Солнце выкатилось в зенит и захватило полнеба, а мы всё ещё были рядом. Спасаясь от жара, ушли в тень. Плед, раскрашенный в шотландскую клетку, лежал чуть в стороне. Одним углом выпадая за тень, подсвечивал на бахроме. Деревья вокруг шептались и сплетничали, но сейчас было не до них. Уже час, как я был смел. Разгорался, согретый ласковым вниманием, не удерживал и не подрезал мысли. Осмелев окончательно, познакомил её с семейкой колокольчиков. Она вглядывалась в их лица, кончиками пальцев придерживала за воротнички от порывов воздуха. Снова всматривалась, казалась серьёзной.

– Так забавно. Ни разу не видела у цветов лиц, – произнесла наконец и уселась на траву мимо пледа.

– Я плед постелил, – сказал я.

– Ах да. Помоги, пожалуйста, – попросила она и протянула руку.

Девушка легко поднялась, едва коснувшись моих пальцев. Встав на ноги, принялась другой рукой расправлять пальто. Я не решался разорвать прикосновение.

– Ты горячий, – улыбнулась она. – Так бы и держалась.

От её руки исходила непонятная тревога, почудилась опасность. Мысли сбились, спутались.

– Тут где-то приятель, – вспомнилось мне. – Найти бы надо.

– Да? – на лицо Богини нашла тень. Она увела взгляд. – Ты прав, надо, – произнесла она, словно бы преодолев себя. – Ты хочешь?

– Нет.

– Ну и пускай, тогда… – девушка улыбнулась. Почему-то виновато и с оглядкой. – Не хочу тебя к нему. Хочу для себя.

И ещё один час утёк. Как это ни странно, но больше говорил я. Причём говорил о себе, говорил честно и не резал фраз. Не решаясь на вопросы, заполнял солнечное пространство игрой простых слов, создавал эмоции и выносил наружу. Это было непривычно и просто.

Её пальто уже давно лежало в стороне, небрежно свёрнутое и скучное. Богиня сидела, изломившись в талии, подвернув ноги под себя. Лёгкое летнее платье натягивалось на бёдрах и просилось к руке. Не знаю, что на меня накатило, но я отпустил желание. Без каких-либо мыслей провёл тыльной стороной ладони от колена и выше. Даже не подумал, что глажу не только материю.

– Не боишься? – спросила она.

Я отдёрнул руку и залился краской.

– Ну вот, – улыбнулась девушка.

– Прости.

– Не за что. Чувствовать себя красивой приятно.

– Тебе – да.

– Что именно?

– Чувствовать себя красивой. Наверное, просто.

– Это почему?

– Если человек красивый, в чём проблема?

– Ты думаешь, – в глазах девушки блеснуло озорство, – что красота – это точка зрения? Я, например, вполне спокойно могла бы и не быть красивой.

– Ну да? – усмехнулся я.

– Да, чего смеёшься? Пока не понимала, так и было.

– Да брось, – поморщился я. – Бывают, конечно, чёрные полосы. Там и самый мачо от зеркала отвернётся. Но уж если Бог дал, то дал.

– Не глупи, – улыбнулась она, – просто приятная добавка. Зебру же не обязательно вдоль проживать: чёрное, белое, чёрное, белое. Можно и поперёк.

– Так вот в чём дело, – ухмыльнулся я. – Поперёк? То-то оно всё через… А я жду.

– Так ты не жди, – засмеялась девушка. – Пару шагов в сторону – и всё иначе. Всё будет.

– Так просто?

– Конечно, – она пожала плечами. – По шансам и случайностям – прыг, скок, прыг, скок, – она пальчиками изобразила бег по лестнице. – Если ни одного не упустишь, то белая полоса твоя.

Сделав неуловимое движение, она вдруг оказалась прямо напротив и очень близко. Воздух наполнился фиалковым запахом, лицо стало нечётким. Я попытался отстраниться, чтобы разглядеть глаза, но она не позволила. Подалась вперёд и мокро поцеловала в губы.

– Не дождёшься от тебя. Ну, чего схмурился? – она вздохнула и без какого-либо перехода порывисто поднялась на ноги. – Танцевать хочу. Пообещай мне, что сегодня же, как стемнеет, мы пойдём куда-нибудь.

– Куда? – растерялся я и тоже встал.

– Нет, не пообещай, а поклянись, – потребовала Богиня.

– Клянусь, – пролепетал я.

