Невидимый упрёк в его ровном голосе заставляет Вики зло вскинуть голову и закричать:

— Я стану демоном! Стану! — и ничего, что голос её нещадно дрожит, и хрипит уязвимо-простуженно. Она бьёт кулаком асфальт. Эта боль настолько ничтожная по сравнению с остальным, что она её не замечает.

В ней смешивается всё. Яростно-обороняющееся, как у дворового дикого пса: «Я не хотела! Не хотела, понятно?» и тут же, жалким воем щенка, которого щёлкнули по носу (обидно, обидно): «Простите, простите, я снова…». Заставляющее опустить глаза, что сразу же пресекло её попытку быть дерзкой. Она же должна быть дерзкой? Должна уметь ответить. Но она не хотела отвечать. Не хотела даже прятаться. Ей хотелось просто пожалеть. А демонам это не присуще.

Тогда она решила быть просто гордой. Но и тут попытка ломается вместе с тем, как он подхватывает её на руки. Сначала она теряется, но с его слегка нетерпеливым и чуточку агрессивным: «Да ради Шепфы, обхвати мою шею уже, Уокер!», поспешно обнимает за шею.

Зачем, зачем, зачем?

Ведь я такая проблемная. Не трогайте, о-с-т-а-в-ь-т-е.

Цветы, лезущие из неё с лимфой и кровью (пропитавшей губы насквозь, казалось), сейчас не умирают, нет, а лишь затихают, когда он так близко. Вики закусывает губу, намеренно возвращая себя в реальность. Намеренно еле прикасается к нему так, чтобы это не было нарушением границ дозволенного (а дозволено ей немного) и сосредоточённо смотрит вперёд. Ей даже не хочется смотреть на него в профиль, она слишком поглощена связыванием своих рук.

И плевать, что температура, заставляющая всё её тело пылать, вызванная совершенно дикой, медленно убивающей её болезнью, понижается почти до нормальной, когда они дышат одним воздухом. И плевать, что всё это время, когда она старалась держаться от него подальше, её лёгкие, что едва чуть не умерли, сморщившись и почти став растениями, сейчас снова ожили. Плевать, плевать, плевать. Она не чувствует его запаха. Она едва чувствует свои кости.

Плевать даже на его сардонический, явно издевательский вопрос:

— Ну что, так и будем молчать?

(Да)

Вики — каменное изваяние. Вики — олицетворение понятий «правила» и «приличия». В ней нет ни единой лишней мысли.

Но то, насколько откровенно он над ней смеётся, делает её несчастной в который раз. Почему вы не хотите облегчить мне задачу, ну почему?

Она всё так же больше мёртвая, чем живая, когда он сажает её в своём кабинете на стол и начинает осматривать коленки. Он фыркает над её упрямо-отчаянным лицом: «Делайте со мной что хотите, я вас не вижу, не слышу, а вы — делайте, что вам только вздумается» и рассматривает угловатые колени. У него тёплые пальцы, и ведёт он с ней себя так, словно она какая-то кукла, нужная ему в сугубо практических целях, обязанная подчиниться любому его приказу. Так, словно её кожа принадлежит ему. Вики чувствует, как он заполняет собой всё пространство. Его непроницаемое хмурое лицо, оборачивающееся к ней прямо этим сильным взглядом и поджатыми губами, на которые она не смотрит, волевым подбородком. Обхватывает её колено так, словно имеет на это право. И — даже не спрашивает, а утверждает.

— Дай руку посмотреть.

Вики (не)много хочет умереть.

Но всё ещё заставляет себя быть предельно сосредоточённой и осторожной. Она уйдёт сразу же, как только её птичьи крылья освободят. Не задержится ни на секунду в этой клетке, не позволит ни единой мысли взять верх.

