Он не произнес ни слова. Это было не потому, что ему нечего сказать, а потому, что он знал меня достаточно хорошо, понимая, что я еще не закончила.

Черт, может быть, он уже знал, что я собиралась сказать. Он провел все исследования обо мне, когда мы только начинали. И то, что он не знал, я ему рассказала. Всё. Кроме этого. Этот секрет, который я держала близко к груди, позволяя ему гнить, разлагаться и портить все внутри себя.

— Она пыталась убить меня, — призналась я под его пристальным взглядом.

На лице Джея промелькнуло что-то, возможно, удивление. Хотя я считала себя экспертом во всем, что касалось Джея, я больше не доверяла себе. Больше не доверяла ему. Я не могла понять, шокировала его эта новость или нет. В то время я была маленькая, но помнила, как папа прикрывал ее, обещая не звонить в полицию, пока она не получит помощь. Вот и все. Последняя капля, которую я рассказала Джею о своей матери. Я даже не позволяла себе думать об этом. Это было колючее, опасное воспоминание, которое затянуло меня в темное место.

Но это был мой полуночный мужчина. Он заставил меня привыкнуть к темноте, заставил меня меньше ее бояться.

— Она была больна, действительно больна, — продолжила я. — Мой отец не знал, насколько все плохо. Много работал, чтобы поддержать нас. Я мало что помню о том времени. Но точно помню, что однажды мы были дома… это был плохой день. Я поняла, что в плохие дни лучше держаться подальше от мамы. Иногда прятаться. Я не хотела говорить папе, знала, что он что-нибудь сделает. Заберет ее отсюда. А моя мама в хорошие дни была волшебной.

Я улыбнулась, глядя на воспоминания об утках, которые когда-то были здесь. Мама смеялась, когда мы кормили их, они гонялись за ней повсюду.

— Я ему не говорила. Это был наш секрет. А потом однажды она стала по-настоящему плохой. Не все помню. Но она говорила о демонах. Она была убеждена, что они были внутри меня. Ей хотелось вырезать их, чтобы защитить меня. Папа вернулся домой до того, как что-то могло случиться. Но я никогда не видела его таким злым. В основном на самого себя. За то, что не видел, насколько все стало плохо. Это преследовало его в течение многих лет. Я уверена, ее тоже. Вот почему она держалась подальше.

Я не смотрела на Джея.

После этого моя мама стала призраком в моей жизни. Не только из-за инцидента. Не только из-за болезни. Она хорошо справлялась в течение нескольких лет. Достаточно хорошо, чтобы притворяться собой. Но именно чувство вины удерживало ее от меня, то же чувство вины, которое разъедало ее изнутри, заставило ее прекратить принимать лекарства, потому что она не могла смириться с реальностью того, что она чуть не натворила. Я знала, что она оттолкнула папу. Он хотел помириться, после всего, он серьезно относился к клятвам болезни и здоровья. Но мама не стала этого делать. Ее намерения были благородными, по крайней мере, для себя. Она не хотела причинять боль мне, никому из нас.

Я так до конца и не простила ей этого. Я могла понять ее болезнь, я могла простить все, что она отняла у себя, у нашей семьи, и я не винила ее ни в этом.

— Я обижалась на нее, — призналась я. — За ее трусость. За то, что у нее не хватило смелости встретиться с реальностью вместе с нами. Это может быть некрасиво и жестоко с моей стороны, но это правда.

Джей дернул меня в свои объятия, и я, к счастью, охотно пошла.

— Стелла, ты никогда не будешь жестокой или некрасивой, даже со своей худшей правдой, — он поцеловал меня в макушку, его слова успокаивали меня.

Я сделала глубокий вдох. Глубокий вдох Джея, затхлой воды и гниющей растительной жизни, смешивающейся со всем остальным.

— Теперь я готова, — заявила я, высвобождаясь из его объятий. — Я готова узнать, почему ты не рассказал мне о ней. Почему она была в твоем доме все это время, а ты не сказал. Почему я ела ее еду, почему она стирала мою одежду.

Казалось, что мой гнев ни на йоту не притупился за эту неделю. Во всяком случае, он был заточен до острия, готовый вступить в бой, порезать любого поблизости.