Ещё один быстрый обжигающий поцелуй.

– Добыто, – сказала и звонко рассмеялась. – Смотри не обмани.

Вот уже почти час Принц лежал у порога и ждал, когда яд подействует. Холод каменного пола пробрал настолько, что тело онемело, стало чужим, сонным. Уже давно пора было встать и согреться у огня, но не хотелось тратить последние минуты жизни на лишнее. «Пускай Она поймёт, что я умираю. Пускай придёт», – думал Принц. Время шло, но яд не жёг нутро и не сдавливал горло. Не являлось никаких ощущений, кроме стылости и сытости. Непонятно как, но одно дополняло другое.

Наконец, так и не дождавшись смерти, юноша поднялся. Добрёл до камина и развёл огонь. Пламя обжигало руки, но телу тепла не хватало. Спалив хвороста в два раза больше, чем стоило бы, юноша кое-как справился с ознобом. Убрал остатки еды и снова принялся бродить по комнатам, звать Её.

Одинокий голос блуждал по замку, но девушка не откликалась и не выходила на свет. Принц искал в пустых комнатах и тёмных спальнях, часто заглядывал в мастерскую и даже караулил там. Ему хотелось найти Её до того, как через дыру пробьётся луч света. Это явило бы ему Её симпатию, послужило бы маленьким признанием. Но Она не выходила. Луч оказался для Неё важнее.

Девушка первый раз показалась, когда солнце иглой вошло во мрак мастерской. Она появилась и снова спряталась в тот миг, когда лучик тонко вонзился в пол у верстака. Засеребрился теневыми жилками и пылинками. Он не был той скучной серостью, которая лезет из каждой щели с приходом дня. Это был самый настоящий луч – прямая связь с огненной звездой. Стоило ему окрепнуть и сместиться на пару дюймов, как девушка вышла из тени вся. Полупрозрачная, текучая, Она обвила руками световой поток и вытянулась вдоль него так, словно тот имел плоть и мог дать опору. Юная красавица уложила щёку на сияющую, несгибаемую поверхность и закрыла глаза. От их соприкосновения количество света в мастерской удвоилось. Во всём замке луч и девушка были единственными, кто источал белый свет. Два существа схожей природы – прозрачные, чистые, сияющие. Но луч имел собственную силу, а Она только вторила ему. Служила сосудом и отражением.

Принц смотрел на Неё влюблённо и ревниво. За закрытыми веками девичьего лица эмульсия света копилась и завивалась в течения. Принц уже знал, что если его подруга откроет глаза, то свет изойдёт из них. Причинит ему боль. Он боялся этого. Предусмотрительно ушёл в самый тёмный угол мастерской. Однако, когда ресницы распахнулись, Она не стала искать юношу взглядом. Солнечные зайчики заиграли по потолку и убежали в проём двери.

– Ты меня ревнуешь? – спросила девушка.

– Я мог бы всё это прекратить одним движением, – горделиво ответил Принц. – Но Ты сама должна понимать, что поступать так со мной – нечестно.

– Почему? – удивилась Она. – Ведь свет на всех твоих полотнах.

– На холстах не он, а Ты, – возмутился несчастный влюблённый. – Свет мне нужен только для того, чтобы замешивать на нём краски.

– Вот видишь, – начала Она, но он перебил Её.

– Ну хватит! Ты прекрасно понимаешь, что без него в темноте масла не видны. Они не дают цвета, они серые. Иначе я никогда не стал бы связываться со светом.

– Птичка напела мне, что твои краски не видны днём, – надменно произнесла девушка. – Я вообще удивляюсь, кто покупает такие ненужные картины.

– Какая ещё птичка? Где Ты могла это слышать? – насторожился Принц.

– Ну, мало ли, – уклончиво ответила Она.

– Ну и пускай не берут! Им место здесь.

Он повернулся к стене и провёл пальцами по одному из полотен. Там тоже была изображена Она. Лицо и руки в омовении лунным светом. Свет ночи был иным. Он стекал с Её ладоней, просачивался между пальцами, словно жидкость. Лунному свету Она не открывалась и не отдавалась так, как солнечному. Он был живой влагой, соком звёзд, Её украшением. Солнечный же луч вторгался и вымывал. Юноше казалось, что из-за него девушка с каждым днём становится всё призрачней. Может быть, это и служило причиной того, что он не мог уже видеть Её в ночи. Искал напрасно не по Её наивной злобе, а от слабости.