Я ничего не ответил, но почему-то почувствовал неприятный холодок на душе — словно в наш дом стало потихоньку проникать что-то плохое.Я заглянул в просторный кабинет отца, и мне показалось, будто в нашей квартире стало необычно пусто. В другой раз мама пришла растеряной, и мне показалось, будто у нее заплаканные глаза. Она улыбалась и старалась быть веселой, но я отлично понимал, что она намеренно делает вид ради меня.

В назначенный час я подбежал к желтому вычурному зданию Витебского вокзала. К моему удивлению возле входа стоял невысокий человек в кепке и весело курил. Я остановился на бегу как вкопанный. Ещё бы! Ведь это был тот самый человек из моего туманного детства, которого я видел в сквере с отцом! Из моей памяти снова, как из сна, всплыли кусты и птица, крики аукциона и вечерний воздух парка. Это был он! Яков Павлович Фененко.

— Здравствуйте! — бросил я на бегу. — Кажется… Я вас помню…

— И я тебя помню… — добродушно подмигнул человек. — Смотри, как вырос! — При этих словах он весело осмотрел мою одежду. Для встречи я надел лучшие шорты до колен и пиджак защитного цвета.

— Мы в парке были… На аукционе… — ответил я, стараясь побороть небольшую робость.

— Ты там дивную птаху еще искал, — подмигнул он снова. — Нашел?

В его словах звучал тот же чудной акцент, что и у его племянницы в Чудово. «Дивная», «птаха» — у нас так вряд ли кто-то скажет. Голос в репродукторе четко объявил о начале посадки в скорый поезд на Воронеж.

— Неа… — покачал я головой и сам рассмеялся.

— Ты прости, шо я на похороны отца твоего не прЫехаВ, — продолжал Фененко, необычно выговариваю слова. — Я тогда в Киеву був. А на могилу Валериана потом сходив сам.

— Яков Павлович… А вы хорошо отца знали? — сразу решил я перейти к делу.

— Коротко. Во время войны с Польшей, -он показал мне по направлению к Обводному каналу. — Мы тогда с ним в Польревкоме работали. Только давно то було, быльем все поросло. — махнул он потной ладонью.

— А я вот вас помню, когда мне пять лет было… — бросил я на него взгляд.

— Я в двадцать седьмам коротко проездом бул в Москве, — не задумываясь ответил Фененко. — Твой отец на тот акцион и пошел, чтобы со мной повидаться. На аукционах не выиграешь: цэ лиипа все! — весело законччил он.

«Вот оно как!» — подумал я, вспоминая дорожки сада с брусчаткой и фонарями.

— А знали ли вы Варского? — спросил я.

Мимо нас про грохотал трамвай, высадивший толпу пассажиров с чемоданами. Они, похоже, спешили к морю. Мама говорила, что сентябрь — «бархатный сезон», а я никак не мог понять, почему люди так хотят отдыхать в сентябре. Вот тот толстячок я черным чемоданом на двух застежках: неужели будет купаться в сентябрьском море, которе чуть ли не лучше июльского?

— Знал. Они дружили с твоим отцом, — кивнул Фененко.

— А потом в двадцать четвертом поругались. А почему? — спросил я.

Вдали громко проревел паровоз. Затем быстро застучали колеса. «Маневровый», — подумал я.

— Видишь ли, Алексей, — сказал тихо Фененко, — Польская война была нашим поражением, причём очень горьким. Мы не оправились от неё до сих.

— Как поражение? Разве мы не отбили третий поход Антанты? — не сдержался я.

— Отбили… мы увидели главное… Поляки считают Красную армию не Красной армией и не армией мирового пролетариата, а новой русской армией. Для них что царь, что большевики — одно и тоже. Мы можем создать ещё три Интереационала, но для поляков мы Россия и русская армия. Как при царе…

— Разве мы такие, как царь? — спросил я. — Ведь Ленин…

— Вот и Тухачевский думал, как ты, и твой отец. А не восстали поляки, пошли за Пилсудским. Слово «русские» им было страшнее. Хоть они белые, хоть красные, — закурил Фененко.

— А Польревком? А отец? А Варский? — недоумевал я, вспомнив даже этого загадочного Варского.

— Таких поляков были единицы, — ответил Фененко. — А Польша пошла за Пилсудским в своём большинстве. Для них не было разницы между Россией царской и советской.

