– Лишь бы все прошло, как ты говоришь! А то наши союзники могут отвернуться от нас!

– Побереги политику для меня Маунд, а твоё дело бить врагов по команде и не раньше.

– Да бить то мы их готовы хоть сейчас, но с каждым днём все тревожней и тревожней, Тарма дурак, я ему не доверяю, он славолюбив и жаждет орденов и титулов, я бы ему не доверял, командовать наступлением по направлению Аппора, есть и другие генералы.

– Тарма хоть и дурак, но воевать умеет, ему многое удалось в подавлении мятежа в Вергии, методы его противоречивы, но главное цель. Он свяжет основные силы Лесо в Аппоре, а ты ударишь во фланг. А ваши личные разногласия с ним, должны оставаться в стороне.

Маунд налил себе чая и, взяв фарфоровую кружку в руку, присел на диван. Его очень тревожило промедление, он предпочёл бы прямо сейчас вступить в бой, ибо был горяч и молод. Но, несмотря на молодость его дома, ждали двое сыновей, которые очень скучали и любили своего отца. Волей несправедливой судьбы у этих детей был только он, мать покинула их чуть больше года назад от болезни. Эта потеря тяжело далась Маунду, после смерти жены, он стал хмурым и неразговорчивым, а весь мир сузился для него всего до двух человек, его детей. Доверительные отношения у него были и с отцом, который всегда мог выслушать и поговорить на личные темы, Мурзану была знакома потеря близкого человека, так как сам пережил в детстве потерю отца, который до сих пор являлся к нему во сне.

– Как твои дети, Маунд? – присев рядом, спросил его Маут.

– Скучают, остались с няней. Мама-то приходить будет к ним?

– Обязательно, что ей ещё делать-то? Не войной же заниматься? Баб в такие дела пускать нельзя, они всё наперекосяк пустят. Пусть лучше с внуками возиться.

– Это да, мама она женщина простая, ей все твои войны и реформы, что пустой звон. Ей семья и уют нужен, угораздило же её с тобой связаться, дома не живёшь, страну от врага спасаешь и прочими мировыми делами страдаешь. А ей это даром не нужно, если бы не я с Мау, то давно бы тебя бросила. До сих пор не понимаю, что свело вас вместе.

– Я тогда молод был, красив, решителен, не было ещё этого шрама на пол лица. В то время я был командиром роты ополчения Ульяна, а в её деревню мы зашли для пополнения запасов воды, она нас и встретила, приютила и накормила. А потом мы ушли. Я год потратил, что бы найти её вновь, запала она мне в душу. Она тогда была такой юной и хрупкой, влюбились и поженились, не имея за плечами ничего. Она скиталась за мной по всем гарнизонам, пережила со мной все войны с Катаканом и поддерживала меня во всех начинаниях в Муринии, если бы не она, я бы давно сломался, сдался бы. Но она не дала.

– Моя Нера, тоже терпела меня во всём, жаль, что так получилось.

– Судьба даёт и отбирает, сын, главное у тебя остались дети. Я ведь тоже люблю своих внуков.

– Кстати, как там Мау поживает? Я с ним уже пять лет не виделся.

– Не знаю, он меня ненавидит, я пару раз выходил на него, но он считает меня сволочью. Звонить, не звонит и в гости не заезжает, разведка докладывает, что он обосновался в городе Гданос, живёт и радуется. Даже с матерью не общается.

– Дело его, отец, но я бы за ним приглядывал, он хоть и мой брат родной, но в голове у него твориться неладное, приглядывай за ним и его окружением, вокруг него всегда вились медивы.

– М-да, у лидера нации, младший сын предатель, некрасиво бы получилось.

– Красиво либо нет, но приглядывать за ним нужно, кабы ничего не натворил.

– Вот скажи мне Маунд, я вас, что, воспитывал как то по-разному? Или любил не одинаково? Почему Мау стал таким? Я ведь пытался идти с ним на контакт, а в итоге? Враг. – разочарованно молвил Маунд, искренне не понимая, почему так вышло.

– Дело не в воспитании, отец, дело в нём. Он не воин как ты и я, он как котёнок, что клубком играет, когда остальные, за территорию, другим котам уши рвут. Он будет всегда против тебя, в его голове ты стал образом всего плохого, не надейся на его доброту, а лучше следи за ним. Я бы сделал так.

