Открываться Всеволоду Эмильевичу? А почему, собственно, нет? Он хорошо ко мне относится, беседовал с отцом во время той поездки в поезде. Интересно о чем? Узнать бы сейчас у него поточнее. И показать ему кое-какие факты. И дело Суварина… Но ведь это было международно-политическое дело, поворотрный момент в борьбе с Троцким! Наша Вера — свзяна с делом Суварина? Такое может присниться разве что во сне…

И все же строка в письме стоит черным по белому. Не плохо бы в самом деле еще раз злоупотребить гостеприимствоам Насти…

Без пяти два я вошел в класс русского языка. В окне виднелись противоположная сторона Греческого сада и школьная площадка, чуть присыпанная мокрым снегом. За столом сидели Ирка, Сбоев и сама Волошина — собрание, похоже, было важным. Перед ними лежал колокольчик — видимо, чтобы вести дискуссию. Такая торжественность была, видимо, не просто так. Я по традиции сел с Незнамом, хотя Серега помалкивал относительно дела.

Ирка начала издалека. Подняв тонкий пальчик с перламутровым ногтем, она сказала несколько цветистых фраз о сложной международной обстановке, укреплении германского фашизма, и необходимости обеспения единства страны. Однако, по ее словам, некоторые пионеры ведут себя как минимум сомнительно. «К сожалению, — глаза Иры сверкнули зеленоватым отливом, — это был пионер Михаил Иванов, занимаюший откровенно аполитичную, если не скрыто вражбеную позицию к советской власти».

— Пока учится, — фыркнула Маша.

— Погоди, Гордеева, не надо бежать впереди паровоза, — кивнула Волошина.

— К сожалению, мы так и не услышали оценки пионером Ивановым всего произошедшего, — тряхнула Ирка пшеничными волосами.

— Я понимаю, о чем вы, но суда еще не было, — блеснул очками Мишка.

— Иванов хочет уйти от ответственности! — заявила звонко Ирка.

— Не уйдет, — пообещал спокойно Сбоев, пристально посмотрев на Мишку.

— Но это правда… Вдруг она невиновна? Мы же не знаем, — вставила Маша.

— Это оценка объективная, того что происходит, — кивнул Сбоев. — А где оценка субъективная? Где отношение Иванова к происходящему? Вот где оно?

Повисла тишина. Мишка смотрел в одну точку не доске, стараясь не проронить ни слова.

— Иванов нагло прячется за чужими спинами. Не выйдет! — продолжила Волошина. — Но раз он так хочет — давайте послушаем других авторитетных пионеров. Суховский! — посмотрела она на меня.

Я спокойно вышел к доске. Все как-то замерли, ожидая, что скажу я. Интересно. почему?

— Я думаю, что вопрос предельно прост, — ответил я. — Мишина мама арестована ОГПУ. Видимо, за этим есть что-то серьезное — у нас зря не сажают, хотя некоторые, — бросил я предупредительный взгляд на Ленку, — сомневаются в этом.

— Кто эти «некоторые»? — насторожилась Волошина, но поймав мой брошенный на Ленку взгляд, кивнула и пристально посмотрела на нее.

— Предлагаю дождаться окончания следствия и действовать, соответственно приговору ОГПУ. Если невиновна — вопрос будет закрыт. Если виновна — пусть Миша, как пионер, на линейке отречется от ее взглядов. Вот и все.

— Это правда, — заявил Женька. — Мы еще не знаем подробностей и должны дождаться решения суда.

— Согласна. А что сейчас по-твоему должен сделать Мишка? — спросила Ира. Она изо всех сил придавала себе начальственный вид, хотя в ее взгляде я различил мольбу о помощи.

— Сейчас? Думаю, Миша, как честный пионер, должен нам сказать: «Ребята, я знаю, что на моей маме лежат серьезные подозрения. Если она невиновна — я первый встречу ее; если виновна — скажу всем вам, что я с народом, а не с ней».

— Прекрасная речь советского пионера, — сказала Волошина. — Иванов, ты согласен с Алексеем?

— Но это же будет… предательство, — тихо пробормотал Мишка.

Я опешил.

— Миша… Ты сам понимаешь, что говоришь? ОГПУ занимается борьбой с контрреволюционной деятельностью! Ты понимаешь, насколько это серьезные обвинения?

Сбоев хмыкнул.

