Ползунки, пеленки, пинетки и прочая младенческая амуниция в наличии, как ни странно, имелась, хотя не ахти какого качества; была куплена также ванночка, погремушки, горшок и еще много чего – нужного и не очень. Даже надувной спасательный круг в виде то ли лебедя, то ли гуся. Генерал нацелился уже и на трехколесный велосипед, но тут уж Анечка его остановила и попросила не безумствовать.

– Ну что тогда – всё? Подумай еще хорошенько, может, чего забыли?

– Пап, ну я ж не завтра…

– А когда, кстати?

– Через два… нет, полтора месяца.

– Скоро уже.

– Да.

Генерал и Анечка синхронно вздохнули и подумали: «Ой-ё-ёй!»

– Ну ладно. В случае чего еще раз приедем, делов-то. А теперь – обед. Какой ресторан предпочитаете, ваше высочество?

Ресторанов в Шулешме было целых три: на железнодорожном вокзале, при гостинице «Вуснеж» и «Мечта рыбака», славящаяся своими рыбными блюдами.

– Пап, я ведь обед приготовила, щи твои любимые.

– Что-о? Да когда ж ты успела-то, господи?

– Ой, чего там… Я на бульоне таком из кубиков.

– Ну спасибо! Вот ты удивила-то меня. Спасибо, дочка!

– Да пожалуйста.

– Щи – это здорово, но давай они до завтра подождут, только вкуснее будут. А сегодня давай-ка мы тебя ухой попотчуем, а? Ты ж ее очень любила, помнишь?

– Ну давай. Слушай, а сержант твой? Можно, он тоже с нами, а то неловко?

– Не выдумывай! Неловко. А обедать с генералом ему ловко будет? Дам денег, пусть в столовой пообедает, мороженое себе купит, да что хочет.

Аня вознамерилась было возражать, но представила их втроем за столиком и поняла, что отец прав – ничего кроме неловкости из этого выйти не могло. Да и не нравился ей совсем этот Григоров, уж больно искательный, и ресницы такие белые, как у поросенка.

– Ну, чем угощать будешь? – обратился генерал к своему старому знакомому в лиловом, не очень свежем смокинге с сиреневыми обшлагами и с лицом, выдержанным в той же цветовой гамме. – Видишь, дочку тебе привел, давай уж не подведи.

– Дочь красавица, вся в отца! – угодничал официант.

– Ну ты скажешь! В отца! Да упаси бог! В мать она у меня, в маму покойную.

Лиловый халдей счел должным на мгновение изобразить скорбь, а потом спросил:

– На первое – уху? Знатная ушица, сегодняшнего улова!

– Ну что ж ты врешь-то? Ну какого сегодняшнего? Когда успели?

– Да вот вам крест, товарищ генерал!

– Ну креста на тебя отродясь не было, а уху давай – одну порцию, двойную, в смысле уху двойную – дочке.

– А вам?

– Мне – борщ с этими…

– Пампушками?

– Да-да, с пампушками… Так… Аня, на второе что?

– Вот, – Аня показала пальцем в меню, – свиную отбивную с картошкой жареной. А кислая капуста у вас есть?

– Есть, конечно, замечательная, с клюковкой, объеденье! – Лиловый поглядел на Анин живот, многозначительно улыбнулся и спросил: – А огурчиков солененьких не хотите? Есть еще помидорки и яблочки моченые.

– Ой, да, и яблок моченых, пожалуйста.

– Я вам всего понемногу на тарелочку положу.

– Спасибо.

– А мне – бифштекс с яйцом и… Ты десерт какой будешь?

– Не знаю… Ой, мороженое! Мороженое с вишневым вареньем.

– Значит, два мороженого… Фрукты есть какие-нибудь?

– Яблоки. Только они не очень…

– Хорошо. Пока все.

Официант поглядел на Бочажка с изумлением.

– Может быть, морс фирменный?

– Тьфу ты! – опамятовался генерал. – 150… да нет, 200 грамм «Столичной». А тебе, может, шампанского? Или чего покрепче?

