Родители выдали информацию аккуратно, явно отрепетированными словами: брата Грейс зовут Хоакин. Когда она родилась, ему был один годик; вскоре после того как ее принесли домой, родители передали мальчика на воспитание в приемную семью.
– Нас спросили, не хотим ли мы взять его, – пояснила мама, и даже теперь, шестнадцать лет спустя, Грейс видела следы сожаления, отпечатавшиеся на ее лице. – Но ты была совсем крохой, а мы… мы не были готовы взять двоих. Вдобавок твоей бабушке только что поставили диагноз…
Эту часть истории Грейс уже знала. У Глории Грейс, ее бабушки и тезки, за месяц до рождения Грейс диагностировали рак поджелудочной железы четвертой степени, и она умерла, едва малышке исполнился год. «Лучший и худший год одновременно», – признавалась мама в тех редких случаях, когда заходил разговор на эту тему. Грейс умела не задавать лишних вопросов.
– Хоакин, – повторила она, катая звуки по нёбу, и вдруг осознала, что ни одного знакомого Хоакина у нее нет, что это имя она произнесла впервые.
– Нам сказали, что его отдали в опекунскую семью, которая планировала оформить усыновление, – продолжал отец, – и это все, что о нем известно. Мы пробовали искать, но… это сложно.
Грейс кивнула, переваривая услышанное. Будь ее жизнь кинофильмом, в эту минуту полагалось бы зазвучать медленной и задумчивой инструментальной мелодии.
– Вы сказали «дети». Их несколько?
Мама кивнула.
– После того как Глория Грейс, – бабушку называли только так и никак иначе, – умерла, позвонил тот же адвокат, который помогал нам с твоим удочерением. В семье был еще один малыш, девочка, но мы не… – Она снова неуверенно посмотрела на мужа в надежде, что тот поможет ей заполнить паузы. – Грейс, у нас не было возможности ее забрать. – Голос дрогнул, мама нервно кашлянула. – Люди, которые ее удочерили, живут всего в двадцати минутах езды отсюда. У нас есть их контакты. Мы договорились связаться, если одна из вас захочет познакомиться с другой.
На стол перед Грейс лег листок с адресом электронной почты.
– Твою сестру зовут Майя, – сообщил отец, – ей пятнадцать. Вчера мы поговорили с ее родителями, и они рассказали ей о тебе. Можешь написать, если хочешь. Она ждет весточки.
Ночью Грейс сидела перед экраном ноутбука и глядела на мигающий курсор, пытаясь сочинить письмо Майе.
Дорогая Майя, я твоя сестра и
Не пойдет. Слишком фамильярно.
Здравствуй, Майя, родители только что рассказали мне про тебя. Ну ничего себе!
Перечитав это предложение, Грейс испытала большое желание двинуть себе в ухо.
Привет, Майя, как делишки? Я всегда хотела, чтобы у меня была сестра, и вот теперь она у меня есть
Кажется, придется нанять литературного раба, мысленно вздохнула Грейс.
Почти полчаса она печатала, удаляла и набирала заново, пока в конце концов не вымучила более-менее нормальный текст.
Привет, Майя.
Меня зовут Грейс, и я только-только узнала, что мы с тобой – дети одной биологической матери. Сегодня мама с папой рассказали мне о тебе. Признаюсь, я слегка в шоке, хотя и рада. Ты вроде как уже в курсе насчет меня, так что, надеюсь, это письмо не станет для тебя полной неожиданностью. Не знаю, говорили ли тебе твои родители про Хоакина – получается, он наш общий брат. Было бы здорово, если бы мы вместе попробовали его найти.
Еще мои родители сказали, что ты живешь совсем недалеко. Может, встретимся как-нибудь за кофе? Ты ведь не против нашего знакомства? Лично я – только «за». Не подумай, что я на тебя давлю. Сама понимаю, что все это свалилось на нас как снег на голову.
С нетерпением жду ответа,
Грейс
Трижды перечитав письмо, она нажала кнопку «Отправить». Теперь оставалось только ждать.
Майя
В детстве любимым мультфильмом Майи была диснеевская «Алиса в Стране чудес». Ей нравилось головокружительное падение Алисы в кроличью нору – здорово вдруг оказаться в совершенно незнакомом месте, – и, конечно, нравился Белый кролик в крохотном жилете и очках.
