– Саша, тебя милиция караулила, с машиной… Только уехали. Я сказала, что приведу тебя утром. И что же ты наделал – порезал парня! Хорошо, не убил. – Она зашептала ещё тише: – Приходила Любка, мы договорились; вот чемоданчик, я всё собрала, и вот ещё сто рублей. У Любки переночуешь, а утром уезжай.

Взяв чемоданчик и гитару, Сашка отправился к тёткиной подруге. Вот и её окна. Светятся ярко. Он вошёл в палисадник и заглянул в окно. В комнате увидел он мужчину. Знал, что это местный инженер, и что с ним Любка дружит давно, только до Загса у них не доходит. Но, видимо, Любка не потеряла надежду, поэтому держит ухажёра на расстоянии. Сашка продолжал наблюдать. Инженер держал в одной руке кепку, а другой обнимал девушку. Но Любка была на чеку – отталкивала его. Она несла в себе черты восточной красавицы, была на лицо необыкновенно хороша! Но было ей уже двадцать три года, критический возраст, пора замуж. Долго длилась возня их; Сашке ничего не оставалось, как сидеть под окном. Наконец хлопнула дверь, Сашка увидел удаляющуюся фигуру. Постучал в стекло. Любка открыла дверь:

– Заходи.

На столе, в небольшой кухне, стояла закуска, тут же – два стакана. Любка была навеселе.

– Присаживайся; голодный, думаю? – голос пьяненький, ласкающий. – Перекуси, и на боковую, утром Анюта разбудит.

Она сполоснула торопливо стаканы и налила вина, достав из шкафа бутылку. Выпили. То ли от голода, то ли от бурного дня хмель ударила Сашке в голову. Положив на хлеб кусок колбасы, он жадно съел. Любка, видя это, придвинула к нему тарелку с нарезанной селёдкой и чашку с кислой капустой. И налила ещё по полстакана. Сама не закусывала. Молчала, поглядывая на Сашку и покусывая губы. Когда он, поев, поднялся из-за стола, она подошла, пошатываясь, и спросила:

– У меня, дружок, одна кровать, не боишься спать вдвоём?

– Я не маленький.

– Посмотрим…

Как только он лёг, она погасила свет и оказалась рядом, под одеялом. Сашка, дрожа, почувствовал голое тело; сразу вспомнилась «Седая». А когда вспомнилась, то сразу осмелел и ладонью погладил ей грудь. «О-о-о…» – прошептала она. И, повернувшись на бок и дохнув на Сашку вином, жадно впилась в его губы. Не отрывалась долго, застыв и прижавшись к Сашкиному боку грудью. Сашка прервал поцелуй, опрокинув её на спину, погладил упругий живот.

– Ловко укладываешь. Когда научился? Я думала – ты желторотик, – прошептала. – Он почувствовал в интонации нотку разочарования.

Ещё за окном было темно, когда стукнули в дверь. Любка вскочила, накинула на себя нижнюю рубашку и побежала открывать. «Где он? Пусть собирается!» – голос Анны. Попрощались у края барака. Анна порывисто прижалась к Сашке, поцеловала его несколько раз и прошептала, подав листок.

– Мне эту записочку Фая дала, знаешь её – приходила к нам. Фая написала брату, чтобы он тебя приютил. Здесь адрес. Живёт в глухомани; там одни татары. Татары не выдадут, если будешь дружный с ними. Побудь там, Саша, подольше, прошу, не то тюрьма. – Она ещё раз поцеловала его и оттолкнула от себя.

Любка, покосившись на Анну, тоже прижалась к Сашке и чмокнула его в щёку.

Теплоход прорезал носом воды Иртыша. Кампания черноглазых цыган заполнила всю палубу. Ярко одетые цыганки болтали между собой, их голопузые дети, с писком, ползали рядом, а мужчины стояли в стороне, опираясь на перила. Черноволосые подростки толпой окружили Сашку, который наигрывал на гитаре разные мелодии, наслаждаясь вниманием. Душа его успокоилась, когда он добрался до речного вокзала и взял билет. Согласно адресу в записке, он должен был прибыть в совхоз «Слава», который располагался в десяти километрах от реки. Цыгане сели в кружок. стали завтракать. Сашка продолжал играть, поглядывая на говорливую кампанию, которая болтала по-цыгански. Одна цыганка встала, подошла к Сашке и с улыбкой протянула ему краюху хлеба, намазанную маслом.

