В начале гей-революции были такие люди, которые ратовали за создание объединенного «фронта освобождения», которые мог бы увязать «гей-фронт освобождения» с другими движениями. Под влиянием таких активистов, как Джим Фуратт, альянсы расширились (и в то же время не были ограничены) до таких национальных движений, как «Черные пантеры», и зарубежных – вьетконговцы, режим Мао в Китае, режим Кастро на Кубе и другие. Тот факт, что эти движения заявляли вслух о своей варьирующейся степени вражды с гомосексуалами (в маоистской Китае, к примеру, были готовы публично кастрировать «сексуальных дегенератов»), был просто одним из противоречий, которое необходимо было принять. Движение за права геев идентифицировало себя с движениями, которые не просто были революционными, но и противопоставляли себя обществу, в которое оно стремилось быть принятым[41]. В каждое последующее десятилетие начиная с 1960-х это разделение воспроизводится в гей-сообществе.

Во время эпидемии СПИДа в 1980-е стала нарастать существенная (и понятная) радикализация среди геев Европы и Америки. Группы вроде «Act Up» заявляли, что их избранные представители делали недостаточно для того, чтобы распознать невероятное страдание, которое появилось с распространением «чумы». Такие группы переходили к прямым действиям, но другие «геи» ощущали, что это происходило за счет движения в целом. В одной важной книге, вышедшей в начале 1990-х, американский автор Брюс Боуэр, сопротивляясь поглощению движения за права геев «квирами», вспоминал «бескомпромиссные» настроения групп вроде «Act Up». В книге «Место за столом» он вспоминает ответ на письмо, критиковавшее методы, используемые группой, в ныне несуществующем гей-еженедельнике «0W»: «Ты, ненавидящий себя, лицемерный, дезинформированный кусок говна, – говорилось в одном из типичных ответов. – Ты – позор для всей квир-нации»[42]. Что такое «квирнация»? Был ли у нее лишь один голос и лишь одна цель? Стремилась ли она к обособленной жизни или к такой же, как у всех? Тогда, как и теперь, на этот вопрос не было ответа. Были ли геи такими же, как все, или же они были группой иных людей, которые хотели осознанно и намеренно отделиться как город-государство, если и вовсе не как гейнация, сами по себе?

«Геи» и «квиры» пребывали в конфликте в течение всех 1990-х. В Британии те, кто стремился к тому, чтобы пользоваться продолжительным принятием и уважением, были в ужасе от действий таких групп, как «Outrage». В пасхальное воскресенье 1998 года Питер Тэтчелл и другие члены его группы атаковали кафедру Кентерберийского собора, прервав пасхальную проповедь архиепископа Кентерберийского и начав размахивать плакатами с надписями об отношении английской церкви к правам геев. Был ли это разумный способ выдвинуть права геев на передний план, или же это несло в себе риск оттолкнуть людей, напуганных явным «фундаментализмом» этих геев? Такие же споры возникли (и в некоторой степени еще продолжаются) повсюду. Законопроект, созданный в противовес закону о запрете дискриминации геев, предлагался, но не принимался в штате Нью-Йорк в течение 21 года. Один из тех, кто над ним работал, сказал в 1992 году, что «многие законодатели контактировали с гей-сообществами во время яростных столкновений», таких, как то, когда члены радикальной группы «Queer Nation» «совершала шествие с чучелом лидера сенатского большинства Ральфа Дж. Марино», которое затем сожгла. Другие группы продвигали свои интересы более эффективно, избрав более «мягкий» подход[43].

Но радикальные настроения сохранялись. Как сохранялся и раскол между геями, которые хотели равенства, и геями, которые использовали свою сексуальную ориентацию в качестве первого шага к разрушению старого порядка или формированию нового общества. Редко когда это демонстрировалось более открыто, чем во время «марша на Вашингтон» 25 апреля 1993 года. Планировалось, что этот марш сделает для прав геев то же, что сделал марш Мартина Лютера Кинга для движения за права человека тремя десятилетиями ранее. Но марш 1993 года превратился в хаос, включивший в себя «неприличных комиков» и «огнедышащих радикалов, которые говорили лишь от лица небольшой части гей-сообщества». По словам Бауэра, все выглядело так, будто «организаторы марша задумали подтвердить самые ужасные стереотипы о гомосексуалах»:

«Я все продолжал сравнивать этот марш с маршем на Вашингтон 1963 года, проведенным в защиту прав чернокожих. По этому случаю Мартин Лютер Кинг-младший произнес главную речь своей жизни и заставил проникнуться не только своих последователей, но и каждого добросовестного американца пониманием серьезности своей миссии и верности своих действий. Он не призывал к революции, не осуждал американскую демократию и не стоял на одной сцене со стендап-комиками… В тот день в 1963 году он озвучил видение расового равенства, поразившее сознание Америки, пробудив все лучшее в своих последователях и воззвав к наиболее добродетельным качествам своих противников»[44].