Лицо Джея вытянулось, его челюсть напряглась. Он схватил меня за локоть, чтобы я не отступила слишком далеко. Я не хотела быть рядом с ним во время этого разговора, но и не могла вынести, чтобы он был далеко.

— У меня нет нормального объяснения, — признался Джей, потирая мою руку большим пальцем. — Вот почему я так долго скрывал это от тебя.

Я поджала губы.

— Вместо того, чтобы скрывать это от меня, ты мог просто избавиться от нее, — я пыталась говорить ровным голосом, но потерпела неудачу. — И под избавлением от нее я не имею в виду убить ее, — добавила я, находя безумием то, что сказала это, да еще и наполовину серьезно.

— Это хороший вопрос, — признал Джей. — Но на один у меня нет ответа. Просто Фелисити была частью моей жизни в течение многих лет, и я не доверяю многим людям. Мне нужен кто-то на моей службе в моем доме – нашем доме, – кому я могу доверять. Тот, кто не представляет опасности для моего бизнеса и, самое главное, не представляет опасности для тебя.

Я уставилась на него.

— Ты думаешь, что Фелисити не представляет для меня опасность? — я ненавидела ее имя в своих устах. — Для нас?

— Да, я это знаю, — отрезал Джей. Он был напряжен. Не знаю, из-за того, что я его злила, или он был зол на себя за то, что сделал. Чертовски надеялась, что последнее.

— Почему, Джей? — спросила я, на этот раз мой голос был тихим, вся моя боль каким-то образом была вложена в него.

Он потер затылок, явно напряженный, не то что в самолете.

— Ты… — я замолчала, прерывисто дыша. — Ты любишь ее?

— Нет, — ответил он сразу и твердо. — Черт возьми, нет, Стелла. Я правда ничего к ней не чувствую.

— Это неправда, — кипела я.

— Ты думаешь, я лгу? — он бросил вызов.

— Я не знаю, — проворчала я в ответ.

Он шагнул вперед, притягивая меня ближе к себе, его глаза были опасны.

— После всего, Стелла, ты думаешь, что я стал бы лгать тебе?

— После всего, Джей, после Фелисити, я, блять, не знаю, — прошипела я ему в лицо.

Я тяжело дышала, пристально глядя на Джея, моя кровь кипела, но не совсем от ярости. Темная, уродливая и больная часть меня хотела его. Хотела его прямо здесь, на гребаной траве, где я в детстве кормила уток.

Его глаза сказали, что он хотел того же самого. Что он сдерживал себя.

Проглотив свое извращенное желание, я слегка откинулась назад, давая понять, что этого не будет, пока я не узнаю правду, хотя я была в ужасе. Даже несмотря на то, что я втайне желала лжи, которая утешила бы меня, исцелила то, что он порезал. Но не было никакой лжи, способной сделать это.

Джей прочистил горло.

— У меня нет благородной причины для того, чтобы она была там, в нашем доме, — в его голосе была язвительность, я знала, что он зол на меня за то, что я не верила ему, но я тоже слишком зла, чтобы беспокоиться об этом. — Правда этого не исправит. Это ни черта не исправит, и, честно говоря, если бы я мог придумать ложь, которая оправдала бы то, что я сделал, я бы сказал это, — заявил он.

Я поджала губы. Ожидала ли я чего-то меньшего? Джей стоял напряженно, несмотря на то что на нем был его «повседневный наряд Джея» из выцветших джинсов, и темно-коричневого цвета с V-образным вырезом футболка и дорогие кроссовки. Его грудь была широкой и восхитительной, руки гладкими и мускулистыми и невероятно отвлекали меня.

Он отрастил волосы еще длиннее, потому что заметил, что мне нравится запускать в них руки, чернильно-черный бархат мягко завивался вокруг резких углов его лица. Он был чисто выбрит, как всегда, и его губы были сжаты в тонкую линию.

Он был взбешен тем, что я установила дистанцию между нами. Я знала, что он хотел прикоснуться ко мне, я тоже этого хотела. Но не могла. Не могла слышать этого, пока его руки на мне. Было бы слишком легко простить, забыть.

— Она сильная женщина, — продолжил он. — Очень богатая женщина. Из очень старинной семьи. Она была первой женщиной, с которой у меня был роман… с договоренностью. На самом деле, она была в подобных отношениях задолго до меня.