В ней слишком свежа память о его шрамах и свежих ранах, и о его закрытом тёмном взгляде. Свою клетку он перед ней не раскрыл, а захлопнул сразу же, не пуская её даже на порог. И она поняла — она смышлёная девочка. Отбежала от злой собаки прежде, чем та её укусила.

Она не знает, чего он от неё ожидал, но порой смотрел. Будто ожидал нападения, ожидал чего-то и был готов, а Вики… Вики никогда не умела нападать. Вики была тонкой и тактичной. И она ушла из его девочек на побегушках, даже несмотря на то, что без него в её воздухе она заражалась аллергией. И дышать становилось труднее.

Но это неважно, это так неважно. Боги, если бы она умела выбирать себя.

Она с демонстративно пустым лицом лишь подчиняется, когда он, не дождавшись от неё ни слова, поднимается и берёт за руку. Не осторожно, не мягко. Закатывает рукав её безразмерно серого свитера, слегка испачканного в крови, и тут же замирает.

Вики не сразу понимает, в чём дело, но когда её взгляд случайно падает на руку, её сначала обжигает, а температура в комнате падает на несколько десятков градусов. Это кинестетический шок.

Он смотрит на неё прямо и обвиняюще.

— Что это? — с нажимом, больно и настойчиво-жаляще. Если бы захотела — не отвертеться. Потому что он вынуждает ответить. Приказывает.

А она только и может, что хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная цунами на берег.

Он понимает, что это. Определённо понимает, потому что про эту болезнь Вики вычитала всё. Она не распространённая, но вполне реальная. С её телом определённо что-то не так. У миллиона людей, существ и Бог знает у кого ещё это (слово на букву л) проходит нормально, оставляя следы лишь на душе, и только её это решило убить.

Комбо.

Она ни на что не надеялась. Никогда. Но выблёвывать цветы от его невзаимности порой казалось слегка несправедливым.

Он явно знал, что это, потому что смотрел слишком остро. Слишком в неё. Потому держал её тонкое запястье в слишком стальном захвате, а она — даже не сопротивлялась, слишком эфемерная и напуганная.

Он знал, но ждал от неё объяснения. Наэлектризованное молчание, видимо, начинало его бесить, потому что он нетерпеливо выдохнул.

Только бы не всхлипнуть.

— Я… это… просто, — лепетала она, явно понимая, что это его выбесит. И одновременно ожидая этого с внезапно откуда взявшейся резью на глазах. Знает она всё. Знает без вас и вашего усталого вздоха.

Цветок, выросший из молочной кожи, был очевидной уликой её преступления. Цветок, выросший из боли. Со всем этим напряжением она совершенно о нём забыла. Как глупо.

— Почему ты не сказала? — рычит он, пресекая её нелепые оправдания. А что на это можно сказать, кроме самого очевидного?

Она кусала губы.

— Я постараюсь любить вас меньше. Это же не так сложно? — шептала она, натягивая улыбку на подрагивающие бескровные губы. В этот момент — под его мёртвыми голубыми глазами — в её лёгких начиналось привычное жжение, и между альвеол прорастал новый цветок, разрывая шипами мягкие ткани.

Это не так сложно.

— Глупая девчонка! Решила умереть просто так? Откуда ты взялась на мою голову… — от настолько очевидной досады на его лице ей хотелось плакать ещё больше. Он запустил пятерню в тёмные волосы, выдыхая и смотря на неё непроницаемо, нечитаемо — каждый раз так, когда она умирала. Словно говоря: «У меня и без тебя проблем море, Уокер».

Вот этого она и не хотела. Скидываться на голову.

Ей было бы невыносимо его чувство вины.

Она резко высвободила руку и, бледнея ещё больше, отбежала на два шага. Выставила вперёд руки в защитном жесте — всём, что было ей доступно. И помотала головой, не чувствуя, как трясётся подбородок, который она горделиво подняла вверх.

Он смотрел на неё как на цирковую зверушку. Непонятно, что она выкинет в следующий момент.