Но больше всего она любила эпизод, когда Алиса начинает расти и не умещается в домике Белого кролика. Выбив оконные стекла, главная героиня высовывает руки и ноги наружу, голова упирается в потолок, а вокруг все бегают и вопят. Эту сцену Майя просто обожала. Она десятки раз заставляла маму с папой перематывать пленку назад, до колик хохоча при мысли, что крыша дома может «съехать».
Теперь, когда родители постоянно скандалили, когда стены становились для Майи слишком тесными и ей хотелось разбить окно и сбежать, идея рассыпающегося дома уже не казалась такой смешной.
Мама и папа ругались, сколько Майя себя помнила. Когда она и ее сестра Лорен были помладше, ссоры происходили за закрытыми дверями и до девочек доносились лишь приглушенные голоса, а наутро за завтраком родители встречали их натянутыми улыбками. С годами голоса стали громче, перешли на повышенные тона, а затем и на крик.
Крики были невыносимы – визгливые, пронзительные, такие, от которых хотелось заткнуть уши и заорать в ответ. Или убежать и спрятаться.
Сестры предпочитали второе. Майя была старше Лорен на тринадцать месяцев, а потому чувствовала ответственность. Вскакивала, хватала телевизионный пульт и жала на кнопку громкости до тех пор, пока родительские вопли и шум не сливались и определить победителя в битве за децибелы становилось невозможно.
– Да выключи ты наконец этот телевизор! – раздраженно ревел папа, хотя с его стороны это было нечестно. Не ори он так оглушительно, никто бы и громкость не увеличивал.
Сейчас Майе пятнадцать, Лорен – четырнадцать. Скандалы еще громче, еще чаще.
«Ты постоянно на своей работе! Только работаешь да работаешь, и не…»
«Я работаю ради тебя! Ради девочек! Ради семьи! Черт, тебе же нужно все сразу, а когда я пытаюсь это обеспечить, ты…»
Майя была достаточно взрослой, чтобы понимать: крики и ругань по большей части порождаются спиртным. Бокал вина перед ужином, два-три – за столом, бутылка – пока папа в командировке. Пустых бутылок в мусорном ведре никогда не валялось, а те, что рядами стояли на полках в кладовой, были запечатаны. От кого мама прячет улики, недоумевала Майя, – от мужа, дочерей или от себя самой?
С другой стороны, пусть бы она выпивала хоть по три бутылки за вечер, лишь бы была спокойной и расслабленной. Да господи боже, даже сонной.
Однако вино только распаляло родителей, действовало, как прогрев мотора на гоночном автомобиле. Оба яростно набирали обороты, а потом вдруг резкая отмашка, и – вжжих! – понеслось. Майя и Лорен научились в таких случаях заблаговременно убираться с дороги. Прятались наверху, в своих комнатах, пережидали бурю у подружек или врали, что находятся в гостях, а сами укрывались на заднем дворе, пока скандал не утихнет. Не то чтобы у родителей дело доходило до драки, нет, ничего такого, однако злые слова грохотали громче тарелок, разбитых о стену, травмировали сильнее, чем кулак, летящий в зубы.
Ссоры происходили по одному и тому же шаблону. Майя вполне могла расписать сценарий со всеми репликами. Примерно через пятнадцать минут после начала перебранки мама непременно обвиняла папу в измене. Справедливы ли обвинения, Майя не знала, да, честно говоря, и не хотела знать. Пускай отец имеет связь на стороне, если ему от этого легче. Окажись это правдой, мама, наверное, пришла бы в восторг, как если бы выиграла длинный забег, победить в котором пыталась целое десятилетие.
«Неужели так трудно приходить домой хотя бы до восьми вечера? Ты что, умер бы, если бы пришел пораньше? А?»
«Что?! Будь добра, напомни, кто это у нас захотел обновить кухню? Думаешь, деньги на ремонт из воздуха возьмутся?»
В дверь постучали. Майя подняла голову в надежде, что это Клер, хоть и понимала, что такое невозможно. Они встречались уже пять месяцев, и в объятьях Клер Майе было теплее и уютнее, чем в любом самом надежном убежище на заднем дворе. Клер создавала ощущение безопасности. Лучше, чем дома, порой думала Майя.
