжками, появившимися несколько недель назад.

К тому времени как сорочка полетела на пол, Эсме оцепенела от унижения и стыда. Никогда раньше ей не приходилось представать перед мужчиной в подобном виде! Несмотря на репутацию, любовников у нее было не слишком много, но при каждой встрече с мужчиной, будь то муж или кто-то другой, она всегда предлагала свое изысканное тело, словно бесценный дар. И неизменно сознавала, что низводила мужчину до состояния бессвязного благоговения. Только во время свидания с Себастьяном она об этом не думала, наверное, потому что он был так красив…

А Себастьян и сейчас красив! Что он скажет, узрев это уродство?!

Он стоял на коленях у постели, оглядывая ее бесформенное тело, видимо, терзаясь сожалением, как любой человек, внезапно обнаруживший себя в постели с китом. Эсме собралась с духом и, в свою очередь, оглядела его, стараясь ни о чем не думать. Ни унции лишней плоти на его теле, мускулистом, массивном, сильном.

Он оставался неподвижным. Вероятно, так ужаснулся, что никак не мог сообразить, как поскорее и незаметнее сбежать отсюда.

Эсме устремила отчаянный взор на свою ночную сорочку. Пожалуй, лучше натянуть ее и потихоньку уйти, пощадив обоих, и больше не обсуждать этот печальный инцидент.

Она снова попробовала сесть, но его руки легли на ее живот. Было нечто странно привлекательное в том, что большие мужские ладони касаются ее живота.

— Он прекрасен, Эсме, — тихо, почтительно прошептал он. — Ты прекрасна.

— Ничего подобного, — рассерженно откликнулась она, втайне очень довольная. Даже в нынешнем состоянии она очень радовалась растущему животу.

— Так оно и есть. Это выглядит как след от падающей звезды, как лучики лунного света, — приговаривал он, обводя пальцем серебристые растяжки. — Ты не сердишься, что я до тебя дотрагиваюсь?

— Конечно, нет, — смирилась она. Ну разумеется, великое обольщение превратится в урок анатомии. Чего она ожидала? Ни один здравомыслящий мужчина не может питать вожделение к женщине в таком состоянии.

Его руки скользили по ее животу, и туго натянутую кожу покалывало от каждого прикосновения, а низ живота наливался желанием. И все это, несмотря на ее состояние!

Он нежно гладил ее, когда под его ладонью появилась крошечная выпуклость.

Потрясенная физиономия Себастьяна выглядела так комически, что Эсме громко рассмеялась.

— Это малыш, — пояснила она.

— Понимаю, — медленно выговорил он с такой смесью благоговения и радости, что она почти примирилась с очевидным фактом: его больше не влечет ее тело.

— Куда он исчез?

— Просто брыкнул тебя пяткой, — снова засмеялась она, довольная, что может рассказать ему. Ведь для нее все это тоже было внове, и до сих пор ее единственной конфиданткой была Элен. — Но это означает, что ребенок проснулся, и…

Следующий толчок она почувствовала лучше обычного, наверное, потому что он прижимал к животу ладони. Они лежали так довольно долго, минут пятнадцать, все трое, и Себастьян лениво водил пальцем по ее животу, пытаясь упросить ребенка снова лягнуть его.

— Да он вовсе не тебя толкает, глупый, — фыркнула Эсме. — Просто он или она — очень резвое дитя.

Наконец малыш перестал толкаться, убаюканный, если верить Себастьяну, его нежными растираниями. Он неохотно убрал руки и взглянул на нее. Неожиданно во взгляде его сверкнуло поистине дьявольское коварство.

— Итак, — начал он голосом, тягучим, как гречишный мед, — на чем мы остановились перед тем, как малыш проснулся?

— О нет, — покачала головой Эсме, — ни на чем мы не остановились.

За эти четверть часа весь ее стыд куда-то подевался, поэтому она без стеснения выставляла напоказ набухшие груди и полные бедра.