И это – другой аспект движения за права геев, который продолжает беспокоить. Как писал в 1990-х годах Эндрю Салливан, другой писатель-гей: «Посетите любой марш за права геев, и вы увидите невозможность объединения в согласованную группу: такие попытки всегда подрываются иронией, эксгибиционизмом или безответственностью»[45].

На почти каждой современной демонстрации за права геев – главным образом на «гей-прайдах», проводимых по всему миру – призыв к равенству перед законом (на данный момент достигнутому в большинстве европейских стран) перемешан с вещами, которые заставляют краснеть как гомосексуалов, так и гетеросексуалов. Нет ничего плохого в том, чтобы люди получали удовольствие от своих фетишей у себя дома за закрытыми дверями. Но не обязательно быть ханжой, чтобы считать, что колонны людей, одетых в фетиш-одежду на таких протестах, отталкивают своих видом от любой из тех целей, которые они преследуют. Если бы участники движения за права чернокожих нарядились так, их правоту было бы проще игнорировать.

Но геи не будут загнаны в угол. Ни самостоятельно, ни кем-либо еще. Среди тех, кто призывает к равенству, всегда будут люди, путающие эксгибиционизм с активизмом, считающие, что никто до конца не свободен и не равен, пока не обладает правом надеть собачий ошейник и поводок и идти на четырех конечностях, сопровождаемый «хозяином», по полной людей улице. Либеральный мыслитель вспоминает празднование «священного дня» «Стоунволла» и то, как оно проходило в 1990-е. Как «суровые геи-политики» проходили мимо тех, кто призывал к гражданским правам, а за ними следовали танцующие эротические танцы «молодые мужчины с голыми торсами», женщины с обнаженной грудью, фетишисты, облаченные в кожу, фетишисты, бичующие друг друга посреди улицы, и их слоганы: «анальная гордость», «вагинальная гордость». Оправданием этому (как, среди прочих, заявила интерсекциональный социолог Арлен Стайн) служило то, что, если бы геи выглядели как все, они бы исчезли. Только будучи кричащими и заметными, они могут быть уверены, что этого не произойдет. Стайн завершила эти слова тем, что назвала себя, помимо прочего, «сэкспертом». Это – тот титул, который, по словам Бермана, «хотел бы носить каждый, разве что, может быть, не 24 часа в сутки»[46]. Те, кто отстаивает «квир» – сторону гомосексуальности, склонны к тому, чтобы преподносить гомосексуальность как полноценную занятость. Те же, кто называет себя геями, их недолюбливают.

Даже в самых консервативных из требований в борьбе за права человека остаются безответные и рискованные вопросы. К примеру, если геи достигли равных прав со всеми, то нужно ли подчинять их таким же стандартам, каким подвергаются другие? Или в гей-равенство заранее встроена их неприменимость? Теперь, когда существуют гей-браки, следует ли ожидать от них такой же моногамии, какая обязательна для гетеросексуальных пар? Если у них нет детей, которые связывали бы их вместе, имеет ли смысл ожидать от этих двоих мужчин или двух женщин, познакомившихся, когда им было около двадцати лет, что они поженятся и будут заниматься сексом исключительно друг с другом в течение следующих шестидесяти или более лет? Захотят ли они? Если нет, то каковы будут последствия со стороны общества? Какие-то последствия должны быть, разве нет? Среди первых однополых пар, отпраздновавших свадьбу в США, была одна, в которой супруги сразу признались, что состоят в открытых отношениях. Что должны другие люди – включая гетеросексуалов – думать об однополых браках в такой ситуации? Вопрос остается без ответа. В Великобритании одна заметная пара геев, состоящих в браке, приложила множество усилий, чтобы скрыть тот факт, что супруги в ней состоят в открытых отношениях. Предположительно, они делали это потому, что осознавали, какой ущерб могут нанести, если гетеросексуальное большинство прознает о «неверности» в столь известной паре.