Маунд и Мау, росли не дружно и со времён глубокого детства враждовали, Маунд рос боевым и драчливым мальчишкой, он всегда был лидером и в школе и в училище. У него было много друзей и подруг. Чего нельзя было сказать о Мау, он был молчаливым и спокойным ребёнком, учился хорошо, но всегда был под присмотром учителей из-за излишней скрытности. В старших классах он увлёкся чтением книг и вскоре погрузился в них с головой. Мурзан старался воспитывать сыновей как солдат и будущих защитников, с Маундом получалось, с Мау не выходило вовсе. Младший сын испытывал ко всему военному отвращение и не имел интереса к физическим упражнениям, в силу чего рос вялым и болезненным ребёнком. Когда Мурзан объединил котивские княжества и создал Муринию, где начал гонения на медивов, отношения между братьями ухудшились окончательно. Маунд всецело поддерживал отца и помогал создавать новую армию, а Мау, постоянно обхаживал кабинеты больших чинов и требовал прекратить репрессии и примирения с медивами, считая милитаризацию страны большой бедой. Мурзан не мог репрессировать собственного сына, боясь потерять поддержку народа, но и терпеть его выходки уже не было сил. И тогда он потребовал от него добровольно покинуть столицу и жить на полном государственном обеспечении в любом другом городе, после долгих конфликтов и окончательной ссоры Мау покинул главный город и порвал все отношения с семьёй. Не смотря на все конфликты, отцовское сердце очень переживало за сына и Мурзан так и не смог смириться с расставанием и размолвкой, то и дело он пытался наладить отношение с Мау, на что получал непременный отказ.

***

А тем временем эшелон с добровольцами уже пересёк пол страны и приближался к Ирку, машинисты видели в свои окна этот хмурый, неприветливый город. Сотня панельных, серых домов с облезлыми стенами и тёмными окнами. Средь мрачных строений высилась высокая телевышка, похожая на остриё меча с ровными гранями стен. По всей видимости, её уже зацепило снарядом, так как северная часть была в трещинах, а на трёх этажах окна закоптились от пожара.

Даже издалека было видно, что город уже не раз подвергся налёту медивской авиации, многие дома были повреждены и частично разрушены. Но, не смотря на это основная ценность, то есть вокзал и железнодорожная развязка, были целыми. Сильно досталось именно центру города, откуда до сих пор валили клубы чёрного дыма. Ничего не радовало глаз в этом городе, сплошная серость и печаль.

Было раннее утро, когда поезд прибыл на вокзал города Ирк, вся площадь которого, была забита солдатами. Солнце только всходило, его утренние лучи, слабо согревали остывшую за ночь землю, стоял лёгкий туман, в воздухе пахло влагой и дымом. Сонные полковники, без какой либо радости и восторга стояли на перроне, ожидая разгрузки поезда. Ответственные за оборону города были полковник Арт Атир, пожилой железнодорожник, мало понимающий в боях, но разбиравшийся в поездах, что было бесполезным знанием в нынешних условиях и полковник Фрол, так же немолодой офицер пехоты, который за свою долгую жизнь ни разу не был на войне. Они не возлагали на это подкрепление ни каких надежд, более того они считали этот сброд «подрывающим фактором» Иркской обороны ибо «воевать не умеют, а воровать умеют», хотя в этом городе воровать было нечего. В распоряжении Иркского гарнизона было всего пять тысяч солдат и офицеров, многие из которых в мирное время обслуживали железнодорожные пути и развязки, к тому же у них в распоряжении было около тысячи добровольцев из местного населения. Ополчение было самым плохо вооружённым подразделением обороны, у большинства на руках были охотничьи ружья либо вовсе ножи да топоры, но не смотря на это они являлись, безусловно, самым мотивированным подразделением. За их спинами стояли их дома, а в сорока километрах от Ирка стоял лагерь беженцев, в которых голодали их жены и дети. Но, не смотря на это, силы обороны были несравнимо скудны по сравнению с наступающей армадой медивов, всего шесть тысяч солдат и офицеров, гетерцев на этом участке было в тринадцать раз больше. Собственно даже генерал Арт Атир не строил ни каких надежд на победу к тому же он знал, для чего они нужны, победы от них не просило даже командование, лишь только продержаться пару дней, до начала наступления. А на несколько сотен добровольцев, бывших заключённых, надежды не было вовсе никакой, им были не рады.