Я задумчиво смотрел вперёд на маленький киоск со сладкой водной. Высокий толстоватый мужчина в шляпе покупал воду с сиропом ребёнку — видимо, своему сыну. В голове у меня звучала песня «Красная Армия марш, марш вперёд: Реввоенсовет нас в бой в бой зовёт!». Только вдруг, как оказалось, не все было так просто, как мне казалось до сих пор.

— Польская война, — продолжал Фененко, — была большой неудачей. Англичане нарисовали линию польской границы, и мы её признали. Но, увы, нам пришлось отдать Польше часть своей территории и провести границу восточнее той линии.

— Мы отдали панской Польши нашу советскую землю? — не верил я своим ушам.

— А ты посмотри, где проходит граница, — добил меня Фененко. — Сто километров от Киева и тридцать от Минска. А почему? — прищурился он.

Я потупился. Крыть мне было нечем. Выходит, мы не выиграли, а проиграли войну панской Польше? Я не могут поверить в это! А как же Маяковский? Как же наша песня «Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши штыки!»? Я смотрел на асфальт и не мог поверить в его слова.

— Но это было еще полбеды, — продолжал мой спутник. — Мы создали СССР в границах бывшей России. Значит, империалисты всех мастей закричали, что большевики — просто новое русское правительство и наследники царя Николая.

— Мы — наследники Николашки? — я с возмущением посмотрел на точку с квасом. Голос с вокзала кричал о завершении посадки на Воронеж.

— Империалисты подают это так. Что нам оставалось? — продолжал Фененко. — Только союз с народами колоний. И тут в Коминтерне пошел новый раздрай: нужен коммунистам союз с буржуазными движениями Востока или нет.

— И мой отец… — протер я лоб, чувствуя, что ужасно хочу пить.

— На Пятом Конгрессе после смерти Ленина и шел раскол, как продолжать Мировую революцию. Усек?

— Да… — пролепетал я. На самом деле не особенно я понимал, но надо было подумать. То, что я услыхал, не укладывалось в моей голове.

— А Майоров говорил, что мой отец считал, что мы в Китае проиграли… — бросил я.

— Майоров? Ты знаешь Майорова? — спросил Фененко.

— Его дочь Настя у нас учится. — Ответил я.

— Мне бы познакомится с ней. Надо отца ее повидать, — мой спутник посмотрел на меня с надеждой.

Я кивал, обещая помочь, но мыслями был далеко. На скамейках сидели пассажиры, ожидая поезда. Рядом курили ребята лет пятнадцати. Глядя на аккуратный асфальт и киоск с «Нарзаном», я вдруг подумал о том, что от мировой революции, цели нашей жизни, мы куда дальше, чем в девятнадцатом году.

====== Глава 18 ======

Настя

Наступило первое сентября. Так быстро… Казалось, только-только началось лето, а уже конец — пора в школу. Жаль, что каникулы завершились так быстро, но и по школе я немного соскучилась. С букетом астр для Веры и надев черное платье с короткими рукавами, я отправилась на линейку. Как же много ребят! Ну и ну, уже шестой класс! А ведь не так уж и давно мы пришли сюда совсем маленькими детьми, первоклашками! Школьный двор напоминал цветник — столько букетов принесли и мелкие, и старшеклассники, и другие… Ну где же, где наши-то?

— Настя! Насть! — неожиданно раздался знакомый голос.

Мишка! Наконец-то! Я быстро поспешила и увидела весь наш класс. Мишка был бледен, гораздо бледнее чем обычно, но когда заметил меня то улыбнулся — радостно и искренне.

— Привет! Я… скучал по тебе! Как отдохнула?

— Я тоже! Думала о тебе, как ты тут. Приятно, что тоже рад меня видеть. Отдохнула отлично! Мы столько всего переделали там! Я обязательно тебе все расскажу! Думала, ты не придешь на линейку.

— Почему это? — Мишка говорил чуть важно. Наконец-то он снова радуется жизни, неужели случилось? Понимаю, что это временно, при такой-то ситуации в семье, но хотя бы временно — и то хорошо!

— Жаль, что тебя с нами не было в лагере, но я все расскажу о нашей поездке! Столько всего было! И. Знаешь, что Маше велосипед подарили? Мы с Ирой позавчера глаз оторвать не могли!