Его рука опустилась на ее грудь и грубо сжала. Большой палец прошелся по соску. Эсме мгновенно опьянела от желания, и этим, должно быть, объясняется, почему она не подумала встать и натянуть ночную сорочку.

То же самое желание, которое всегда охватывало его при виде Эсме, с новой силой принялось терзать Себастьяна. Эсме. Его прекрасная Эсме.

— Я хочу тебя, Эсме, — прошептал он, лизнув ее ухо, щеку, добрался до сочных губ, осадил ее тело своими ласками. Судя по тому, как сплетались их языки, она принадлежит ему. Только сейчас и только на мгновение, но пока что он готов довольствоваться и малым.

Этот урок он успел усвоить и как садовник, и как пария.

Ее пальцы запутались в его волосах и притянули его ближе. Наконец он осыпал поцелуями ее шею и провел дорожку до пышных грудей. И, не сдержавшись, встал на колени, чтобы увидеть их лучше. Чтобы упиться их красотой.

— Ты выглядишь иначе, — трогательно пробормотал он за мгновение до того, как прижаться губами к ее груди. Хмельной от счастья, он наслаждался их упругой гладкостью и темными розочками, молившими его о ласках. С ее губ срывались прерывистые вздохи.

Его руки скользнули ниже, погладили ее прелестные бедра, нашли милый изгиб попки, за которую полагалось держаться мужчине, когда он тонет между женскими бедрами. Но'как он может утонуть в ней, не надавив на живот?

В таком чрезвычайном случае мужчине приходится что-то придумать. Он сжал полные прелестные ягодицы, слегка приподнял ее, подтянул к краю кровати и лег рядом. Потому что не был готов пропустить пир и перейти сразу к десерту. Теплые пальцы обвели ее бедра, скользнули между ними, и он вдруг понял, что больше не вытерпит. Кровь бешено билась в жилах. Твердила, чтобы он встал, погрузился в райское местечко между этими роскошными бедрами раз, другой, третий… пока оба не запросят пощады.

Его губы завладели ее грудью, его рука была между ее бедер, его дыхание превратилось в огонь, чресла молили о вторжении, и все же… и все же…

Тоненькая иголочка тревоги пронзила мозг. Она не в себе, его надменная, сладострастная Эсме, которая осталась в одном французском корсете и, подойдя к дивану, окинула его взглядом, повергшим на колени. Это не та Эсме, которая показала ему, куда класть руки, научила, как двигаться и как касаться, и потом, лаская его, научила молить. Она не наблюдала за ним с откровенным наслаждением, как в прошлый раз. Глаза ее были закрыты, и, хотя она задыхалась, а тело послушно отвечало на каждое касание, словно она жаждала его, сама она всего лишь слегка провела кончиками пальцев по его груди.

На секунду растерявшись, он неподвижно навис над ней, но тут же лег на бок, подпер ладонью голову и стал ждать, пока она откроет глаза. И она их открыла. Слепо уставилась в потолок, перевела взгляд на него. Он улыбался. Ленивой улыбкой охотящегося хищника.

— Себастьян?!

Он невероятно обрадовался, услышав ее прерывистый зов.

— Мне нужно знать, как доставить тебе наслаждение, о нимфа, — торжественно объявил он.

Эсме недоуменно моргнула.

— Я живу только для твоего наслаждения, — тихо признался он, рассматривая ее из-под полуприкрытых век. Легкая улыбка играла на губах. — Слушаю и повинуюсь, госпожа.

Эсме, усмехнувшись, приподнялась, но при этом ее тяжелая грудь неловко повисла, и она смущенно вспыхнула.

И все же в нем не угасло желание. Наоборот, глаза ярко вспыхнули. Эсме жадно осмотрела его сильные ноги, задержалась взглядом на бедрах. Боже милостивый, она совсем забыла об этом!

— Ты можешь дотронуться, о нимфа, — уже более настойчиво попросил он. — Я твой раб. Мое тело принадлежит тебе.

Слова повисли в ночном воздухе.

'Она протянула руку. Сейчас ей казалось почти святотатством соединить с его телом свое.