— Алексей, не надо разговаривать с Ивановым, как со слабоумным. Поверь, он далеко не слабоумный, — зловеще понизил он голос.

— Так я и говорю — надеюсь, что невиновна…

— А теперь, Миша, повтори первую фразу! — Иркины глаза цвета морской волны сверкнули. — Мы не ослышались?

— Так человек тоже важен…

— Человек? Людей вообще не бывает! — отрезала Аметистова. — Существуют люди разных взглядов. Есть коммнисты, наши, есть капиталисты, враги, есть предатели социал-демократы… Важны взгляды человека, а не человек!

— Как это — людей не бывает? — бросила с места Лера.

— Что такое человек вообще? — я решил поддержать Иру. — Знаешь, немецкие фашисты тоже «люди вообще», только вешают коммунистов, жгут книги и расстреливают рабочих, — хмыкнул я. — Детский сад, Лера, какой-то!

Волошина постучала карандашом по парте.

— Давайте не отвлекаться на общие политические дискуссии, хотя нормальные пионеры правильно поражаются политической беззубости некоторых, — посмотрела она на Леру. — Вернеся к конкретному вопросу по Иванову. Садись, Суховский. Есть у кого еще что сказать?

Поднялась Марина Князева и спокойно вышла к доске.

— Я считаю что Ира права. Родня родней, но мы не должны предавать свой народ и свои взгляды. Я конечно надеюсь что Иванова невиновна, но согласна, что, если виновна — её сын должен отречься от неё.

Сбоев кивнул головой: видимо ее речью он был удовлетворен.

— Туманова и Майорова решили переписываться в такой момент?! — уточнила строго Волошина. — Говори, Туманова, мы все тебя слушаем!

Ленка переглянулась с Настей и встала:

— Мы…мы ведь правда мало что знаем. Получается, школа во всем разобралась даже быстрее суда. Сам Мишка идеи, вредящие советской власти, не пропагандирует.

— Почему тогда такой молчаливый? — хмыкнула Маринка.

— Любой станет скрытным, — пожала плечами Лена. — С такой репутацией у семьи. Но лично мы с Настей не можем представить Иванова в роли фашиста. На то чтобы отречься нужно время — мы ведь любим своих родителей.

— Никто Мишку в роли фашиста не представляет, не надо перевирать слова Иры, — сказал я несколько раздраженно. — А Иванов за все собрание не сказал еще ни слова, что удивительно.

Ира опустила веки, словно благодарила меня за защиту.

— А ему и не дали сказать, — ответила Ленка. — К тому же нам и вправду не известно окончательное решение и… не Мишку же в тюрьму посадили.

Майорова кивнула.

— И я против Иркиных требований бить Мишу, — добавила Ленка. — У меня другая установка.

— Установка? — пристально посмотрела на нее Волошина. — От кого ты ее получила, Туманова?

— Собственное мнение.

— Хорошо… — Волошина постучала карандашом по столу. — Какое решение принимает собрание?

— Миша занял позицию аполитичную и, следовательно, обывательскую, — твердо сказала Юля.

— Мало! Мало! — закричал Солнцев. Я удивился: Вовец сидел молча все собрание, но сейчас начала распаляться.

— Потребовать от пионера Иванова объяснить свою политическую позицию в связи с произошедшим! — бодро заявила Ирка.

— Согласен. Кто за? — спросил Сбоев.

Поднялись все руки, кроме Тумановой, Майоровой и Миронова, Гришковой.

— Кто против? — продолжила Ира.

Только одна рука. Тумановой.

— Остальные воздержались. Решение принято! — провозгласила Аметистова.

— Стыдно смотреть на пионеров Гришкову, Миронова, Туманову, — вздохнул Сбоев. — И это будущие комсомольцы! Вот каких беззубые, политически беспомощные пионеры растут в классе.

Я вздрогнул. Фамилию Насти он в этом списке не назвал. Не успел я удивиться, как Мишка тяжело вздохнул и вдруг начал оседать на парту. Из носа капнула кровь.

====== Глава 12 ======

Настя

— Настя, ты что? — спросила удивленно Марина Князева, когда я следующим утром вошла в класс и села с Мишей. В больших глазах Марины читалось удивление. Но что такого ужасного в том, что я сяду с Мишкой?

— Мы друзья, — заявила я решительно. — И точка.