Кроме Сашки на безлюдном причале никто не сошёл. Пароход уплыл, а перед Сашкой открылось село. Оно казалось безлюдным: крестьяне, видимо, трудились на огородах и полях. У деревянного магазина стоял пегий конь, запряжённый в телегу. На крыльцо вышел мужик с самодельной сумкой в руке, из сумки выглядывали батон колбасы, две бутылки водки и кульки. Сашка обратился к нему с вопросом, как добраться до совхоза «Славы». Тот с любопытством взглянув на подростка, спросил:

– А ты к кому?

– К Мурату.

– А-а, к бригадиру. Тогда лезь в телегу – еду туда, подвезу.

Весь путь мужик молчал, только объяснил, что он из «Славы» и что приходиться ездить в Котельниково, потому что у них в магазине кроме сахара, крупы и бочковой селёдки ничего нет. Село, куда привёз их мерин, понукаемый неразговорчивым возчиком, поразило Сашку убогостью. Изб было мало, не больше тридцати, плетни косые, окна крохотные, дорога разбитая. Но жильё Мурата оказалось приличным. Симпатичная татарка, с ребёночком на руках, гостеприимно встретила Сашку и попросила подождать мужа. Записку читать отказалась, зато поставила на стол тарелку с картошкой, чашку молока и краюху хлеба. Сашка поел, благословляя гостеприимный дом, а после сидел, полный доброго предчувствия относительно дальнейшего его пребывания здесь.

Хозяин появился к вечеру. Сашка увидел в окно, как он въехал во двор на справной кобыле. Это был низенький и щуплый, но энергичный мужчина средних лет. Бегло глянув в записку и улыбнувшись, он похлопал гостя по плечу:

– Да живи, сколь надо.

Сказав так, он пошёл во двор покормить скотину; закончив работать во дворе, он, уже в избе, принялся чинить сбрую, не обращая на гостя внимания. Подступала ночь. Сашка поглядывал на хозяина и клевал носом: его разморило от усталости и горячего воздуха, который плыл от раскалённой печи. Увидев это, хозяин встал и позвал жену, вышивающую в соседней комнате:

– Собирай ужинать.

Через несколько минут на кухонный стол перекочевали из-за заслонки печи тушёная капуста с солидными кусками баранины и пшённая каша, а из шкафа – нарезанный большими кусками ржаной хлеб и банка с молоком. Сашка почувствовал себя неловко. Оказывается, не утратил ещё совесть, когда подъедался у дружков и тётки. Не отказываясь от ужина, спросил:

– Мне бы какую работу… Чем-нибудь помогу…

Мурат, посмотрев одобрительно на подростка, ответил:

– Денька три отдохни, и поможешь; работы здесь много. А рассуждаешь, парень, правильно: кто не работает – тот не ест.

Послонявшись несколько дней по рощам и полям, Сашка впрягся в деревенскую работу. Мурат, как бригадир, поставил его на сенозаготовку. Работа трудная, в первое время едва хватало у Сашки сил дождаться обеда. Но, в конце концов, он втянулся, окреп, научился вершить копна и ловко подавать вилами сено стоящему на стогу мужику. Но однажды, спрыгнув с копны, он сильно потянул ступню. Пришлось неделю проваляться дома. Мурат и хозяйка ухаживали за ним, как за сыном.

Когда нога зажила, Мурат отправил Сашку убирать зерновые. Работал теперь на соломокопнителе. Работа хлопотная и пыльная.

Вскоре Сашка познакомился с сельскими парнями. Вечерами холостая молодёжь собиралась возле клуба. Девушки пели песни, и их голоса, казалось, слышали небеса и приграничный лес. Потом раздавались звуки патефона, поставленного на подоконник клуба. Мужская половина покуривала, сидя на брёвнах, и снисходительно разрешала дамам пригласить себя на танец. Не выпуская папироски изо рта, парни тёрлись в такт музыки о тела деревенских красавиц. Бывал здесь и Рашид, восемнадцатилетний бугай, отличающийся необыкновенной силой: поднимал плечами коня. Он сыграл нехорошую службу в судьбе Сашкиной. Однажды подошёл к Сашке и спросил:

– Люську Потенкину знаешь?

– Конечно, у её матери злой самогон.

– Вот он, – Рашид откинул полу телогрейки и показал Сашке бутыль самогона.

– Ну и что?

– Люська намерения на тебя имеет. Говорит, что замуж за тебя хочет.