– Пап…

– Ну я даю! Тебе ж нельзя! Ну морсу тогда. А для форсу выпьем морсу! – пошутил, как в детстве, возбужденный и счастливый отец.

– Ну давай, дочка, – подняв рюмку сказал Василий Иванович. – Чтоб все у тебя хорошо было… Или нельзя заранее?

– Можно, папа, что за глупости.

– Чтоб ребеночек был жив-здоров и чтобы радовал тебя, как ты нас с мамой радовала.

Анечка поглядела на отца пристально, но нет, никакого сарказма, генерал и не думал ее подкалывать и, очевидно, говорил от чистого сердца, искренне полагая в этот момент, что учиненные Анечкой безобразия с лихвой покрываются этой самой радостью.

Увидев, как дочка уплетает моченые и действительно очень вкусные яблоки, генерал подозвал официанта и велел, хотя Анечка протестовала, упаковать как-нибудь три кило этих солений, чтобы забрать с собой.

– Ну куда столько, папа?!

– Много не мало. Степку угостишь.

Когда дело дошло до мороженого, Анечка посоветовала отцу добавить в него чуть-чуть коньяку, чтобы было еще вкуснее.

– Ну чуть-чуть, наверное, и тебе можно?

– Ага.

Генерал заказал 150 грамм «Арарата» («Меньше неудобно, дочка, мы же не крохоборы!»), и по неловкости вылил в свою порцию почти все, насмешив себя и дочь, и пытался хлебать эту сладкую жижицу ложечкой, а потом взял и выпил все под хохот благодарной зрительницы.

Этого веселья хватило и на халдея, прямо охреневшего от ни с чем не сообразных чаевых.

На выходе из ресторана разгоряченный генерал внезапно остановился и воскликнул:

– Парадоксель! А про коляску-то мы забыли!

– Коляску?

– Ну да. В чем ребеночка-то возить будешь?

– Да ну…

– Что «да ну!»? Все нужно заранее, чтоб не в последний день… Или, думаешь, еще рассосется? – не подумав, съязвил генерал, но все обошлось. Аня только хмыкнула и сказала:

– Вряд ли.

Коляски они, впрочем, не купили за неимением оных не только в продаже, но и на складе, за что генерал строго отчитал сначала продавщицу, а потом и прибежавшего директора. Но сегодня Аня даже это безропотно стерпела и не стала, в свою очередь, отчитывать отца за начальственное хамство, просто отошла подальше и делала вид, что приценивается к страшным пластмассовым зайцам и котам.

Дорога обратно не была уже такой развеселой. Все как-то притихли, глядели на пересекающий наискосок лучи фар нечаянный снег («Как в Тикси, да?» – «Да, папа») и слушали в тихом исполнении Элисо Версаладзе Фредерика Шопена, который, как обычно, не искал никаких выгод, а домогался единственной корысти – рождать рыданье, но не плакать, и убеждал изо всех своих слабых сил – не умирать, не умирать.

И под эти звуки, и под этот быстрый промельк маховой, под этот сумрак, незаметно перешедший во мрак, Анечка заснула, привалившись к куче покупок, да и генералова папаха клонилась к ветровому стеклу, потом резко подскакивала и опять медленными кивками склонялась все ниже и ниже.

Дома пили чай с шоколадными конфетами «А ну-ка отними» и «Белочка», купленными в городе, но уже побелевшими от старости. Степка трескал ресторанные яблоки. Разошедшийся Василий Иванович вытащил дорогой подарочный коньяк и провозгласил тост за своих замечательных детей, и сказал, что гордится ими и желает им счастья, и чокнулся с чашками этих хихикающих над подгулявшим папой детишек, и потом сказал:

– Давайте маму помянем. Не чокаясь.

После, когда Степку уже погнали спать, Василий Иванович убеждал Аню не мыть посуду:

– Ты устала, дочка, давай я!

– Пап, ну что, ей-богу? Тут полторы чашки.

– Ну давай я вытирать буду.

– Да зачем их вытирать, сушилка же есть. Иди уже. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Анечка, – сказал генерал и поцеловал ее в челку, пахнущую чем-то совершенно невероятным и неземным. Венгерским шампунем на самом деле.